Лингвистическая традиция изложения материала на морфологической и морфолого-синтаксической основе показала необходимость поисков адекватного определения категории лица с учетом специфики речевого акта характеристики его участников. Большинство дефиниций в содержательном лане базируются на выражении отношения к ситуации речи (включая говорящего), иначе говоря, на противопоставленности значений 1-го лица как репрезентанта говорящего, 2-го лица как репрезентанта слушающего, собеседника, адресата, 3-го лица как любого субъекта высказывания, который не принимает участия в коммуникации, а также того, о ком говорят [Виноградов В.В., с. 254-294; Якобсон Р.О., 1972]; в формальном плане - на противопоставленности друг другу рядов глагольных форм, словоизмeнительных парадигм. Однако детализируется сущность грамматической категории лица учеными по- разному.
Традиционное обозначение "грамматическое лицо" связывается с выражением отношения, которое устанавливается между говорящим, субъектом речи ("автором" или отправителем речевого акта) и субъектом самого действия, обозначенного глаголом [Isaienko A.V., с. 273-274; см. также: Горак Г., с. 79]. Е.Н.Осипова считает, что категорией лица выражается позиция производителя действия в речевой коммуникации, представленной лицом говорящим и лицом слушающим, противопоставленным лицам, непосредственно не участвующим в данном акте речи [Isaienko A.V., с.63]. А.А.Юдин исходит из того, что в глаголе имеется система форм, обслуживающая процесс более высокого уровня абстракции - общение говорящего со слушающим. По мнению ученого, в основе грамматической категории лица глагола "лежит оппозиция значений и форм 2-го лица (адресата) и 1-го лица (говорящего), 3-го лица и 1-го, 2-го лица, указывающих на отношение действия и его агента к лицу говорящему" [А.А.Юдин, с. 75]. Морфологический критерий определения категориальной семантики лица, принятый в Русской грамматике, упорядочивает три лица в системе противопоставленных друг другу рядов форм по признаку выражения отнесенности или неотнесенности действия к участникам речевого акта. В соответствии с этим выделяются собственно-личные, предметно-личные значения глагола; противопоставляются формы 1 и 2 л. как выражающие отнесенность действия к участникам речевого акта формам 3 л. как не выражающим такой отнесенности [Русская грамматика, 1982, I, 636]. Личное и безличное употребление глаголов рассматривается в рамках одной категории.
Многоаспектный характер глагольной категории лица позволяет исследователям выдвигать несколько релевантных признаков при характеристике отношения действия и действующего лица к партнерам по коммуникации. В.В.Востоков, например, считает, что дейктические особенности категории связаны с различением в речевом акте говорящего и его визави, слушающего, собеседника либо "третьего лица"; отношение говорящего к самому сообщению может способствовать выявлению авторства говорящего; выражение в предложении отношения "деятель-действие" указывает на различный характер агенса - определенного, неопределенного деятеля, самого говорящего, собеседника, третье лицо [В.В.Востоков, с. 132; В.В.Востоков, с. 35-36]. Терминологическая неоднозначность и отсутствие единых критериев определения того, что представляют собой рассматриваемые отношения, свойственны отечественным и зарубежным работам, в которых семантика лица трактуется с учетом его репрезентантов на функционально- синтаксической основе, в соотношении с понятиями подлежащего и субъекта.
В свое время полемизируя с Ф.И.Буслаевым и выступая против отождествления с подлежащим личных окончаний глагола, А.А.Потебня особо подчеркивал важнейший признак подлежащего - форму Им.п.; возражать против этого, полагал ученый, может только тот, для кого указание на функцию членов предложения есть грамматическая форма [А.А.Потебня, с. 80-81]. К этой же точке зрения склонялся Е.Ф.Будде, который был против квалификации косвенных падежей субъекта в качестве подлежащего и читал
форму Им.п. его обязательным морфологическим показателем [Будде Е.Ф.; см. также: Овсянико-Куликовский Д.Н., 1902].
Д.Н.Овсянико-Куликовский, говоря о различном понимании соотношения лицо - субъект - подлежащее, противопоставлял две точки зрения: когда наличие или отсутствие подлежащего определяет субъектность/бессубъектность предложения и понятие о подлежащем основано на соответствии лица существительного лицу глагольного сказуемого и точку зрения (также имеющую в виду наличие бессубъектных высказываний), когда подлежащее представляется как деятель, а сказуемое -
выражение деятельности подлежащего (подлинного, мнимого и т.д.) [Овсянико-Куликовский Д.Н., с. 176].
Исходя из изложенного выше, с учетом противоречивых трактовок рассматриваемых понятий и применительно к задачам данного исследования
в определении грамматической категории лица разграничиваются морфологический и синтаксический подходы.
