Другой герой романа, отец Никанор, открывается читателю совершенно с иной стороны: несмотря на святость своего дела, цитаты из Священного Писания он использует лишь для того, чтобы показаться благочестивым. Например, когда он узнает, что дело по обновлению храма передано епископом Ивану Петровичу, говорит ему, что владыка поступил в высшей степени благоразумно и лучше этого ничего придумать невозможно, а про себя думает: «Интриги! Кругом интриги – «от запада и севера и моря»… Вот уж именно «дние лукави суть» [там же: 266]. Здесь мы видим, что священник, который должен жить по законам Библии и учить прихожан терпению, благочестивости, порядочности, на деле оказывается ханжой, неискренним, двуличным интриганом, т.к. именно он является инициатором написания ложной статьи в газету, унижающую Ивана Петровича и возвышающую его самого.
«Ну что ж… Благодарить надо Господа… Всякое даяние благо и всяк дар совершен свыше есть, исходяй от Отца светов. Признаться, я введен в заблуждение, - добавил он, - до меня дошли слухи, что якобы вы привезли сорок тысяч» [там же: 221]. Эту цитату автор заимствует из посланий апостола Иакова, которая развивает мысль о множестве «светов», об источниках света или способах просвещения. В этих словах, произнесенных отцом Никанором, можно увидеть сожаление и недоверчивость, что производит негативное впечатление на читателя.
Из приведенных ситуаций читатель понимает, что автор, насыщая речь своего персонажа цитатами из Библии, ставит целью раскрыть низкий уровень духовной организации, а скорее – ее отсутствие.
Однако образ Никанора на протяжении развития действия претерпевает большие изменения. Например, в заключении романа Никанор произносит следующие слова: «Вздумал что! Вот еще какой выискался… гм… гм… – глухо ворчал он, разговаривая как бы сам с собою, – верую, говорит… Гм… Мало ли кто верует. Одною верой не спасешься. Сказано: «И бесы веруют и трепещут» [там же: 286]. Это единственная цитата из Священного Писания, употребленная в прямом смысле в речи Никанора. Она является первым показателем того, что душа героя обретает чистоту, духовность, искренность. Посредством этих слов читатель понимает, что происходит обновление храма души Никанора, если и не полностью, то уже вступает на начальную стадию.
Широкое использование в текстовом пространстве романа отрывков из религиозных песен и молитв обусловлено воспитанием Д.И. Стахеева (воспитание получил домашнее, довольно скудное, поскольку его обучением занимался дьяк местной церкви [Валеев 1993]) и тематикой произведения. Сам автор в своей автобиографии пишет, что с юных лет любил чтение и читал все, что попадалось под руку: и астрономические сочинения и акафисты святым [там же]. В свою очередь последние не раз упоминаются в тексте романа и даже приводятся строки из акафиста Иисусу: «И теперь еще (через много лет уже после описываемых событий) помнят в Nего мастерское чтение, помнят, например, как он величественно поизносил первые слова акафиста Иисусу: «Ангелов творче и Господи сил», и как потом сразу понижал тон и молитвенно со слезами в голосе продолжал: «Отверзи ми недоуменный ум и язык» [Стахеев 1992: 185].
В ткани художественного текста прием введения «прецедентных имен» является достаточно распространенным. На страницах романа наряду с библейскими именами встречаются и имена знаменитых художников, типизированные имена, имена литературных персонажей, «исторические» имена и др.
Имена знаменитых художников как Рафаэль, Мурильо, Корреджио упоминаются в романе в связи с проводимыми работами по обновлению храма. Отметим, что прецедентными текстами оперируют не только главные герои романа, но и второстепенные. Так, Савва, принявший поручение по живописным делам, рисуя херувимов наподобие младенцев, получает указание рисовать их бестелесными, после чего ссылается на великих мастеров («Но позвольте, – возразил Савва, – ведь все-таки Рафаэль, например, Мурильо, Корреджио… ведь это все такие авторитеты…» [там же: 274]), которые писали их в виде младенцев с крылышками. На что Иван Петрович отвечает, что «западная церковь нам не указ» [там же: 274], т.е., по мнению Зайчикова, в делах церкви художники не могут позволять себе такой вольности, смелости, силы, которыми поражают многие религиозные произведения великих художников Ренессанса. Эти имена Д.И. Стахеев вводит в целях частичной номинации, т.е. чтобы указать характерное свойство содержания произведений этих мастеров, которые в основном религиозны.
Исследователи отмечают, что прецедентные тексты являются своего рода «индикатором принадлежности» к определенной культуре и ее эпохе [Караулов 1987: 216]. Таким образом, нам кажется правомерным то, что типизированные имена, употребляемые автором, использованы не только как литературный прием, часто встречающийся в контексте русской литературе (особенно конца XVIII– XIXвеков) и характеризирующий типичный провинциальный, захолустный или уездный городок и его жителей, но и как указание на принадлежность самого Дмитрия Ивановича к этой историко-культурной атмосфере. Во-первых, Д.И. Стахеев сам родился в провинциальном городке в XIXвеке, во-вторых, именно в это время был распространен прием типизации, который встречается в творчестве таких классиков, как Н.В. Гоголь, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.П. Чехов, Ф.М. Достоевский. Так, у Д.И. Стахеева в «Обновленном храме» действие происходит в «городе Nиз средних» [Стахеев 1992: 170], жители которого обычные, среднестатистические люди типа священника X[там же: 282].
