Критический подход нацелен на критическое изучение социального неравенства, выраженного в языке или дискурсе. Язык в этой перспективе рассматривается как средство власти и социального контроля. Если в дескриптивной парадигме исследователь остается нейтральным, независимым, непредубежденным, то критическое исследование всегда ангажировано – в мире подавления и угнетения интеллектуальная нейтральность, объективность невозможны, поэтому презюмируется, что аналитик принимает сторону лишенных власти и угнетенных.
Один из самых продуктивных и относительно новый - когнитивный - подход позволяет перейти от описания единиц и структур дискурса к моделированию структур сознания участников коммуникации через анализ фреймов и концептов, метафорических моделей и стереотипов, лежащих в основании политических (пред)убеждений.
Глава II. Политическое и тоталитарное: введение в вопрос
§1. Политический дискурс: общие характеристики
Основной темой и ведущим мотивом общения в сфере политики является борьба за власть (овладение властью, ее сохранение, осуществление, стабилизация или перераспределение)[122].
Для этого вида общения характерна высокая степень манипулирования; язык в политическом дискурсе является в первую очередь инструментом воздействия (убеждения и контроля). Манипуляция понимается как неосознаваемые адресатом сообщения как мотивация влияние, создание мнения и формирование стереотипов поведения через положительный/отрицательный, интерпретирующий/созидательный языковой образ.
Манипуляция может быть обнаружена на всех языковых уровнях: так, на уровне лексики она проявляется в лозунгах, ключевых словах, речевых клише; на уровне текста – в стратегиях речи, стратегиях аргументации, стабильной риторике.
Основными функциями политического дискурса являются[123]:
а) интеграция и дифференциация групповых агентов политики (сплочение/отчуждение);
б) развитие конфликта и установление консенсуса (агональность и гармонизация отношений участников политического процесса);
в) осуществление вербальных политических действий и информирование о них (акциональная и информационная функция; осуществление политических действий и информирование о них);
г) создание «языковой реальности» поля политики и ее интерпретация (функция интерпретации и ориентации);
д) манипуляция сознанием и контроль за действиями политиков и электората (контролирующая и регулятивная функции).
К системнообразующим факторам политического дискурса относят[124]:
а) преобладание массового адресата; В этом отражается специфика институциональности политического дискурса, основные векторы коммуникации: институт – институт, представитель института – представитель института, представитель института – граждане, граждане – институт.
б) специфика информативности: доминирующая роль фактора эмоциональности и значительный удельный вес фатического общения (эмоции способствуют укреплению социальной солидарности и приверженности системе, выступают как мотивационный импульс к речевым действиям, мотивируя как воодушевление, так и вербальную агрессию);
в) смысловая неопределенность, связанная с фантомностью ряда денотатов и фидеистичностью; (фидеистичность – «значимость момента веры как проявление иррациональности политического дискурса»)
г) эзотеричность как результат использования манипулятивных стратегий, важнейшими из которых являются эвфемизация, намеренная уклончивость, намек и ссылки на слухи;
д) опосредованность политической коммуникации фактором масс-медиа; (опосредованность способствует регулированию дистанции лидер – масса: сближение лидера и массы говорит о высокой демократичности общения, а дистанцирование – о повышении авторитарности. СМИ выступают медиатором в следующих функциональных вариантах: ретранслятор, рассказчик, конферансье, интервьюер, псевдо-комментатор, комментатор)
е) театральность, необходимость политиков «работать на публику», привлекая ее своим имиджем(Театральность обусловлена опосредованностью через масс-медиа. Необходимость производить впечатление заставляет разрабатывать речевые стратегии и тактики создания привлекательного для публики имиджа);
ж) динамичность языка политики, обусловленная злободневностью отражаемых реалий и изменчивостью политической ситуации.
«Основным организующим принципом семиотического пространства политического дискурса является базовая семиотическая триада «интеграция – ориентация – агональность», эта функциональная триада проецируется на базовую семиотическую оппозцию «свои – чужие»[125]
К ориентации относят формулирование и разъяснение собственной политической позиции, к интеграции – поиск и солидаризация союзников, агональность – агрессия, борьба с противниками.
§2. Тоталитаризм: исторический комментарий
Для того, чтобы понять советскую культуру 20-50ых, нужно четко обозначить границы и содержание самого термина «тоталитаризм», ставшего в последнее время клише, ярлыком, приклеиваемым ко всем недемократическим режимам, а то и экстраполируемым и в прошлое (так, по Самойлову, тоталитаризм есть и во времена Каллигулы и Ивана Грозного)[126]. Ясное дело, что понятие с предельно широкими границами не является методологическим, т.к. с его помощью нельзя понять отличия разных исторических эпох.
