«Работая» таким образом, эмотивность имеет свой способ внедрения в содержание слов, в их внутреннюю оболочку.
Лексическая семантика слова может формироваться из трех компонентов: логико-предметного, эмотивного и функционально-стилисти-ческого.
Логико-предметный компонент обозначает денотат, его функция - номинативно-идентифицирующая.
Эмотивный компонент варьируется в двух видах: значение и сознание (коннотация). Функцией эмотивного значения является самостоятельное выражение типизированного эмоционального состояния или отношения говорящего к «миру» [84, c.63].
Функцией эмотивной коннотации является эмоциональное сопровождение логико-предметной номинации, передающее эмоциональное отношение говорящего к объекту номинирования.
Функционально-стилистический компонент регулирует выбор и употребление слова, семантика которого соответствует конкретной ситуации речевого общения в наибольшей степени. Функционально-стилистический компонент реализует соотнесенность употребления слова с ситуацией общения, со стилевым контекстом.
Анализируя эмотивность в семантике слова, нельзя обойти вниманием и эмотивную валентность данного слова.
Семантическая система каждого слова имеет поле, состоящее из всевозможных ассоциаций. Это «радиусы», которыми данное слово связано с другими словами и понятиями и которые формируют его импликационал и эмоционал. Под эмотивной валентностью понимается способность данной лингвистической единицы вступать в эмотивные связи с другими единицами на основе явных или скрытых эмосем и, тем самым, осуществлять свою активную эмотивную функцию.
Актуализация эмотивной валентности происходит через «неожиданные» (непривычные) для рамок стандартного кода сочетания, а также через сочетания, в которых один или более валентных «партнеров» являются эмотивными, - в таких случаях имеем дело с комбинаторным приращением смысла, которое развивается у слов в контексте целого высказывания.
Высказывания, ломая инерцию шаблонных выражений, усиливают эстетическое воздействие на читателя. Текст становится более личностным, и поэтому такие конструкции делают текст более интимным, проникающим во «внутреннюю» жизнь его автора, в его личность.
Сочетания слов (или отдельные слова), семантика и структура которых помогает установить наличие общей эмотивности и назвать эмоцию, являются эмоциональными дескрипторами [17, c.30].
Приведем пример, иллюстрирующий закономерность отрицательной связи эмотивов в высказываниях:
Higgins: “You won my bet! You! Presumptuous insect! I won it! What did you throw those slippers at me for?”- Liza: “Because I wanted to smash your face. I’d like to kill you, you selfish brute”. (B.Show)
Примером того, как ласкательные стимулы слова вызывают аналогичные реакции – слова: “Oh, my darling baby-girl” he exclaimed. “My beautiful, beautiful Sondra! If you only know how much I love you! If you only know!” – “Ssh! Not a word now! Oh, but I do love you, baby boy!” (T. Dreiser)
Функционирование всех этих закономерностей позволяет предположить, что они работают как различные проявления закона эмотивной воздействующей силы языка. Данные закономерности эмотивной практики текста характеризуют эмотивность в активном плане, вскрывают некоторые семантические свойства эмотивной прагматики.
А.А.Леонтьев отмечает, что «язык входит в сложное единство, он - факт одновременно социальный, предполагающий коммуникацию, гносеологический, психический, семиологический, имеющий логико-понятийный и прагматический аспекты» [53, с. 254]. Коль скоро существование эмоций - объективный факт, как и их выражение средствами языка, то при анализе его функций естественно выделять эмотивную функцию, отражающую специфическую коммуникативно-деятельностную потребность человека - передать эмоциональное отношение к тому или иному событию, факту, предмету, явлению окружающего мира. Это отношение является одним из коммуникативных признаков общения, одним из средств удовлетворения потребности в общении. Речевые ситуации переживаются людьми всегда, и это не может не отразиться на их речи. Существует даже такое мнение, что любое высказывание эмоционально, что в речи нет эмоциональной нейтральности [54, 274] . Этот факт можно, вероятно, объяснять тем, что любой коммуникативный акт мотивирован каким-либо интересом: необходимостью высказывания, стремлением воздействовать на получателя/слушателя, потребностью к какой-либо информации и пр. прагматическими причинами [54, 53] .
Одним из позитивных вкладов эмотивизма в теорию спецификации форм человеческой коммуникации является выделение его сторонниками /Огден, Ричарде, Дьюи, Елекмур, Остин, Олстон и др./ эмоционального типа коммуникации. Вопрос о типах языковой коммуникации упирается в вопрос о типах языковых функций. Как известно, единого мнения в этом последнем вопросе до настоящего времени нет. Однако выделение двух базовых функций языка - служить средством осуществления человеческого мышления и служить средством человеческого общения - уже не вызывает возражений. В их взаимосвязи проявляется взаимодействие языка и мышления, а поскольку эмоции включены в структуру сознания, то они сопровождают и ту и другую функцию в различном превалировании рационального и эмоционального в зависимости от ситуации общения и ее цели. В конечном счете, вербальное выражение эмоций осуществляется в коммуникативных целях, в том числе и тогда, когда адресатом является сам говорящий.
