Мнекажется, чторазличиемеждудвумятипамистиляможнопоказать, сравнивпоследнеепредложениевнемецкоморигиналеивмоеманглийскомпереводе: Mit der zunehmenden Abkehr von der gemeinen Alltдglichkeit des Daseins und der damit hand in hand gehenden Zuwendung zum hцheren geistigen Leben stieg in dem sich also einengenden Ideenkreise, welchem das Sanskrit als Ausdrucksmittel diente, das Bedьrfnis begrifflicher Darstellung. – While Sanskrit was increasingly diverted from the practical details of everyd ay life and was simultaneously used more and more to serve the interests of the higher life of the intellect, abstract methods of diction were more and more needed as the sphere of ideas to be expressed became narrower and narrower. Немецкая научная проза иногда приближается к санскритской манере, описанной Якоби.
Когда мы выражаем существительными то, что обычно выражается предикативными формами глагола, наш язык становится не только более абстрактным, но и мало понятным; наряду с другими обстоятельствами этому способствует еще и то, что в отглагольном существительном исчезает ряд животворящих моментов глагола (время, наклонение, лицо). Поэтому именной стиль может быть уместен в философии, но и там он иногда только облекает простые мысли в тогу глубокой мудрости; в повседневной же речи он оказывается мало применимым.
Интересно отметить, как в ходе истории языков отглагольные существительные иногда утрачивают ряд характерных черт существительного и приобретают некоторые из характерных черт глагола, – мы назвали их «животворящими»; иначе говоря, интересно наблюдать, как говорящие на разных языках начинали трактовать отглагольные существительные подобно тому, как они привыкли трактовать предикативные формы глагола.
Это случилось с английскими инфинитивами, которые, по общему мнению, являются окаменевшими падежными формами прежних отглагольных существительных. Они сблизились с предикативными формами глагола морфологически и синтаксически, хотя и не в одинаковой степени в разных языках: они могут принимать дополнение в том же самом падеже, что и обычные глаголы (винительном, дательном и т.п.); они допускают сочетания с отрицаниями и другими субъюнктами; у них развиваются временные различия (перфектный инфинитив типа лат. amavisse, англ. tohaveloved, в некоторых языках также инфинитив будущего времени); наконец, им свойственно различие между действительным и страдательным залогами (ср., например, форму страдательного залога лат. amari, англ. tobelovedи т.п.). Все эти черты чужды таким словам, как movement«движение», construction«сооружение», belief«вера». Дальнейшее уподобление инфинитива предикативным формам глагола наблюдается в тех языках, которые допускают сочетание инфинитива с подлежащим в именительном падеже; см. стр. 135.
В некоторых языках инфинитив может употребляться с определенным артиклем. Эта субстантивная черта дает возможность узнавать функцию инфинитива в предложении, которая видна из падежной формы артикля. Там, где артикль стоит при сочетаниях типа греческого «винительного с инфинитивом», он имеет бульшую ценность, чем там, где он присоединяется только к «оголенному» инфинитиву, как в немецком языке[71].
Процесс, который мы наблюдаем в инфинитиве, обнаруживается также и в некоторых других отглагольных существительных. Дополнение в винительном падеже встречается в редких случаях в санскрите, греческом и латинском языках, например, в часто цитируемом предложении из Плавта: Quidtibihanccuratiosrem? (Delbrьck, Synt., 1. 386). В некоторых славянских языках, в частности в болгарском, стало обычным присоединять дополнение в винительном падеже к отглагольному существительному на – ание и с другими соответствующими окончаниями. В датском отглагольное существительное на – en может принимать дополнение, но в том лишь случае, если глагол и дополнение образуют тесное семантическое единство, что проявляется в объединяющем ударении на дополнении: denneskiftentilstand, tagendelilykkenи т.п.; примеры см. в моей книге «Fonetik», 565.
Самый интересный случай в этом отношении представляет английская форма на – ing, которая показывает, как в результате длительного исторического развития чистые существительные, образованные от определенных глаголов, приобретали все большее количество признаков предикативных форм глагола («GrowthandStructureoftheEnglishLanguage», LeipzigandOxford, 1923, § 197 и сл.). Теперь форма на – ing может принимать дополнение в винительном падеже (onseeinghim) и сочетаться с наречием (Не proposedourimmediatelydrinkingabottletogether), она приобрела перфектные формы (happyinhavingfoundafriend) и формы страдательного залога (forfearofbeingkilled). Что касается подлежащего, которое первоначально всегда ставилось в родительном падеже и даже теперь нередко стоит в этом падеже, то оно часто встречается в общем падеже (Не insistedontheChambercarryingouthispolicy; withoutoneblowbeingstruck), а в разговорной речи спорадически может стоять в именительном (insteadofheconvertingtheZulus, theZuluchiefconvertedhim, с сильным ударением на he). Когда англичанин говорит There is some possibility of the place having never been inspected by the police, он отклоняется в четырех грамматических пунктах от конструкции, которую употребил бы его предок шестьсот лет назад (общий падеж, перфект, страдательный залог, наречие).
