При синхронном срезе мы вскрываем сферы занятости молодежи, пополняющие молодежный сленг своеобразной лексикой. К ним относятся: школа, ПТУ, вузы, армия, неформальные молодежные объединения, работа или игры на компьютерах, наркомания, криминал, музыка (шоу бизнес), спорт и др. Данный перечень далеко не полон, но в общих чертах он более или менее адекватно отражает существующую ситуацию. При этом в каждом конкретном случае следует делать коррекцию на социокультурные особенности, свойственные тем или иным географическим местностям, той или иной этнической группе.
Диахронный срез демонстрирует, что к молодым людям относятся и 15, и 20 и 25-летние. При этом различные возрастные группы используют различную сленговую лексику, по-своему кодируя ей одни и те же смыслы. Поэтому 19-летние порой говорят о сленговом обороте, использованном 16-летним: "Да никто из молодых так вообще не говорит!". И этому 19-летнему даже в голову не приходит, что 16-летний подросток тоже относится к молодежи.
Поскольку каждое молодое поколение хочет отличаться и от "отцов", и от более старших молодых людей, оно вводит в свой лексикон собственную кодировку общеизвестных понятий, в результате чего можно наблюдать, к примеру, переход от часто используемого ранее слова "лихо" к слову "легко". В результате по тем словам, которые люди употребляют в речи, можно определить "из какого времени они"[43].
Несмотря на то, что молодежный сленг вообще и, в частности, к примеру, современный русский молодежный сленг, вовсе не предназначен для того, чтобы его полностью понимали все русскоговорящие люди, он не является "иностранным" языком для русскоязычных, а представляет собой своеобразный язык в языке, который может и доминировать в речи говорящего и лишь слегка затрагивать ее. Именно поэтому есть такие молодые люди, речь которых настолько пересыпана молодежным сленгом, что произносимое ими понятно лишь немногим, а есть и такие, которые лишь слегка включают в свою речь сленговые слова и выражения, а также обороты и словосочетания.
Молодым людям, особенно принадлежащим к какой-либо молодежной субкультуре, в той или иной мере свойственны специфические способы обмена информацией - как вербальные (сленг), так и невербальные. Однако встает вопрос, почему молодые, еще не полностью освоив свой родной вербальный язык, создают, а, вернее вкладывают в уже имеющиеся слова совсем иной, нетрадиционный смысл? Почему они подхватывают от таких же, как сами, "облегченный" вариант языка, предназначенного для общения со сверстниками (как правило, на сленге молодые люди не разговаривают со старшими поколениями, особенно в не бытовой обстановке), становясь своеобразными иностранцами в собственной языковой среде? Частично ответ на этот вопрос подсказывает работа Д. Дидро "Письмо о слепых, предназначенное зрячим" [33], в которой французский просветитель и энциклопедист рассуждает об особенностях восприятия окружающего мира слепыми людьми и о несоответствиях вкладываемых ими смыслов в слова смыслам зрячих. Экстраполяция этой мысли Дидро на молодежный сленг, позволяет частично снять с него элемент шарма для молодых.
Тот факт, что молодежный сленг сложен для понимания для старших поколений в основном потому, что знакомые слова несут собой неведомый ему смысл, известен. Ответ же на вопрос, почему молодые люди не так часто придумывают новые слова, а в основном обращаются к уже имеющимся в языке, можно найти у Дидро, который отмечает, что "гораздо проще пользоваться уже изобретенными символами, чем изобретать их". Более того, он продолжает, что "наши чувства требуют от нас знаков, более соответствующих объему нашего ума… Мы даже устроили так, что наши знаки могут быть общими для нас и служат, так сказать, складом для обмена мыслями…" Не в этом ли разгадка языкового сленга молодых? Они пользуются словами-символами, уже имеющимися в языке, однако в силу молодости и пока еще неразвитости ума вкладывают в эти слова те смыслы, которые им понятны. Они во многом походят еще на иностранцев, не вполне еще знакомых с новым для них языком, о которых Дидро говорит, что те "вынуждены говорить обо всем при помощи весьма незначительного количества терминов, благодаря чему они употребляют иногда некоторые из них очень удачно". А потому вместо общеупотребимого "поесть" на молодежном сленге скажут "подточить" (как гусеница ест и одновременно стачивает, срезает слой за слоем части листа); вместо "хорошо" - "шоколадно" (поскольку, что может быть лучше и слаще для ребенка, чем шоколад); вместо "не понимать" или "заикаться" - "буксовать" (вспоминая о том, как буксует машина на скользкой дороге) и т.д.
Сказанное подводит к выводу, что культура речи зависит от общей культуры, развитости и грамотности ее носителей. Мои наблюдения за студенческой аудиторией свидетельствуют, что наличие или отсутствие в речи молодых людей сленговых выражений напрямую связано с их успеваемостью. Как правило, если студент, употребляя сленг, не претендует на юмористическую окраску сказанного им, то упрощая таким образом язык он приходит к примитиву[12].
