В найденном Неточкой письме к Александре Михайловне таинственный возлюбленный "грешницы" сам порождает указанное соотнесение: "Если б они только знали, как прекрасно было твое чувство! Но они слепы; их сердца горды и надменны; они не видят и вовек не увидят того. Им нечем увидеть! Они не поверят, что ты невинна, даже перед их судом, хотя бы все на земле им в этом поклялось. Им ли это понять! Какой же камень поднимут они на тебя? Чья первая рука поднимет его? О, они не смутятся, они поднимут тысячи камней! Они осмелятся поднять их, затем что знают, как это сделать. Они поднимут все разом и скажут, что они сами безгрешны, и грех возьмут на себя! О, если б знали они, что делают!" (2; 243 - 244).
Вне всякого сомнения, смысл приведенных строк письма предполагает сопоставление с повествованием Евангелия от Иоанна: "Тут книжники и фарисеи привели к нему женщину, взятую в прелюбодеянии, и, поставив ее посреди, сказали Ему: Учитель! Эта женщина взята в прелюбодеянии; а Моисей в законе заповедовал нам побивать таких камнями: Ты что скажешь? … Но Иисус, наклонившись низко, писал перстом на земле, не обращая на них внимания. Когда же продолжали спрашивать Его, Он, восклонившись, сказал им: кто из вас без греха, первый брось на нее камень … Они же, услышав то и будучи обличаемы совестью, стали уходить один за другим, начиная от старших до последних: и остался один Иисус и женщина, стоящая посреди. Иисус … сказал ей: женщина! Где твои обвинители? никто не осудил тебя? Она отвечала: никто, Господи. Иисус сказал ей: и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши" (Ин. 8, 3 - 11).
Употребляемые в письме характеристики потенциальных судей "грешницы" ("они слепы; их сердца горды и надменны; они не видят и вовек не увидят того. Им нечем увидеть! … Они … скажут, что они сами безгрешны") тождественны наиболее устойчивым характеристикам книжников и фарисеев (именно книжники и фарисеи приводят ко Христу, искушая Его, взятую в прелюбодеянии женщину), встречающимся в речи Христа. "Лицемеры! хорошо пророчествовал о вас Исаия, говоря: приближаются ко Мне люди сии устами своими, и чтут Меня языком, сердце же их далеко отстоит от Меня", "слепые вожди слепых" (Мф. 15; 7 - 8, 14); "горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры … вожди слепые …. Безумные и слепые! … Фарисей слепой!" (Мф. 23, 13 - 36); "народ сей ослепил глаза свои и окаменил сердце свое, да не видят глазами, и не уразумеют сердцем и не обратятся, чтобы Я исцелил их" (Ин. 12, 40); "некоторые из фарисеев, бывших с Ним, сказали Ему: неужели и мы слепы? Иисус сказал им: если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха; но как вы говорите, что видите, то грех остается на вас" (Ин. 9, 40 - 41) - таков ряд определений фарисейства, данных самим Богочеловеком.
Автор письма к Александре Михайловне противопоставляет "им" ее мужа: "Он геройски стал за тебя; он спасет тебя; он защитит тебя от этих пересудов и криков … он твой спаситель" (2; 243). Этим противопоставлением муж "грешницы" как бы возводится на место Христа, избавившего блудницу от побиения камнями и не осудившего ее. Однако в гневных, разоблачающих словах Неточки, обращенных к Петру Александровичу, противопоставление фарисейскому суду (а следовательно, и уподобление Христу) снимается как мнимое: "Вы хотели удержать над ней (т. е. над "грешной" женой - Ф. Т.) первенство и удержали. Но для чего? Для того, чтобы восторжествовать над призраком, над расстроенным воображением больной, для того, чтоб доказать ей, что она заблуждалась и то вы безгрешнее ее! И вы достигли цели, потому что это подозрение ее - неподвижная идея угасающего ума, может быть, последняя жалоба разбитого сердца на несправедливость приговора людского, с которым вы были заодно" (2; 266).
Идентичная ситуация, в менее развернутом варианте, выстраивается в "Маленьком герое", участники которой - m-me М*, ее муж и Н-й, ее возлюбленный. И если звучание отсылок к евангельскому повествованию о Христе и грешнице здесь приглушено, ощущаясь лишь в повторении тех художественных деталей, коими такие отсылки сопровождались в предыдущих произведениях (главным образом, в "Неточке Незвановой"), то характеристика "прощающего" (мужа m-me М*) дана в более развернутом виде. "Называли его умным человеком. Так в иных кружках называют одну особую породу растолстевшего на чужой счет человечества, у которой вместо сердца кусок жира … Впрочем, некоторые из этих забавников именно на то метят, чтоб все думали, что у них вместо сердца не жир, а, напротив, говоря вообще, что-то очень глубокое. Они, например, почти уверены, что у них чуть ли не весь мир на оброке … что все, кроме них, дураки … что они всему хозяева и что весь этот похвальный порядок вещей происходит именно от того, что они такие умные и характерные люди. В своей безмерной гордости они не допускают в себе недостатков … Для совестного внутреннего суда, для благородной самооценки их никогда не хватит: для иных вещей они слишком толсты. На первом плане у них всегда и во всем их собственная золотая особа, их Молох и Ваал, их великолепное я. Вся природа, весь мир для них не более как одно великолепное зеркало, которое и создано для того, чтоб мой божок беспрерывно в него на себя любовался и из-за себя никого и ничего не видел" (2; 275 - 276).
