Фуше внес немалый личный “вклад” в разгром французской печати и в организацию жесткой цензуры, поставившей “под контроль” всю интеллектуальную жизнь в стране. Он понимал “хозяина” с полуслова, чем и объясняется чрезвычайная краткость посланий первого консула своему министру полиции:
“Наполеон -гражданину Фуше.
Париж, 22 мая 1801 г.
Генеральный комиссар полиции в Бордо был достаточно глуп для того, чтобы позволить распевать куплеты в честь короля Тосканы (т.е. герцога Пармского, которому Наполеон в 1801 г. передал во владение Тоскану. – А.Е.)… Мне едва ли надо советовать Вам присматривать за тем, чтобы стихи не зачитывали и не пели в театрах и других общественных местах.
Бонапарт”.
Фуше неукоснительно исполнял приказы первого консула относительно широкой амнистии эмигрантам. “Искоренитель христианского культа”, “апостол свободы” милостиво принимал толпы являвшихся во Францию изгнанников. Десятилетие спустя эмигранты с благодарностью вспоминали очаровательно любезного министра полиции Бонапарта.
При случае Фуше с готовностью демонстрировал свое “полицейское могущество”. Однажды на обеде у Наполеона испанский посол пожаловался на то, что его обокрали – похитили у него бриллианты почти на миллион франков, и заметил при этом, что похититель, очевидно, никогда не будет найден. “Честь мундира” оказалась под угрозой. Фуше проявил необычайную оперативность, и уже на следующий день пятеро похитителей сидели в тюрьме, а бриллианты были торжественно возвращены законному владельцу. На всю эту операцию ушли сутки и 500 тыс. франков, выданные в качестве вознаграждения осведомителям Фуше.
Возрастающее день ото дня могущество министра полиции явно перестало устраивать Наполеона; но, вероятно, последней каплей, переполнившей чашу терпения, были все же не полицейские “трюки” Фуше, а более существенная причина, касавшаяся продления полномочий первого консула. Наполеон шел к диктатуре. Во Франции все еще по инерции продолжали отмечать 14 июля – день взятия Бастилии и 21 сентября – “день Свободы”, но весь этот республиканский маскарад уже плохо скрывал почти королевский статус первого лица в государстве.
Слишком хитрый, чтобы открыто противиться притязаниям Бонапарта, Фуше распространил среди сенаторов слух о том, что первый консул “мечтает” о продлении своих полномочий на 10 лет. Сенаторы, полагая, что министр полиции действует по указанию Бонапарта, попались на удочку. 8 мая 1801 г. Сенат сообщил о своем решении отметить выдающиеся заслуги “великого человека”, переизбрав его в должности первого консула на следующие 10 лет. Наполеон, взбешенный “наградой”, прекратил комедию, поставив на плебисцит вопрос: “Должен ли Бонапарт быть назначен консулом на всю жизнь?” Известно, чем закончился этот референдум 2 августа 1802 г.: Наполеон был провозглашен пожизненным консулом. От трона его отделял только один шаг.
Участие Фуше в интриге, связанной с вопросом о пожизненном консульстве, не было случайным. Оно представляло собой лишь звено в длинной цепи событий, так или иначе сопряженных с попыткой Фуше не допустить реставрации монархии. Достаточно назвать одно из более ранних звеньев этой цепи – стычку Фуше с Люсьеном Бонапартом в 1800 г., развернувшуюся вокруг инспирированного Люсьеном памфлета “Историческая связь между Кромвелем и Бонапартом”, по существу, оправдывавшего диктатуру первого консула, чтобы стало ясно – Фуше действительно боялся реставрации монархии и делал все, чтобы не допустить ее. Некоторые современные авторы склонны объяснять этот факт, сам по себе бесспорный, “республиканской закваской” Фуше^. Так ли это на самом деле? Вряд ли. Человек, последовательно изменявший всем режимам, которым он служил, Фуше оставался непоколебимо верен лишь тому “режиму”, при котором он, Фуше, будет министром полиции. Фуше опасался, что с возрождением монархических порядков важнейшие посты в государстве получат представители знатных аристократических семей. Безродным же карьеристам, да еще цареубийцам, монархия сулила мало выгод. Этим, по-видимому, и следует объяснить “оппозицию” Фуше делу превращения консула Республики в императора французов.
1802 г. принес Франции мир. После II лет войны французы, наконец, зажили в мире со всеми своими соседями. 13 сентября 1802 г. Бонапарт гостил у своего старшего брата Жозефа в его поместье Морфонтен. Там же находились второй и третий консулы – Камбасерес и Лебрен. Они представили Наполеону меморандум, в котором говорилось о том, что в связи с установлением мира “министерство полиции превратилось в ненужный и опасный орган”: ненужный – поскольку роялисты разоружились и не желают ничего большего, как только признать существующее правительство; опасный – так как оно покровительствует “анархистам”, т.е. якобинцам, находящим там “протекцию и работу”. Наполеон с радостью ухватился за представившуюся возможность избавиться от своего слишком знающего, влиятельного и ненадежного министра. Правда, чтобы освободиться от “услуг” Фуше, ему пришлось ликвидировать целое ведомство. Но ничего не поделаешь: лес рубят – щепки летят!