В большинстве своем употребленные Д.И. Стахеевым в канве романа «прецедентные имена» тяготеют к завуалированности и имплицитности.
Главных героев своего романа автор наделяет этимологически «говорящими» именами и фамилиями. Имя Иван древнееврейского происхождения, означающее «дар Бога». В этом значении раскрывается имя главного героя Ивана Зайчикова в конце романа: «… Сам Господь послал тебя ко мне» [там же: 286]. Это на редкость упрямые и настойчивые люди, идущие напролом к своей цели. Однако могут отказаться от нее в самый неожиданный момент. Иваны могут пробовать себя в самых разнообразных сферах деятельности и всегда добьются успеха [Выдревич 2006]. Именно таким характером и качествами обладает главный герой – Зайчиков. Неслучайна и фамилия главного героя, «Зайчиков» ассоциируется с небольшим трусливым зверьком: Иван боится взяться за реставрацию храма, но все же берет на себя это ответственное дело. Более того, посредством уменьшительно-ласкательной формы (суффикса ‑ик‑) в фамилии персонажа автор, симпатизируя ему, выделяет как положительного героя.
Отец Никанор – другой главный герой, вступающий в конфликт с Иваном Петровичем. Имя Никанор восходит к византийским истокам, обозначая стремление к борьбе и прозорливость в ведении военных действий (на протяжении всего романа ведет борьбу с Зайчиковым и непосредственно с самим собой). Обладателю этого имени свойственны качества превосходного стратега и дар воодушевлять людей на бой [Салимова 2008]. В связи с этим вспоминается случай, когда Никанор подговаривает Медведникова написать ложную статью об Иване Зайчикове. Первая часть имени «Ника, означающее ‘победа’», произошло от имени греческой богини Ники. В данном случае значение «победа» раскрывается в конце романа, когда Никанор «побеждает» свою нечистую совесть, признает свою ошибку и раскаивается.
Полностью и всесторонне раскрывается семантика имен в последней завершающей сцене романа, когда Никанор произносит слова: «Я виноват… много… Сам Господь послал тебя ко мне. Ты обновил храм сердца моего. Он был осквернен. Прости меня!» [Стахеев 1992: 286]. Д.И. Стахеев, наделяя своих героев такими именами, определяет не только их формы поведения в тексте, но и возлагает на них текстообразующую функцию.
Цитаты из текстов других авторов Д.И. Стахеев использует как один из способов раскрытия качеств героя. При описании честности Ивана Петровича, его точности в торговых и других делах писатель приводит цитату из драматургического произведения Н.А. Островского: «Словом, он мог сказать про себя, как купец Восьмибратов говорит у Островского: «Я не человек – я правило» [там же: 174]. Купец Восьмибратов из пьесы «Лес» употребляет это выражение в доказательство своей честности.
Интерес представляет введение прецедентной ситуации в канву романа: «Отец Никанор, возбужденный «радостными слухами», не обращал внимания ни на грязь, ни на лужи, и шагал по ним, «яко посуху» [там же: 220]. «Радостные слухи» – это своего рода эвфемизм (воздержание от неподобающих слов) отца Никанора о привезенных Зайчиковым деньгах на обновление храма, о кругленькой сумме в «40 тысяч», которые будоражат самые тайные глубины священнослужителя. Введенный далее прием сравнения основан на аллюзии и способствует возникновению в сознании адресата ассоциации с событием, описанным в библейском Пятикнижии, – переходом израильтян через расступившееся перед ними Красное море, «по морю, яко посуху». В результате данного межтекстового взаимодействия создается «новая смысловая перспектива» [СЭС 2003: 106]: первичная концептуальная система разрушается, и из контекста становится очевидной смысловая противоположность, исключающая возможность буквального понимания библейской ситуации. Авторская ирония обусловлена, во-первых, характером субъекта описания (двуличием и ханжеством отца Никанора), во-вторых, несоответствием стиля предмету речи.
В другом случае мы догадываемся, что автор говорит нам о старовере: «Купец перекрестился двумя перстами «по старой вере», выпил одним глотком рюмку и, сморщившись, точно от горького лекарства, зашептал: «Убирай, убирай проворней» [Стахеев 1992: 196]. Вспоминается церковный раскол на Руси, когда в XVIIвеке произошло разделение верующих на старообрядцев (староверов) и новообрядцев (никониан). Причем староверы придерживались двуперстия в отличие от троеперстного крестного знамения новообрядцев, и им было запрещено употребление алкогольных напитков, что доказывают произнесенные купцом слова. Таким образом, в данном случае используя прецедентную ситуацию, автор иронизирует только лишь над внешним соблюдением духовных традиций, высвечивает человеческое ханжество и истинные нравы, очень часто скрывающиеся под маской «благолепия».