Несколько слов об истории термина: впервые он был употреблен в газете «Таймс» в 1929 году для обозначения политической ситуации в Советском Союзе, однако, «Энциклопедия социальных наук», вышедшая в 1930-1935 гг. не фиксирует это понятие, в отличие от «Оксфордского словаря» 1933 г.[127]
Этимологически понятие восходит к латинскому корню, означающему «целостность». На уровне внутренней формы слова термин обозначает всепроникающую власть, контролирующую жизнь человека и общества целостно – вплоть до частных ее проявлений.
Практик тоталитарной власти, Муссолини, полагал, что цель тоталитарной политики – обеспечение единства личности, партии и государства во имя достижения великой цели.[128] Примерно это же подчеркивал и Георгий Димитров: тоталитаризм – «унификация всех форм общественной жизни».[129]
Очертим хронологические рамки понятия. Тоталитаризм – не синоним деспотии, авторитаризма, диктатуры, абсолютной монархии и проч. – это феномен, хронологически присущий двадцатому веку и обладающий своими характеристическими чертами.
Сущность тоталитаризма в науке принято описывать через признаки или атрибуты тоталитаризма.
Бабаев так характеризует тоталитаризм: «Тоталитарный режим отличается полным (тотальным) контролем государства над всеми сферами жизни общества, огосударствлением общественных организаций, вмешательством государства в частную жизнь граждан, господством одной политической партии или движения, запрещением или существенным ограничением деятельности оппозиционных партий, наличием одной «официальной» идеологии, преследованием за инакомыслие, значительным ограничением прав, свобод и законных интересов личности»[130]
Можно заметить, что автор предыдущей цитаты почти полностью повторяет широко известную концепцию К.Фридриха и З.Бжезинского, получившую название «тоталитарного синдрома» - выделяются следующие атрибуты тоталитаризма:
1. Политическая система, опирающаяся на тщательно разработанную идеологию, которой подчинены все сферы жизни общества.
2. Единственная массовая партия, членство в которой открыто лишь небольшому количеству населения. Партия обладает олигархической структурой; она либо переплетается с государственной бюрократией, либо контролирует её.
3. Управление посредством системы террора, направляемой партией и тайной полицией.
4. Средства массовой информации находятся под жестким контролем властей.
5. Средства вооруженной борьбы монополизированы партией.
6. Государственный контроль над экономикой.[131]
Такое моделирование тоталитаризма часто подвергалось критике, в том числе и со стороны самих авторов. Другой исследователь, Ленц, выделяет такой набор признаков тоталитаризма:
1) Единый (но не обязательно монолитный) центр власти, определяющий рамки допустимого плюрализма.
2) Одна, целостная интеллектуально обоснованная идеология, со служением которой связывает свою легитимность правящая группировка, лидер или партия. Определены пределы, за которыми критическое отношение к господствующей системе взглядов воспринимается как ересь. Идеология выходит за рамки политической программы – она претендует на универсальность толкования социальной реальности, высшей цели и смысла существования общества и индивида.
3) Партия направляет граждан на выполнение социальных функций.[132]
Попробуем интегрировать предложенные модели в рабочую схему, которой и будем пользоваться при анализе советского общества. Надо отметить, что создание такой модели – достаточно сложное действие, с которым некоторые исследователи справились неудовлетворительно: так, работа Ольшанского Д.А. с одной стороны грешит оценочностью (исключительно отрицательная оценка исторического феномена), а с другой стороны – определенным схоластическим подходом к проблеме: автор задает выгодное для его оценивания определение «культуры», которое у Ольшанского нагружено положительными коннотациями, и выводит из него пренебрежительную оценку тоталитаризма в виде «антикультуры».[133] Куда как спорными оказываются суждения о том, что человек тоталитарного общества способен только разрушать – то, что это идет в разрез с фактическим материалом излишне доказывать. Другим примером если не неудачной, то весьма своеобразной характеристики тоталитарного общества можно считать статью Ханса Гюнтера[134]: автор считает самой существенной чертой тоталитаризма «насильственную гармонизацию», «тотальную эстетизацию», государство ему видится как произведение искусства. На наш же взгляд, эстетизация – это не сущностная черта, а лишь следствие активного использования в тоталитарном обществе мифологического материала, как раз и выполняющего функцию упорядочения жизни.