В противоположность абстрактного определения культура как «экрана» знаний, своеобразного «приемника» поступающей извне информации, современная наука рассматривает культуру как «творчески сознательную деятельность по преобразовании природы и общества, результатами которой являются постоянное пополнение материальных и духовных ценностей, совершенствование всех сущностных человеческих сил».3 (2, с. 8)
В обобщенном виде, культура – настоящий букет характеристик, сложная дефиниция, слагающаяся из рада черт. Культура – это и развивающаяся система духовных ценностей, и процесс человеческого творчества. Это и выражение отношений между конкретными людьми, регулятор идейного и нравственного климата всего общества.[4]
Культуру можно представить себе как огромную лабораторию, в которой создается масштабная система ценностей, собираются воедино величайшие достижения человечества в области науки, литературы и искусства, философии и архитектуры, религии и политики с глубокой древности до наших дней. Поэтому восприятие культуры в узком смысле слова, как что-то второстепенное, связанного только с искусством или отдыхом и развлечением – это примитивное, поверхностное восприятие. Культура – это и духовно-нравственные ценности человека, и его непрерывная творческая деятельность, и его система взглядов, оценок и интересов.
Значение культуры в развитии любого общества трудно недооценить. Без нее и присущей ей свободы даже самое совершенное общество – не что иное как джунгли, подчеркивал Альбер Камю.[5] Впрочем, дело не ограничивается самостоятельным развитием культуры внутри того или иного общества: происходит еще и усвоение культуры другой нации и государства. Иными словами, культура развивается в ходе международного обмена и ее распространения в мировом масштабе. Само собой разумеется, что для проявления плодотворных результатов такого распространения и обмена необходимы соответствующие исторические условия; было бы ошибочным рассматривать развитие культуры, игнорируя специфические особенности данного общества. Не является исключение м в данном случае и культура.
Необходимо отметить, что становление японской культуры представляло собой сложный процесс отношений с рядом культур Азии – китайской, корейской, индийской, маньчжурской и других. Эту точку зрения так или иначе разделяют многие японские историки: Иэнага Сабуро, Мацумото Есио, Мори Кието, Миками Дзиро, Гундзи Масакацу и другие. [6]
Культура есть исторически сложившаяся устойчивая система элементов,; в ней важное место принадлежит общности языка, духовного склада, обычаев, привычек народа, создавшего данную культуру. Когда элементы чужеземной культуры попадают в новую систему, они обязательно преобразовываются в соответствии с требованиями и принципами данной системы.
Японская культура в силу целого ряда исторических и географических факторов в высшей степени самобытна.
Следует отметить, что проблема определения ее специфики посвящены исследования.
По мнению данных авторов, ее специфика в целом определилась следующим:
- островное положение страны, приведшее не столько к изолированности, сколько к дистанцированности от остальных очагов культур; но эта дистанция служили своеобразным «фильтром», через который проходило внешнее влияние, и породила способность национального самосознания впитывать и отторгать то, что для японской культуры было не органично и губительно;
- молодость народа-нации, рождение которой пришлось на период, когда существовавшие по соседству очаги цивилизации уже находились в полном расцвете и поэтому могли служить благородным источником для заимствований, при этом приведенный выше фактор в известной мере снимал опасность для отечественной культуры – быть поглощенной или порабощенной;
- этническая однородность населения с уникальным самосознанием общей культурной идентичности, что, в частности, выразилось в сохранении института монархии на протяжении всей истории, прежде всего для идейно-культурного фактора, объединяющего нацию;
- жесткие географико-геологические условия, определившие комплекс естественных причин, побуждавших японцев к поискам наиболее эффективных способов общежития, социальных форм, позволявших выживать и развиваться.[7]
Этот набор факторов явно неполный, но они все же главные и основополагающие.
Спецификой японской культуры является прежде всего отсутствие в ней, за некоторым исключением, воинствующей ксенофобии. Она не утверждала себя как самодостаточную. Когда же это случалось, то приводило к катастрофе, как было во вторую мировую войну.