14 сентября Наполеон, поблагодарив Фуше за службу, сообщил ему о том, что полиция передается в ведение министерства юстиции. Это была отставка. Последним актом спектакля, в сути которого никто не обманывался, явилось послание первого консула Сенату, где он как мог расхвалил “таланты и активность” Фуше, то, как он откликался на каждое доверенное ему задание, и подчеркнул, что, “если различные обстоятельства опять приведут к восстановлению должности министра полиции, то правительство не найдет на этот пост человека более достойного, чем Фуше”.
ГЕРЦОГ ОТРАНТСКИЙ
Фуше получил должность сенатора и материальную компенсацию за понесенный моральный урон в размере 1 млн. 200 тыс. франков, что составляло половину суммы, сэкономленной по его ведомству. “Отставник” Фуше тем не менее часто бывал в Сенате, поддерживал старые связи, заводил новые. По-видимому, он был доволен своим положением. “Я вернулся в частную жизнь, – писал он в мемуарах, – …счастливо проводил время в своем поместье Пон-Карре, изредка наезжая в Париж осенью 1802 г.”. Был ли он счастлив на самом деле? Деятельный, властолюбивый и честолюбивый по натуре Фуше не был создан для семейной жизни. Временное бездействие, очевидно, тяготило его, но, будучи человеком непоколебимо верящим в свою незаменимость, он ждал и надеялся, что восстановление министерства полиции и, следовательно, его самого в качестве министра полиции – дело недалекого будущего. А пока он, как примерный верноподданный, исполнял свои нехитрые обязанности в Сенате – высшем и безвластном органе государственного управления. По заданию первого консула в составе комиссии из двух сенаторов и двух государственных советников Фуше участвовал в выработке конституции для Швейцарской Конфедерации.
Весь 1803 г. и почти половину 1804 г., до предела заполненные событиями, Фуше проводил в относительном бездействии. За это время Франция стала империей, а Наполеон – императором французов, был расстрелян во рву Венсеннского замка “заговорщик” герцог Энгиенский; осужден и изгнан из страны генерал Жан-Виктор Моро – соперник Бонапарта по воинской славе; Италия превращена в вассальное Итальянское королевство. Европейские монархи трепетали, видя занесенный над ними железный кулак. С мая 1803 г. Франции пришлось вновь воевать с Англией.
Во всем этом Фуше не принимал непосредственного участия. Его серая тень возникала, правда, то тут, то там. Он посещал обязательные торжества в Париже как сенатор и “навещал” императора как “добрый советчик”, озабоченный благополучием “хозяина”. Он советовал императору не “наказывать” герцога Энгиенского без “неопровержимых доказательств” его участия в заговоре. Когда же Фуше узнал, что повелитель не внял его советам и расстрелял герцога Энгиенского, последнего из рода Конде, он произнес “историческую фразу”: “Это больше, чем преступление, это – ошибка!”. В процессе генерала Моро Фуше, по его словам, сыграл роль двойного благодетеля. Во-первых, он уговорил Моро согласиться на изгнание и тем самым избавил императора от дальнейших хлопот по делу победителя при Гогенлиндене; во-вторых, благодаря его заступничеству Наполеон заменил смертный приговор Моро “простым изгнанием”. Однако трудно сказать, насколько утверждения Фуше соответствуют истине. Ни в каких других воспоминаниях, мемуарах, записках нет и намека на участие экс-министра в этом деле.
18 июля 1804 г. читатели “Монитора” прочитали следующую информацию: “Сенатор Фуше назначается министром полиции… Министерство полиции восстанавливается”. Фуше, по его словам, на сей раз имел гораздо “большие полномочия”, нежели те, которыми он обладал до своей отставки. Министерство полиции “укрепили”, дав ему в помощники четырех советников: Реаля, Пеле де ла Лозера, Мио и Дюбуа. Одной из главных их функций, несомненно, была слежка за собственным патроном.
Во время второго министерства Фуше оставил без изменения систему, созданную им ранее. На помощников-соглядатаев он возложил нудную, рутинную, совершенно не представлявшую для него интереса работу по министерству. Все четверо являлись к нему с докладами один раз в неделю и выслушивали его мнение. Сам же он, как и прежде, взял в свои руки “высшую полицию”.
Фуше увеличил число полицейских комиссаров в главных городах империи. Под надзором министра полиции находилась жандармерия, все государственные тюрьмы и выдача паспортов. Основу секретных фондов министерства полиции составляла плата, взимаемая за паспорта и налоги со всякого рода сомнительных заведений, в частности игорных домов. Видимо, как раз по поводу последних, герцогиня д’Абрантес писала: “Фуше, человек нравственный …велел однажды схватить жительниц Двора равенства и других мест, чтобы заставить их иметь билеты. Он хотел порядка в самом пороке”.