Смекни!
smekni.com

Тайна Котельнича разгадана (стр. 2 из 2)

Обобщенный разрез верхнепермских (татарских) отложений у г.Котельнич. Горизонты, в которых найдены остатки животных и растений, отмечены цифрами; стрелками указаны слои, содержащие окаменелости земноводных (двинозавра), рептилий (дельтавятии, суминии, дицинодонта, хищного терапсида) и высших растений (корни Radicites aff. sukhonensis и остатки листьев пурсонгии).

Песчаные линзы в верхней части котельнического разреза сформированы скорее всего отложениями двух видов — речными и эоловыми. Первые возникли за счет выноса песка из рек, впадавших в мелководные, но обширные озера, а вторые — благодаря образованию дюн (по сути это и есть ископаемые дюны).

Итак, если учитывать строение котельнического разреза, характер сохранности животных, распределение палеопочв и корневых остатков ископаемых растений, можно понять, что представляли собой местные ландшафты позднепермского времени. Это были бессточные котловины с мелководными, периодически пересыхающими озерами, берега которых покрывали хвощи, папоротники и птеридоспермы. Такие ландшафты были характерны почти для всей Русской платформы, включая нынешний бассейн Вятки, и даже для Приуралья. Подтверждением этого служит широкое распространение комплекса отложений с характерными карбонатными прослоями, в которых заключены корни R. sukhonensis и близких типов, а также глинистых толщ с тонкими корешками эфемероидов.

Реконструкция растительных сообществ Русской платформы в позднетатарское время. Мелководную зону (1) с характерными для нее отложениями, иногда сохраняющими знаки ряби, занимали, видимо, водоросли. От них не осталось почти никаких следов, а редко встречающиеся здесь тонкие корешки (а) попали сюда из размытых почв более дальних мест. В следующей, периодически пересыхающей, зоне (2) произрастали эфемероиды с приповерхностными разветвленными корнями разных морфологических типов (б, в, г). Остатки таких корней обнаружены и в палеотакырах — древних почвах, поверхность которых покрыта трещинами усыхания. Вдали от берега, куда не доходила вода даже в периоды ее максимального уровня, развивалось сообщество фреатофитов — растений, которые поглощали глубоко залегающую грунтовую воду мощными длинными корнями (д). Их остатки встречаются в виде кальцитовых трубок в породах с карбонатными панцирями. Такие же окаменелые части корней в соответствующих слоях найдены в котельническом разрезе.

Однако существует и иной взгляд на возможную реконструкцию ландшафтных особенностей Русской платформы в татарском веке. М.Г.Миних, например, приводил доводы в пользу существования там очень крупного морского бассейна [5]. Основным доказательством своего мнения он считал присутствие остатков крупных акул в отложениях татарского яруса. Но хорошо известно, что многие из ископаемых акул (например, род Pleuracanthus и представители других родов, во множестве находимые в пермских отложениях Западной и Центральной Европы), как и некоторые современные акулы, весьма хорошо приспособлены к жизни в относительно небольших пресноводных и солоновато-водных водоемах. По всей видимости, в таких же условиях могли жить и татарские акуловые (эласмобранхии).

Здесь уже шла речь о палеопочвах, корнях и других остатках высших растений. Теперь можно попытаться сделать набросок древней растительности. При ее реконструкции используют понятие “катена” (введенное в палеоботанику В.А.Красиловым), т.е. последовательность растительных группировок, или ассоциаций, сменяющих друг друга по мере удаления от бассейна или водотока в зависимости от изменения высотности.

Позднетатарская катена Русской платформы и Приуралья состояла из двух основных сообществ [2]. Первое из них, прибрежное, представлено членистостебельными, или хвощеобразными. Их остатки формально относят к нескольким родам (Paracalamites, Phyllotheca, Paracalamitina), но скорее всего это разные части одного и того же растения [6]. Судя по довольно крупным фрагментам побегов, около 2—3 см толщиной, попадающихся в сероцветных линзах у Котельнича, они могли достигать высоты в полтора—два метра. Эти родственники современных хвощей были похожи на них и экологически — образовывали монодоминантные заросли по берегам временных и постоянных водотоков и водоемов.

