Статут Великого княжества Литовского и развитие юридических терминов
Содержание
Введение
1. Языковая специфика статута
2. Юридические термины статута
2.1 Термины, пришедшие в старобелорусский язык без существенных изменений
2.2 Слова и определения, сохранившие звучание, но изменившие значение
2.3 Понятия, сохранившие значение, но изменившие звучание
2.4 Термины, изменившие значение и звучание
2.5 Слова, созданные в средние века с помощью словообразовательных форматов
Заключение
Библиография
Введение
Актуальность выбранной темы курсовой работы обусловлена необходимость изучения влияния латинского и польского языка в становлении юридических терминов в Великом княжестве литовском, во время когда государственным языком был старобелорусский язык, на котором велось делопроизводство и печатались книги.
В работе были поставлены следующие задачи:
- раскрыть и показать на конкретных примерах языковую специфику Статута Великого княжества Литовского;
- рассмотреть юридические термины, используемые в Статуте в разрезе изменения звучания и значения слова;
- выявить источник возникновения и последующее развитие юридических терминов вплоть до настоящего времени.
- проанализировать слова, которые были созданы еще в средние века с помощь словообразовательных форматов.
Целью исследования было выявить и проследить развитие юридических терминов с 1588гг. (издание Статута ВКЛ) и до настоящего времени, объектом исследования выступает Статут Великого княжества Литовского.
1. Языковая специфика статута
Создание Статута приходится на вторую половину XVI века, т. е. время основной нормализации делового языка Великого княжества Литовского (ВКЛ)[1], именно печатный кодекс знаменует собой пик этого процесса, „адлюстроўвае кульмiнацыйны перыяд у развiццi афiцыйна-дзелавой мовы як у сэнсе паўнаты яе функцый, так i ў плане ўдасканалення яе выяўленчых магчымасцей”[2].
Известно что, история средневековой Беларуси отражена в официальных актах и документах ВКЛ, где наряду со старобелорусским и польским весьма интенсивно употребляется латинский язык. Формирование законодательства ВКЛ, несмотря на свою самобытность, находилось под заметным воздействием римского права. Все три Статута ВКЛ (1528, 1566, 1588 гг.) были написаны на старобелорусском языке и переведены на латинский, что не только стало данью европейской традиции и юридической культуре, но и познакомило европейского читателя с юрисдикцией государства
Основное руководство над работами по составлению правовых кодексов осуществлял канцлер ВКЛ, причем наибольшие заслуги в подготовке III Статута принадлежали Остафию Воловичу и Льву Сапеге. Масштабы личностей одного и другого – людей больших достоинств, гуманистов и блестящих стилистов – их деятельное участие в редактировании главного правового документа государства обосновывают справедливость примерки к ним звания „верховных редакторов языка”, именно так образно назвал „уряд” канцлера Ю. А. Лабынцев.
Постепенно начинает происходить упорядоченность языковой системы – только стоит отметить, что нормированность „мовы” базировалась не на кодификации, а на узусе, употребительности. Как отмечал П.Плющ, „носители и защитники «мовы» сами практическим путем создавали известный узус”[3], формируя неписанные письменные правила.
Административный язык ВКЛ был „снисходителен” к чужому (польскому, латинскому), но не до той меры, чтобы соответствовать известному определению Пушкина и быть переимчивым и общежительным. „Мова” принимает многое, но далеко не все из принятого допускает в свою систему. Критерием адаптации становится не частотность того или иного явления – она применительно к терминам высока, а воспроизводимость заданной заимствованием модели. Неполногласие в западнославянской форме таковой на почве РМ лишено.Несмотря на активность проявления в текстах терминов из иных языков – за пределами „мовной” системы оказываются привязанные исключительно к полонизмам и характеризующиеся отсутствием „тиражируемости” такие фонетические явления, как, например, своеобразное развитие праславянских сочетаний гласных с плавными согласными и отсутствие мягкого «л» после губных из «j».
В то время как в абсолютном большинстве статутовых примеров (1502 словоформы) между твердыми согласными находятся привычные восточнославянским языкам группы or, ol, er, el, встречаются также – всего в 19 случаях – слова с польскими огласовками: ar перед переднеязычными.
«Преобладание западнославянских форм над восточнославянскими, наблюдаемое в статуте единожды и только применительно к следствиям развития группы «trъt» (97 употреблений против 32), что объясняется тем, что слова в польской огласовке волею случая оказались терминами, чем обеспечили себе высокую частотность. В целом если что-то в Статуте поддерживает внешнее впечатление о влиянии польской фонетической системы на западнорусскую, то, прежде всего это понятия из сферы юриспруденции, поскольку правовая терминология в ВКЛ была в основном польской по происхождению»[4].Вместе с тем, использование методики доказательств „от противного” способно продемонстрировать лишь удерживаемые на дистанции – нежелательные и инородные для „мовы” – проявления. Представление же только „системы запретов” далеко не гарантирует исчерпывающего описания „мовного” механизма.