В приведенном описании черты "прощающего" доводятся до предельно отталкивающего образа самозванного "божества" - до некоего итога внутреннего развития подобной духовной установки. Употребленное же понятие "умного человека" сохранится до последнего романа Достоевского, применяясь к автору поэмы о великом инквизиторе, "взявшем грех на себя", именно в "инквизиторском" ракурсе (выражение "умный человек" звучит в "Братьях Карамазовых" в устах "двойников" Ивана - Смердякова и Ракитина). В подобном ракурсе предстает оно еще в "Хозяйке" в облике старика Мурина, властвующего над "слабым сердцем" Катерины. Т. е. в своем окончательном воплощении образ "прощающего" будет обрисован под знаком сознательного противостояния Христу и присоединения к тому, кто искушал Его в пустыни.
Итак, своеобразие ситуации, вокруг которой выстраивается система образов и разворачивается их взаимодействие в ранних произведениях Достоевского - в том, что герой (обладающий идеей, мечтатель), стремящийся возвыситься над героиней до божества, занять для нее место Бога, чтобы с высоты "безгрешности" "простить" "грешницу", может осуществить это, естественно, лишь путем "проматывания" чужого "богатства", т. е. будучи сам "блудным сыном", попадая в дурную бесконечность замкнутого круга.
Та же логика сохраняется и в послекаторжном творчестве писателя, начиная с "Села Степанчикова", где образ "маленького человека" с "сверхчеловеческими" мечтаниями Фомы Фомича Опискина заостренно-карикатурно выведен именно в фарисейском облике.. "Он читал вслух душеспасительные книги, толковал с красноречивыми слезами о разных христианских добродетелях; рассказывал свою жизнь и подвиги; ходил к обедне и даже к заутрене, отчасти предсказывал будущее; особенно хорошо умел толковать сны и мастерски осуждал ближнего" (3; 8). Последний из перечисленных атрибутов образа Фомы Фомича, выставляющий предшествующие иронически как проявление лицемерия, задает развитие этого образа в воплощении основных качеств, свойственных евангельским фарисеям и книжникам, постоянно и озлобленно противостоявшим Христу. Признаки поведения Опискина - искание первенства во всем вплоть до мелочей, "ученость" и "учительность", лицемерие (постоянный эпитет в словах Христа о фарисеях - см. Мф. 23, 13 - 32) - как раз таковы, каковыми характеризует поведенческую реализацию фарисейства Христос: "связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их; все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди: расширяют хранилища свои и увеличивают воскрилия одежд своих; также любят предвозлежания на пиршествах и председания в синагогах и приветствия в народных собраниях, и чтобы люди звали их: учитель! учитель! (Мф. 23, 4 - 7). Один из гостей Ростанева, приживальщиком коего является Фома Опискин, Бахчеев, наделяет Фому эпитетом "ехидна" в связи с "не помещающимся в себе самом" самолюбием Опискина (3; 28), т. е. в том же смысле, в каком так называют фарисеев Иоанн Креститель (Мф. 3, 7) и Христос (Мф. 23, 23).
Фарисейство как ядро личности Фомы Фомича осуществляется присвоением этим героем себе апостольских функций, его (исключительно словесным) "жизнетворчеством" по образцу, взятому из Евангелия. "Прогневанный" предложенными полковником Ростаневым "иудиными сребренниками" (т. е. сопоставляя себя с преданным Иудой Христом), Фома торжественно "изрекает": "И будьте уверены, что завтра же я отрясу прах с моих сапогов на пороге этого дома" (3; 84), применяя к себе наставление Христа апостолам: "А если кто не примет вас и не послушает слов ваших, то, выходя из дома или из города того, отрясите прах от ног ваших; истинно говорю вам: отраднее будет земле Содомской и Гоморрской в день суда, нежели городу тому" (Мф. 10, 14 - 15). Торжественная фраза Опискина порождена его постановкой себя апостолом Степанчикова. Речь героя приправлена апостольскими поучениями. "Ступайте же, спешите, летите и поправьте обстоятельства своим послушанием. Да не зайдет солнце во гневе вашем!" - наставляет Фома полковника Ростанева (3; 91), "цитируя" одно из посланий апостола Павла: "гневаясь, не согрешайте: солнце да не зайдет во гневе вашем" (Ефес. 4, 26). Он непосредственно навязывает восприятие себя как возвестителя высшего, небесного учения: "Прежде кто вы были? - говорит, например, Фома. - На кого похожи вы были до меня? А теперь я заронил в вас искру того небесного огня, который горит теперь в душе вашей. Заронил ли я в вас искру или нет? (3; 16 - ср. у апостола Павла: И вас, мертвых по преступлениям и грехам вашим, … Бог, богатый милостью, по Своей великой любви … оживотворил со Христом"; "Итак помните, что вы, некогда язычники по плоти, … были в то время без Христа, … чужды заветов обетования, не имели надежды и были безбожники в мире. А теперь во Христе Иисусе вы, бывшие некогда далеко, стали близки Кровию Христовою … Итак вы уже не чужие и не пришельцы, но сограждане святым и свои Богу … Для сего-то я, Павел, сделался узником Иисуса Христа за вас язычников" - Ефес. 2; 1 - 5, 11 - 13, 19; 3, 1).