Кроме членистостебельных в той же ассоциации в оазисах по берегам озер и рек произрастали редкие папоротники и пельтаспермовые птеридоспермы с длинными ланцетовидными листьями и женскими семеносными органами в виде дисков.

Растительное сообщество, в котором доминировали членистостебельные и пельтаспермовые, составляло первое звено катены и, по всей видимости, служило основным прибежищем и кормовой базой для наземных позвоночных татарского века.

Во втором звене татарской катены преобладали фреатофиты — растения с длинными корнями. Это были голосеменные, скорее всего — хвойные. Из них в Котельниче встречались, видимо, представители только одного рода хвойных — Geinitzia — древесных растений с узкими игольчатыми листьями. Вероятно, ископаемые древесины, попадающиеся и в Котельниче, и в других местонахождениях татарской биоты, принадлежат именно этим хвойным.

Очень редко в Котельниче встречаются листья еще одного интересного пермского растения — Rhipidopsis. Его дланевидно рассеченная листовая пластинка немного напоминает листья современного каштана. В моей коллекции есть только один отпечаток такого листа, переданный мне для изучения палеонтологами из Котельнического музея. Возможно, рипидопсисы произрастали между зонами распространения эфемероидов и фреатофитов и были очень немногочисленными.

Остатки корней высших растений из татарских отложений Русской платформы. Тонкие горизонтально ветвящиеся корни (левый ряд), возможно, принадлежали эфемероидам, а вертикальные корни типа Radicites sukhonensis, обнаруженные в палеопочвах с карбонатными панцирями, — фреатофитам. Размер дан в натуральную величину.

Побеги и листья наиболее типичных позднепермских растений из татарских отложений Русской платформы. На побеге хвойного растения гейниции (1) видны листья-иголки, а на побеге артизии (2) — поперечная сегментация; листья пельтаспермового голосеменного растения пурсонгии (3) и акантоптеридиума (4) сохранились в виде отпечатков.

Судя по всему, сухость климата на границе перми и триаса достигла апогея. Реки и озера периодически пересыхали, но все же были источником жизни и для растений, и для животных. Развивались карбонатные панцири, среди которых то тут, то там торчали толстые и приземистые стволы хвойных — гейниций. И только в периоды сезонных дождей уровень воды в реках и озерах поднимался, пустынный ландшафт на короткое время оживал: низины по берегам эфемерных водоемов покрывались пышным ковром птеридофитов, в основном хвощей и папоротников. Начинался сезон размножения и у растений, и у животных.

Позднетатарский ландшафт Русской платформы четверть миллиарда лет назад. Берег покрыт эфемероидами и другими сезонно вегетирующими растениями. На переднем плане — пурсонгия, на побеге которой видны пережимы, возникающие из-за сезонных перерывов роста.

Представленная здесь картина далеко не полна, чтобы целиком реконструировать позднепермские ландшафты и биоту. Надеюсь, их изучение на этом не остановится, а исследованию палеопочв будет уделено особенно пристальное внимание. Крайне необходимо разработать систематику и таксономию ископаемых корней — ведь именно они помогли разгадать тайну Котельнича.

1. Очев В.Г. Таинственный Котельнич // Природа. 1995. №2. С.53—59.

2. Арефьев М.П., Наугольных С.В. // Палеонтол. журн. 1998. №1. С.86—99.

3. Твердохлебов В.П., Твердохлебова Г.Н., Гоманьков А.В. Ландшафтные особенности Южного Предуралья в позднетатарское время // Палеофлористика и стратиграфия фанерозоя. М., 1989. С.175—177. Препринт Геол. ин-та РАН.

4. Гоманьков А.В. // Стратиграфия. Геол. корреляция. 1997. Т.5. №4. С.3—12.

5. Миних М.Г. О генезисе татарских красноцветов Русской платформы // Палеофлористика и стратиграфия фанерозоя. М., 1989. С.139—141. Препринт Геол. ин-та РАН.

6. Наугольных С.В. Сравнительный анализ пермских флористических комплексов стратотипического региона (Среднее Приуралье) и кожимского разреза (Печорский бассейн) // Урал: фундамент. пробл. геодинамики и стратиграфии. М., 1998. С.154—182.