Вопрос о том, почему человек умирает от старости, очень сложен, и его подробный разбор выходит за рамки этой книги. Помимо особых причин, было выдвинуто несколько более общих. Например, по одной теории, одряхление представляет собой накопление гибельных ошибок копирования и других повреждений генов, возникающих в течение жизни индивидуума. Другая теория (теория старения), принадлежащая сэру Питеру Медоуэру (Peter Medawar), служит хорошим примером эволюционного мышления в терминах отбора генов. Она заключается в наличии в живом организме «летальных» и «полулетальных» генов.
Почему вообще возник пол, это странное искажение прямой репликации? Что хорошего в половом размножении? Половое размножение «облегчает накопление в одном индивидууме благоприятных мутаций, которые возникали по отдельности у разных индивидуумов».
Согласно Докинзу каждый из нас представляет собой гигантскую коммуналку, в которой «живут» гены. (10^15 клеток – двойной комплект всех генов).
Синтез белков => возможность строить и управлять человеком.
Люди являются всего лишь послушными и безвольными машинами, которыми рулят мириады маленьких рабовладельцы, засевших внутри нас. Они сделали нам глаза, уши и прочие чувства, чтобы мы не испортили их жилище. Они даже позволили нам иметь кое-какие мозг и разум – программы самообеспечения, благодаря которым машины решают свои важнейшие задачи: не мешают генам выживать, не мешают генам размножаться. Конечно, самые важные функции гены доверить человеку не могли: они сами управляют наиболее серьезными процессами в теле. Следят за сложнейшим обменом веществ, дыханием, сокращением сердечных мышц… Собственно говоря они обеспечивают тебе жизнь, а тебе тупому и неповоротливому остается решать вопросы на уровне: «возьми палку сбей вот ту кокосину».
В принципе, миллионы лет эта схема работала, пока после очередной мутации мозг не стал чуть более сложным. И тут же начались всякие сбои в программе. Конечно мутант получился забавный, но не самый успешный, если сравнивать к примеру с насекомыми.
Развитый мозг -> выживание! Остальное побочный эффект + инстинкт самосохранения.
Давайте попробуем учить щедрости и альтруизму, ибо мы рождаемся эгоистами. Осознаем, к чему стремятся наши собственные эгоистичные гены, и тогда у нас по крайней мере будет шанс нарушить их намерения-то, на что никогда не мог бы посягнуть ни один другой вид живых существ.
К этим замечаниям относительно обучения следует добавить, что представление о генетически унаследованных признаках как о чем-то постоянном и незыблемом – это ошибка, кстати очень распространенная. Наши гены могут приказать нам быть эгоистичными, но мы вовсе не обязаны подчиняться им всю жизнь. Просто научиться альтруизму при этом может оказаться труднее, чем если бы мы были генетически запрограммированы на альтруизм. Человек – единственное живое существо, на которое преобладающее влияние оказывает культура, приобретенная в результате научения и передачи последующим поколениям. По мнению одних, роль культуры столь велика, что гены, эгоистичны они или нет, в сущности не имеют никакого значения для понимания человеческой природы. Другие с ними не согласны. Все зависит от вашей позиции в спорах о том, что определяет человеческие качества – наследственность или среда. Это подводит меня ко второму предупреждению о том, чем не является эта книга: она не выступает в роли защитника той или другой из сторон в споре «наследственность или среда». Конечно, у меня имеется собственное мнение по этому вопросу, но здесь я его выскажу лишь в той мере, в какой оно связано с моими взглядами на культуру, излагаемыми в заключительной главе. Если действительно окажется, что гены не имеют никакого отношения к детерминированию поведения современного человека, если мы в самом деле отличаемся в этом отношении от всех остальных животных, тем не менее остается по крайней мере интересным исследовать правило, исключением из которого мы стали так недавно. А если вид Homo sapiens не столь исключителен, как нам хотелось бы думать, то тем более важно изучить это правило.
Прежде чем пойти дальше, следует дать одно определение. Некое существо, например павиан, называют альтруистичным, если оно своим поведением повышает благополучие другого такого же существа в ущерб собственному благополучию. Эгоистичное поведение приводит к прямо противоположному результату.
«Благополучие» определяется как «шанс на выживание», даже если его влияние на перспективы фактической жизни и смерти так мало, что кажется пренебрежимым. Одно из неожиданных следствий современного варианта дарвиновской теории состоит в том, что, казалось бы, банальные и совершенно незначительные влияния на вероятность выживания могут иметь огромное эволюционное значение. Дело в том, что эти влияния оказывались на протяжении огромных промежутков времени, прежде чем они проявились.
Важно понять, что приведенные выше определения альтруизма и эгоизма не субъективны, а касаются поведения. Это определение касается лишь того, повышает или понижает результат данного действия шансы на выживание предполагаемого альтруиста и шансы на выживание предполагаемого объекта благотворительности.