Любой вербальный язык - живое явление, вербализующее бытие конкретной культурно-исторической эпохи. Большинство новых сленговых слов возникает и эволюционирует вполне естественным образом из конкретных ситуаций. Так, появление новых предметов, вещей, объектов, идей или событий сопровождается появлением новых слов для их объяснения и описания. К примеру, в 60-х гг. ХХ в. не было ни персональных компьютеров, ни мобильных телефонов, да и музыканты не ходили "играть на кепку". Кроме того, каждому новому молодежному поколению также требуются некоторые новые слова, чтобы объяснить свой иной взгляд на существовавшие ранее вещи. Этот иной взгляд отражает, в том числе, и изменяющуюся культурно-историческую ситуацию, во время которой это поколение вступает в период своей молодости. Именно это ввело в сленг молодежи конца ХХ - начала XXI века такое большое количество сленговых слов и выражений, отражающих различные стороны жизни наркоманов, а также отношений между полами (в 60-х гг. наркомания не была столь распространена в России, а отношения между полами публично были предельно сдержанными).
Развитые естественные языки проявляют себя в различных стилях; нельзя сводить представление о языке к его кодифицированному варианту - с этим утверждением соглашаются большинство филологов и приводят в качестве доказательства результаты стилистического анализа литературных произведений[41]. Оказывается, письменные тексты, хотя они отображают лишь малую долю всевозможных говоров и в них слышны только отдельные звуки живой уличной разноголосицы, доказывают существование всевозможных арго в разные культурно-исторические эпохи. При этом именно те тексты, в которых использован потенциал так называемых сниженных стилей, являются наиболее богатыми, экспрессивными, волнующими даже современного читателя. Из памятников древнерусской литературы здесь уместно упомянуть "Моление Даниила Заточника", о тональности которого не утихают споры и по сей день; письма Ивана Грозного к Андрею Курбскому, демонстрирующие контраст официального языка и мастерски использованного разговорного стиля; и "Исповедь" протопопа Аввакума, неистовая брань которого звучит совершенно не книжно, но живо и естественно. Но все же по этим источникам, невозможно представить в полной мере устную речь Древней Руси, поэтому нам остается только сожалеть, что целенаправленное изучение и описание русских разговорных стилей началось лишь в 19 веке.
Впервые жаргонная лексика широкого употребления была представлена в лексиконе Микуцкого (Микуцкий С. Материалы для сравнительного и объяснительного словаря русского языка и других славянских наречий. - СПб., 1832) и, конечно, в словаре Даля. Большинство других исследований ненормированной речи велось, в основном, в форме лексикографических описаний языка отдельных социальных и профессиональных групп: воров, нищих, бродячих торговцев и ремесленников. Так В.Боржковский составил словарь тайного языка кобзарей (Киевская Старина. - 1889. - № 9), а Ф.Николайчик - тайного языка подольских нищих (Киевская Старина. - 1890. - № 4)[2], несколько ранее "Русско-нищенский словарь, составленный из разговора нищих Слуцкого уезда Мин. губ., местечка Семежова" издал Ф.Спецура (Записки Академии наук. - 1881. - Т. 37)[3]. Параллельно шла активная фиксация разнообразных наречий в литературных произведениях. Далеко не самым известным, но очень интересным примером является очерк "Петербургский дворник" В.Луганского (Даля)[41], герой которого хорошо умеет говорить по-воровскому, сам не будучи вором, и использует эту свою способность, чтобы пугать мазуриков[15]. В произведениях писателей натуральной школы с большим или меньшим успехом отображались говоры крестьян, канцелярских служащих, ремесленников и т.п.
На рубеже веков большой интерес был направлен как на профессиональные и групповые жаргоны, так и на язык уголовного мира. Наиболее интересным исследованием в этой области является "Блатная музыка" В.Трахтенберга (С.-П., 1908), включающая около четырехсот словарных единиц.
Бурный всплеск в изучении различных пластов русской речи произошел после революции 1917 года. В 1918 году был создан Институт живого слова, который занимался проблемами социальной диалектологии. В 20-е - 30-е годы появляются работы Е.Д.Поливанова, Л.П.Якубинского, Б.А.Ларина и других исследователей, которые рассматривали проблемы жаргонов, арго, условных детских языков и т.п. При этом подчас "язык революции" воспринимается как "революция языка". Язык бедняков, люмпен-пролетариата подчас возводится в ранг "языка будущего"[6]. Или же, напротив, вызывает отторжение, рассматривается как опасное бескультурие, угрожающее чистоте и целостности русского языка. "В противоборстве устоявшихся элементов и нарождающихся, спорных явлений происходило утверждение новых литературных норм. Завершающим этапом формирования нормы стало издание "Толкового словаря русского языка" под редакцией Д.Н.Ушакова"[17].