В этом плане в лингвистической литературе выделяется эмотивная функция языка, целью которой является осуществление специфической формы эмоциональной коммуникации людей. В любой языковой функции А.В. Бондарко различает две стороны: потенциальную и результативную [16, с. 195-197] . В этом плане нами различается эмотивная валентность языковых единиц, их эмотивная семантика и их эмотивное употребление. А.В. Бондарко справедливо замечает, что «всякое значение формы есть вместе с тем её функция (в том смысле, что выражение этого значения представляет собой назначение данной формы), но не всякая особая функция той или иной формы есть особое значение, поскольку далеко не все разновидности целей употребления форм могут рассматриваться как их внутренние системно значимые признаки» [16, с. 199]. В случае эмотивов эти внутренние системно значимые признаки формируют эмотивную семантику слов и их эмотивную валентность. И та, и другая в процессах реализации подвергается некоторым преобразованиям, и поэтому, как отмечает А.В. Бондарко, в каждом случае такого преобразования есть элемент развития [16, с. 195]. В этом плане можно говорить о бесконечной эмотивной валентности единиц языка и речи, объясняемой взаимосвязью их эмотивной семантики, эмотивной функции, эмотивных употреблений в конкретных речевых актах, в которых эксплицируются всё новые и новые эмотивные реализации. Говоря словами А.В. Бондарко, «появление новых элементов в речевых манифестациях функций может стать основой для изменения и развития самих функций как потенций языковых единиц» [16, с. 197], что справедливо и для эмотивной валентности, семантики, функции.
Формы коммуникации зависят от употребления языка, а оно может быть и эмоциональное. Поскольку эмотивизм отрывал эмоции от интеллекта, он, соответственно, противопоставлял интеллектуальную и эмоциональную коммуникации и на основе тезиса о верифицируемости первой и неверифицируемости второй, отрицал роль эмотивных суждений и эмотивной референции в познании. С позиций сегодняшних достижений психологии и философии данные положения теории эмотивизма легко опровергаются, что находит подтверждение и в лингвистических исследованиях. Так, например, Н.М. Разинкина показала, что в английских научных текстах, которые по Огдену и Ричардсу являются символическим типом коммуникации, где лексика используется только в референциальном значений, широко представлены эмоционально-субъективные элементы языка [69, с. 127]. Н.Я. Сердобинцев на материале русского языка установил, что эмотивно окрашенные единицы вводятся в нехудожественные тексты, т.е. публицистические, научные, деловые, газетные и т.п., уже в первой половине XVIII века [71, с.66]. Этот факт, несомненно, говорит о коммуникативной силе эмоций и о том, что они являются одной из коммуникативно-деятельностных потребностей человека, и поэтому для эмотивных средств языка почти нет запретных зон в многообразию сферах человеческого общения.
Реальность такой потребности человека в эмоциональном типе коммуникации как тактической и стратегической категории объясняет наличие специального эмотивного кода языка и эмотивных средств на всех его уровнях, маркированных специфичной эмотивной семантикой. Другими специфическими параметрами эмоциональной коммуникации являются следующие: её причина - напор чувств коммуникантов, её объект - конкретный получатель или эмоциональный стимул - «виновник». Как заметила Н.Д. Арутюнова, в отдельных случаях причина раздваивается на лицо-виновника и событие-причину, а понятие лица-виновника преобразуется, в свою очередь, в понятие объекта чувств - той мишени, которая принимает на себя рикошет эмоций, названных событийным раздражителем [9, с. 24]. В случае эмоциональной коммуникации эмоциональными являются и стимулы, и интенции, и ситуации, и, как правило, реакции. Целью такой коммуникации является или эмоциональное самовыражение, эмоциональное отношение говорящего к чему/кому-либо, или эмоциональное воздействие на получателя. Функциональным превалированием в данных случаях является процесс выражения, в отличие от неэмоционального типа коммуникации, где превалирует процесс номинации. К её специфике относится и ослабленная способность упреждения вероятностного хода развития эмоциональных речевых действий, и её влияние на качество обратной связи коммуникантов.
Процесс зарождения эмоциональной коммуникации и трансформация эмоций в речевые поступки получает, например, у Д. Дьюи, такое объяснение: слепой импульс превращается в интерес, в план действия в той мере, в какой он реализует запас значения в опыте. Происходит процесс трансформации энергии импульсов в пронизанное мыслью действие, благодаря ассимиляции значения из фона опыта. Упорядочение импульсов и включение их в систему интерсубъектных значений приводит к возникновению эмоциональной коммуникации [36, с.4].