Продемонстрировать воздействие поведения на отдаленные перспективы выживания крайне сложно. Пытаясь применить наше определение к реальному поведению, мы непременно должны вводить в него слово «по-видимому». Действие, по-видимому, являющееся альтруистичным, это такое действие, которое на первый взгляд как будто повышает (хотя и слегка) вероятность смерти альтруиста и вероятность выживания того, на кого это действие направлено. При более пристальном изучении нередко оказывается, что действиями кажущегося альтруиста на самом деле движет замаскированный эгоизм. Повторяю еще раз: я не имею в виду, что альтруист втайне руководствовался эгоистичными побуждениями, однако реальные воздействия его поступка на перспективы выживания оказались противоположными тем, какими они казались сначала.
Убеждение, что представители твоего собственного вида заслуживают особо бережного отношения по сравнению с членами других видов, издавна глубоко укоренилось в человеке. Убить человека в мирное время считается очень серьезным преступлением. Единственное действие, на которое наша культура налагает более суровый запрет, это людоедство (даже в случае поедания трупов). Однако мы с удовольствием поедаем представителей других видов. Многие из нас содрогаются от ужаса, узнав о вынесенных судом смертных приговорах, даже если это касается самых отвратительных преступников; однако мы охотно одобряем уничтожение безо всякого суда довольно мирных животных, причиняющих нам неудобства. Более того, мы убиваем представителей других видов просто для развлечения и времяпрепровождения. Человеческий зародыш, чувства которого находятся на уровне амебы, пользуется значительно большим уважением и правовой защитой, чем взрослый шимпанзе. Между тем шимпанзе чувствует и думает, а возможно – согласно новейшим экспериментальным данным – способен даже освоить какую-то форму человеческого языка. Но человеческий зародыш относится к нашему собственному виду и на этом основании сразу получает особые привилегии и права. Я не знаю, можно ли логически обосновать такую особую этику в отношении собственного вида, которую Ричард Райдер (Richard Ryder) назвал «видизмом» («speciesism»), более убедительно, чем расизм. Зато я знаю, что она не имеет надлежащей основы в эволюционной биологии.
Неразбериха в этических представлениях о том, на каком уровне должен кончаться альтруизм – на уровне семьи, нации, расы, вида или всего живого, – отражается, как в зеркале, в параллельной неразберихе в биологии относительно уровня, на котором следует ожидать проявлений альтруизма в соответствии с эволюционной теорией.
Теория эгоистичного гена Докинза – плохие новости для человечества. В этой теории не остается места ни вере, ни надежде, ни бессмертию, ни даже самоуважению. С точки зрения Докинза, все достижения человечества – всего лишь что-то вроде размахивания хвостом коровы, которую ведут на бойню. Развлекайся пока жив. Но Докинз не был бы признанным гением, если бы закончил свою книгу на столь печальной ноте. Нет, заключительная глава его работы посвящена тому, что человек все-таки сумел отомстить генам, создав абсолютно новый вид репликатора, который имеет все шансы забрать себе власть на этой планете и вырвать человека из вечного генного рабства.
Докинз назвал новый репликатор «мем» – единица информации. Он похож на ген. Это цепочка инф блоков, которая способна копироваться и размножаться, бесконечно мутируя и эволюционируя. Мэм существует в сознании, в мозге человека и способен влиять на его работу.
Мемов существует бессчетное множество.
Мем хищен и эгоистичен. Он любит разрастаться притягивая к себе кусочки других мэмов, а главное он изменяет среду в которую попадает, подгоняя его под себя.
Самые удачны – религии, идеологии, конституции, науки, произведения искусства. Благодаря им машины созданные для выживания генов стали создавать для себя новые программы – отличные от первоначальных. Уже сейчас современный человек всюду наступает на горло своим генам во имя своих мемов. Он готов платить за это стрессами, депрессиями, комплексами – революции всегда кровавы.
И бессмертия люди теперь ищут не в генах, а в мемах.
Но надо ли нам отправляться в далекие миры в поисках репликаторов иного типа и, следовательно, иных типов эволюции? Мне думается, что репликатор нового типа недавно возник именно на нашей планете. Он пока еще находится в детском возрасте, все еще неуклюже барахтается в своем первичном бульоне, но эволюционирует с такой скоростью, что оставляет старый добрый ген далеко позади.
Новый бульон – это бульон человеческой культуры. Нам необходимо имя для нового репликатора, существительное, которое отражало бы идею о единице передачи культурного наследия или о единице имитации. От подходящего греческого корня получается слово «мимом», но мне хочется, чтобы слово было односложным, как и «ген». Я надеюсь, что мои получившие классическое образование друзья простят мне, если я сокращу «мимом» до слова мим.