До ранга принимаемого нормой вырастали как следствия живых процессов, характеризующих эволюцию белорусского и украинского языков, так и то „мертвое”, что составляло традицию – свою, западнорусскую, древнерусскую и, отчасти, польскую. Это была норма „обоснованной дозволенности”: поливариантной во всем языке (вследствие наличия разнообразных влияний) и в каждом конкретном случае предопределенной по меньшей мере одним из „резонов”. Система же „запретов” лишь ограничивала рамки „обоснованной дозволенности”[5].
Наиболее яркое столкновение традиции с речевой действительностью выступает в вариантном написании возвратного местоимения СЯ709 – СЕ707 (верхние индексы показывают количество встреченных в статуте). Близкая к равновесию статистика характеризует все возможные употребления словоформы: в препозиции по отношению к глаголу 117 – 97, в дистантной препозиции: 312 – 275, в составе глагола: 264 – 314, в дистантной постпозиции: 16 – 21. В то же время в устойчивых сочетаниях – под влиянием польских прототипов – троекратно доминируют формы с «е»: ЗАСЕ20// ЗАСЯ10, ПРЕД СЕ94 // ПРЕД СЯ24.Так, И.И. Крамко отмечает, что именно первопечатный кодекс „ ... выконваÿ ускосна ролю фактычнага заканадаÿцы побач з прававымi таксама i моÿных нормаÿ. Статут 1588 года ... сваiм тэкстам даваÿ узор гэтай мовы i прынцыпы выбару моÿных сродкаÿ”[6].
Походим образом на этот же счет отметил и Б. А. Успенского: „Статус государственного языка способствовал кодификации «простой мовы». В то время как язык частных и местных актов и грамот в силу своей ограниченности, локальной направленности носит следы местного говора, иногда доходя почти до транскрипции живого произношения и живых форм речи, канцелярский язык тяготеет к стандартизации и кодификации”[7].
В качестве примера приведем следующую форму: форма ПАРУКА не соответствовала этимологически верному и безвариантному в Статуте ПОРУЧИТИ7 и ПОРУЧЕНЬЕ4, потому в случае с ‘поручителем’ авторы текста и наборщики воспользовались свободой выбора – ориентировались и на глагольную и на именную словобразовательную основу: ПОРУЧНИК15 – ПАРУЧНИК10.
Группа oro представлена в 1249 формах (СТОРОНА902, ДОРОГА112, БОРОНИТИ70, ГОРОД35 и др.), группа ere – в 1136 (ПЕРЕД400, ЧЕРЕЗ356, ДЕРЕВО63, СТЕРЕЧИ27 и др.), группа olo – в 484 (ГОЛОВА314, ВОЛОКА80, ПОЛОНЕНИК23, ГОЛОД13 и др.), группа ele – в 1 (СЕЛЕЗЕНЬ).
Польская огласовка с группой ro представлена в 353 формах (ГРОД325, КРОТЬ15, ПРОЖНО3 и др.), с группой re – в 319 (ПОТРЕБА137, ПРЕД СЕ118, ПРЕ-44 и др.), с группой lo – в 28 (ЧЛОНОК18, ХЛОП10), кроме того, в 223 примерах фиксируются чешские огласовка la и ra (ВЛАСТНОСТЬ194, ВЛАДЗА28, БРАМА)[8].
В заключении рассмотрения вопроса, стоит обратить внимание, что не только в самом статуте употреблялись различные слова с одним значением, но и то, что существует несколько списков (Лаврентьевский, Замойский, Дзялынский, Ольшевский, Случкий, Фирлейский и др.), в каждом из которых присутствовала своя специфика отображения текста Статута. В этих списках также можно увидеть влияние латинского и польского языков, местных переписщиков, которые не редко передавали свое мировидение, а не дословно переписывали Статут. Например, название дополнительный статей (данных названий нету в Фирлейском). Названия I.25 статьи в текстах первичной редакции оценивают как тождественные – пропуск слова «господарь» в списке Замойских является его индивидуальным отличием. По мнению польских исследователей, труднее поддается характеристике название статьи в Олшевском списке: оно очень близко друим вариантам, но употребление в первом лице титула великого князя (во всех других списках – в третьем лице) не может быть объяснено простым хронологическим разрывом между списками[9]. В списках Дзялыньском и Замойских названия статей в тексте и реестрах отличаются.
За исключением возвратной частицы «ся» название I.26 сатьи в текстах списков Замойских и Дзялыньского тождественно, очень близко ее название в Ольшанском списке. Полностью совпадают реестры в списках Замойских и Дзялыньском с названием статьи в тексте последнего. В реестре Ольшевского списка ее название 0 индивидуальное, замена пары слов значительно изменила смысл.