Из теории о характере японской культуры и цивилизации в широком смысле наиболее привлекательным является метафорическая концепция «мембранного» характера. Мембрана как механизм обладает большой гибкостью, а как образ – способностью к изменению способов действия. Она выпукла и вогнута. Выпуклость – это ее воздействие вовне и недопущение внешнего влияния на внутреннюю среду. Вогнутость – наоборот: активное восприятие и впитывание в себя внешнего влияния. Это некий социальный и культурный клапан. Режим его работы строго соответствует потребностям самого культурного организма. [8]
Сила японской культуры – в ее многосторонности и синтетичности, благодаря тому, что формировалась и складывалась под духовно-эстетическим влиянием разных религий. Основой японской духовно-эстетической системы является синтоизм, чье влияние на японскую культуру, наравне с пришедшим позже буддизмом, даосизмом и конфуцианством – огромно.
Основой синтоизма явилось обожествление окружающей среды, вера не в одного, а в множество богов, то есть пантеизм. В его мировоззренческой традиции всеобщее (дзэн), то есть природа, является комплексом единичных элементов (ко). Человек в природе – один из таких элементов, ее основная часть. Именно поэтому для него бессмысленно и даже преступно бросать ей вызов. Кроме того, как бы человек не пытался отдалится от природы, он в конечном счете к ней возвращается и «растворяется» в «богах» или в «космосе».[9]
Следовательно, с точки зрения японской культурной традиции природу ( в широком смысле как дзэн ) бесполезно переделывать. Это невозможно и вредно. И именно поэтому наивысшей эффективности, в том числе и социальной, можно достичь путем поисков гармонии с ней.
Повторяемость природных мотивов в нихонга – отражение традиционного мироощущения, где природу отводилось главное место. На протяжении многих веков проблема природы была центральной религиозной, философской, эстетической проблемой. В искусстве природы была художественным идеалом, и человек не противостоял ей, а, как уже было сказано, являлся ограниченной частью ее как целостного Космоса. Созерцание природы было ее познанием «изнутри» ( в отличие от наблюдения европейского мастера нового времени, смотревшего на нее «со стороны»)[10]
В отличие от антропоцентризма европейской культуры нового времени японскую можно условно обозначить как «натуроцентристскую», ибо природа была «мерой всех вещей». Она выражала, как об этом говорил Ясумари Ковабата, идеал красоты, содержащий некую высшую Истину.[11]
Существенно более высокий уровень обожествления природы, окружающей среды мы обнаруживаем в японских мифах. Связано это не с примитивностью или не разработанностью концептуального мышления древних японцев. Обожествление природы и географии (ландшафта) японских островов, которое обнаруживается в мифах, отражает само отношение японцев к среде своего обитания, как к самоценности, их стремление обрести согласие с природой, суровой, скупой на щедрости, опасной стихийными бедствиями. [12]
При анализе произведений мы впервые обнаруживаем, что вся мифология, космогонические и прочие концептуальные структуры выступают не столько как философско-мировоззренческие, а сколько как культурно-мировоззренческие концепции. И в этом качестве она обнаруживают целый ряд особенностей, отличающих их от китайской и западной традиции. Прежде всего большая «эластичность» культуры. Духовно-эстетические нормы в ней характеризуются большей гибкостью, отсутствием четких и резких граней между полюсными понятиями и категориями – положительными и отрицательными, добром и злом, светлым и темным, красивым и уродливым, чистым и грязным, счастливым и несчастным, богатством и бедностью и тому подобное.
Позднее, с проникновением зарубежных культурно-религиозных систем, эластичность японского менталитета, его способность непредвзято и с прагматических позиций принимать принесенную идеологию, этику и эстетику получили особое развитие. Подобные учения, попадавшие на японскую почву из-за рубежа, сами вынуждены были адаптироваться к местным условиям для того, чтобы выжить и самоутвердится.
Родившиеся в Индии или Китае, и на протяжении многих и многих веков испытавшие свой расцвет и упадок, в Японию они попали приблизительно в одну короткую историческую эпоху, как бы спрессованные во времени. Это определило их синкретизм, ибо здесь они соединились с национальной религией и создали уникальную сублимированную форму японской культуры, сочетающую различные черты и принципы в синтетическом и диалектическом единстве.[13]
Готовность воспринимать внешнее культурное влияние было осознанным и целенаправленным. Оно не носило хаотического характера. Сформировавшийся на основе собственной культуры, социум в Японии был не только восприимчивым к внешнему влиянию, он был крепким и стойким сам по себе. Абсорбция внешней культуры шла по двум направлениям. Воспринималось то, что японскому социуму было функционально необходимо или полезно, ненужное отвергалось. Новое же оставалось чужеродным, оно перемалывалось жерновами собственной культуры и становилось в результате органично своим, национальным.[14]