Здесь можно упомянуть также и латинский герундий. Развитие этой формы довольно интересно. В латинском языке существовало пассивное причастие на – ndus (герундив), которой могло употребляться точно таким же образом, как другие причастия и прилагательные, в результате чего получался нексус (ср. выше, стр. 142): ср. Elegantiaaugeturlegendisoratoribusetpoetis букв. «Изящество увеличивается читаемыми ораторами и поэтами». Наряду с сочетанием cupiditaslibrilegendi, которое следует толковать точно так же, стало возможным сказать cupiditaslegendi без какого-либо существительного в качестве первичного слова; это далее повело к тому, что legendi стало восприниматься как своею рода родительный падеж от инфинитива, допускающий постановку дополнения в винительном падеже. Таким образом, возникло то, что трактуется сейчас как особая форма глагола, которая склоняется по падежам (кроме именительного) в единственном числе, подобно обычному существительному среднего рода, и называется герундием (см. Sommer, Handbuch, der lateinischen Laut – und Formenlehre, 631). ПервоначальнуюиболеепозднююконструкциинаходимводномпредложенииуЦезаря: neque consilii habendi neque arma capiendi spatio dato[72].
Поскольку я особо подчеркивал, что в нексус входят два понятия (в противоположность юнкции, где оба компонента образуют единое понятие), читатель, может быть, будет удивлен тем, что я ставлю здесь вопрос о возможности нексуса, включающего лишь один компонент, и особенно тем, что я отвечаю на этот вопрос положительно. Бывают случаи, когда налицо только первичный компонент или только вторичный компонент, но тем не менее они так сходны с обычным нексусом, что их невозможно отграничить от него. Однако тщательный анализ показывает, что обычных два компонента нексуса всегда должны присутствовать в сознании и только в языковом выражении один из них может отсутствовать.
Прежде всего бывают случаи, когда мы имеем только первичный компонент, или, иначе говоря, нексус без аднекса. Это видно из следующего английского предложения: (Didtheyrun?) Yes, Imadethem«(Они побежали?) Да, я их заставил». Это предложение означает то же самое, что и Imadethemrun«Я заставил их побежать»; и, таким образом, как бы парадоксально это ни звучало, мы все-таки находим здесь винительный падеж с инфинитивом, но без инфинитива; them подразумевает здесь подлинный нексус и отличается от дополнения в предложении (Whomadetheseframes?) Imadethem«(Кто сделал эти рамы?) Я их сделал». В разговорном английском языке точно так же встречается самостоятельное употребление to, выступающее вместо сочетания инфинитива с to: Itoldthemto (= Itoldthemtorun) «Я велел им бежать». Психологически – это случаи явления aposiopesis («внезапно оборванных предложений» – «stop-shortsentences» или «pull-upsentences» в моей терминологии; см. «Language», 251): инфинитив опускается так же, как и в предложении (Willyouplay?) Yes, I will «(Будетевыиграть?) – Да, буду» илиYes, I am going to (I am willing to, anxious to).
Далее встречается нексус, состоящий только из вторичного компонента без первичного. Это особенно часто наблюдается в восклицаниях, где нет надобности сообщать слушателю, о чем идет речь; подобные конструкции образуют законченные отрезки коммуникации и должны без колебаний причисляться к предложениям, например: Beautiful! «Прекрасно!»; How nice! «Какхорошо!»; What an extraordinary piece of good luck! «Какая исключительная удача!» В действительности мы имеем здесь дело с предикативами: ср. Thisisbeautifulи т.п.: предикатив возникает первым в сознании говорящего; если же после этого говорящий присоединяет к нему подлежащее, то получается предложение, рассмотренное выше, стр. 138: Beautifulthisview! Можно избрать и другой путь, добавив вопрос: Beautiful, isn’tit? (так же, как Thisviewisbeautiful, isn’tit?[73]).
Я думаю, что о нексусе без первичного слова можно говорить и тогда, когда достаточно одной предикативной формы глагола без местоимения или существительного в качестве подлежащего: лат. dico, dicis, dicit«говорю, говоришь, говорит». Нередко глагол в 3‑м лице в различных языках обозначает «обобщенное лицо» (франц. on); см. примеры у Н. Pedersen и J. Zubatэ, Kьhn’sZeitschriftfьrvergieichendeSprachforschung, 40, 134 и 478 и сл.
В наших современных языках подлежащее обычно должно быть выражено, а те немногие случаи, где оно опущено, можно объяснить как явление prosiopesis, которое становится иногда обычным в некоторых устоявшихся восклицаниях: Thankyou«Благодарю вас», нем. Danke, Bitte; ср. такжеангл. Bless you, Confound it!; Hope I’m not boring you.