В Оксфордском словаре дается следующее определение «лица» в грамматическом смысле: «Каждый из трех разрядов личных местоимений и каждое из соответствующих различий у глагола, обозначающее или указывающее соответственно на лицо говорящее (первое лицо), на лицо, к которому обращена речь (второе лицо), и на лицо, о котором говорят (третье лицо)...» (Oxford English Dictionary, second edition, edited by John Simpson and Edmund Weiner, Clarendon Press, 1989, twenty volumes, hardcover, ISBN 0-19-861186-2)
Однако, хотя это определение встречается в других словарях и в большинстве грамматик, по мнению О. Есперсена, оно ошибочно. Когда мы говорим «Я болен» или «Вы должны идти», лица, о которых идет речь, несомненно - «я» и «вы». Таким образом, по мнению исследователя, подлинное противопоставление будет следующее:
(1) лицо говорящее,
(2) лицо, к которому обращена речь,
(3) лицо, которое не является ни говорящим, ни адресатом речи.
В первом лице говорят о себе, во втором - о лице, к которому обращена речь, а в третьем - о том, кто не является ни тем, ни другим. [О. Есперсен, с. 245].
Во многих языках различие между тремя лицами проявляется не только у местоимений, но и у глаголов, например, в латыни (amo, amas, amat), в итальянском, древнееврейском, финском и др. языках. В этих языках во многих предложениях нет особого указания на подлежащее; вначале предложения типа ego amo, tu amas ограничивались лишь такими случаями, где было необходимо или желательно особо выделить «я» или «ты». С течением времени, однако, стало все более и более обычным добавлять местоимения даже тогда, когда не имелось в виду особо подчеркнуть их, а это, в свою очередь, создало условия для постепенного ослабления звуков в личных окончаниях глаголов и поэтому личные окончания для правильного понимания предложения становились все более и более излишними. Так, в английском языке мы находим одну и ту же форму в случаях I can, you can, he can, I saw, you saw, he saw и даже во множественном числе: we can, you can, they can, we saw, you saw, they saw - фонетические изменения и замена по аналогии шли рука об руку и привели к ликвидации прежних различий.Эти различия, однако, полностью не исчезли: их остатки проявляются в английском языке I go, he goes и у других глаголов в форме 3-го лица единственного числа настоящего времени.Как утверждает О. Есперсен, подобное состояние языка следует рассматривать как идеальное или логичное, поскольку различия по праву принадлежат первичному понятию, и нет никакой необходимости повторять их во вторичных словах. [О. Есперсен, с. 246]
В английском языке возникло новое различие между лицами во вспомогательных глаголах, которые употребляются для выражения будущности (I shall go, you will go, he will go) и для выражения обусловленной нереальности (I should go, you would go, he would go).
В английском языке форма глагола не указывает на то, какое лицо имеется в виду, но в других языках существует 3-е лицо повелительного наклонения. Здесь наблюдается конфликт между грамматическим 3-м лицом и понятийным 2-м лицом.Наречием места, соответствующим 1-му лицу, является here «здесь». Если же для обозначения «не-здесь» есть два наречия, как в северных английских диалектах - there и yonder (yon, yond), то в таком случае можно сказать, что there «там» соответствует 2-му лицу, a yonder «за пределами» - 3-му лицу; однако нередко находим только одно наречие, выражающее оба понятия - в частности, в литературном английском языке, где yonder является устаревшим.Понимание категории лица как формирующей предикативность, являющейся наиболее характерной и неотъемлемой от собственно глагольных образований (в отличие от имен), стремление разграничить личное и безличное в глаголе, субъектное и бессубъектное в предложении, морфологические и синтаксические условия выражения лица, охарактеризовать «не отсутствие грамматического лица, а известные его свойства» [Потебня А.А., с. 92] при отсутствии формально выраженного подлежащего - все это закладывало основу для дальнейших исследований категориальных признаков семантики лица.Основное значение лица или субъекта в так называемых бесподлежащных, безличных предложениях неоднократно становилось предметом описания, анализа и обобщения в трудах отечественных и зарубежных ученых. В качестве одного из подходов к определению сущностных признаков субъекта предлагает Ю.А. Пупынин, рассматривая его в соотношении со средой: в предложениях, где отсутствует ориентация на центральную точку отсчета и позиция подлежащего исключена, все субстанциональные участники события понимаются нерасчлененно как среда проявления признака, обозначенного безличным предикатом. Соотношение субстанции и среды, их противопоставленность и в то же время сопоставимость на периферии предметности позволяют ученому установить дополнительные критерии различения двусоставности и односоставности предложения через призму той роли, которую играет субъектная доминанта высказывания: в двусоставных конструкциях источник действия становится началом отсчета в субстанциональном исчислении содержания высказывания, в односоставных - среда является началом отсчета, тогда как источник действия является несущественным [Пупынин Ю.А., с. 440].Важно отметить, что в большинстве случаев между понятийным и грамматическим лицом существует полное соответствие, т. e., например, местоимение «я» и соответствующие глагольные формы употребляются там, где говорящий говорит о себе; так же обстоит дело и с другими лицами. Однако, нередко встречаются и отклонения: из угодливости, уважения или просто вежливости говорящий может избежать прямого упоминания своей личности; отсюда такие заменители в форме 3-го лица в английском и русском языках, как «Your humble servant» или «Ваш покорный слуга».В восточных языках такое самоуничижение доведено до предела, и слова, первоначально означавшие «раб», «подданный», «слуга», стали обычными средствами выражения для «я». [О. Есперсен, с. 247] В Западной Европе с ее большим самоутверждением личности, такие выражения употребляются главным образом в шутливой речи.