Смекни!
smekni.com

Александр I (стр. 9 из 9)

В том же году Александр нанес визит Константину в Варшаву, где тот находился в качестве наместника царя. Во время этой встречи Александр дал Константину уст­ную санкцию на развод с женой и разрешение вступить в морганатический брак с польской дворянкой Иоанной Грудзинской при условии передачи своих прав на престол Николаю. Позднее, в 1825 г., Константин говорил, что он сам отрекся от своих прав в пользу Николая. Рассказыва­ли, что и ранее в семейном кругу Константин говорил о своем нежелании когда-либо царствовать (“удушат, как отца удушили”). Однако документы, связанные с отрече­нием Константина (да и само его поведение в дни между­царствия 1825 г.), позволяют прийти к выводу, что отре­чение едва ли было с его стороны вполне добровольным жестом.

20 марта 1820 г. был издан манифест “О расторжении брака великого князя цесаревича Константина Павло­вича с великою княгинею Анною Федоровною и о допол­нительном постановлении об императорской фамилии”. Манифест давал разрешение Константину на развод с же­ной, а в дополнительном постановлении указывалось, что член царской семьи при вступлении в брак “с лицом не из владетельного дома, не может сообщить ему прав, при­надлежащих членам императорской фамилии, и рождае­мые от такого союза дети не имеют права на наследова­ние престола”. Хотя манифест формально и не лишал Константина прав на российский престол, но ставил в та­кие условия, которые вынуждали его отречься от этих прав. 14 января 1822 г. Константин вынужден был обра­титься к Александру с письмом об отказе от своих прав на престол. Характерно, что оно было написано под дик­товку Александра, который правил и текст письма. 2 фев­раля Александр дал письменное “согласие” на отречение Константина, а 16 августа 1823 г. последовал манифест, в котором Александр, ссылаясь на письмо Константина, передавал права на престол Николаю.

Все эти акты составлялись и хранились в глубокой тай­не. О манифесте знали только сам Александр, Голицын,

Аракчеев и составитель текста — митрополит москов­ский Филарет. Манифест был положен на хранение в Успенском соборе в Кремле, а три его копии, заверенные подписями Александра, — в Синоде, Сенате и Государ­ственном совете, с собственноручными надписями царя:

“Хранить с государственными актами до востребования моего, а в случае моей кончины открыть прежде всякого другого действия”. Можно предполагать, судя по этой надписи Александра, что свое решение он не считал окон­чательным и мог его переменить (“востребовать” для пересмотра).

Манифестом нарушался изданный Павлом I закон о престолонаследии, о чем говорил петербургский генерал-губернатор М. А. Милорадович, когда было получено из­вестие о смерти Александра I, и его секретный манифест был оглашен в присутствии членов Сената, Синода и Го­сударственного совета. Милорадович указывал, что воля покойного императора, “изъявленная в запечатанной бу­маге, не может служить законом, потому что русский го­сударь не может располагать наследством престола по ду­ховной”. Николай вынужден был первым принести при­сягу своему брату как императору. Константин в своих письмах заявлял об отказе от престола. Но, чтобы Нико­лай мог объявить себя императором, Константин должен был обнародовать официальный манифест о своем отре­чении. Константин же по сути дела отказался сделать это, ограничившись частными письмами. Такое поведение его до сих пор остается загадкой. Оно создало династический кризис, которым, как известно, и воспользовались дека­бристы.

Нарастало недовольство самим Александром I, кото­рый уже не мог “прикрыться” Аракчеевым. Д. И. Завали-шин вспоминал, что в последние годы царствования Александра I “раздражение против него было значитель­но, не было очевиднее факта, до какой степени государь потерял в последнее время уважение и расположение на­рода”. Об “общем негодовании” против Александра I в эти годы свидетельствовал и П. Г. Каховский.

Приближенные Александра I отмечали, что в послед­ние годы он становился все мрачнее, чаще стал уединять­ся. Разумеется, он не мог не знать о растущем ропоте в на­роде и различных общественных кругах, был убежден в существовании тайных обществ и готовящемся против него заговоре, подозревал в этом многих влиятельные лиц из военной среды. В 1826 г. при разборе его бумаг была обнаружена записка, датируемая 1824 годом, в кото­рой говорилось о росте “пагубного духа вольномыслия” в войсках, о существовании “по разным местам тайных об­ществ или клубов”, с которыми якобы были связаны вли­ятельные лица из военных — А. П. Ермолов, Н. Н. Раев­ский, П. Д. Киселев, М. Ф. Орлов и др.

В середине июля 1825 г. Александр получил достовер­ные сведения о том, что против него зреет заговор в войс­ках, расквартированных на юге России. Унтер-офицер южных военных поселений И. В. Шервуд случайно узнал о тайном обществе и немедленно донес об этом царю. Од­нако только одного сведения о существовании заговора, без знания конкретных его участников, было недостаточ­но, чтобы начать репрессии. По личному указанию Алек­сандра I был разработан план выявления членов и руково­дителей тайной организации. Возглавить это расследова­ние было поручено Аракчееву. Известия о заговоре в войсках, расположенных на юге России, заставили Алек­сандра I отменить намеченный на осень 1825 г. смотр войск в Белой Церкви. Впоследствии из показаний дека­бристов, членов Южного общества, стало известно, что они замышляли использовать этот смотр для своего вы­ступления.

1 сентября 1825 г. Александр выехал на юг, намерева­ясь посетить там военные поселения, Крым и Кавказ (по­ездка предпринималась под предлогом поправления здо­ровья императрицы). 14 сентября царь был уже в Таган­роге. Через 9 дней туда приехала Елизавета Алексеевна. С нею Александр посетил Азов и устье Дона, а 20 октября отправился в Крым, где посетил Симферополь, Алупку, Ливадию, Ялту, Балаклаву, Севастополь, Бахчисарай, Евпаторию. 27 октября на пути из Балаклавы в Георгиев­ский монастырь царь сильно простудился, ибо ехал вер­хом в одном мундире при сыром, пронизывающем ветре. 5 ноября он возвратился в Таганрог уже тяжелобольным, о чем написал своей матери в Петербург. Лейб-медики констатировали лихорадку. Ранее в Таганрог прибыл на­чальник южных военных поселений граф И.О. Витт с до­кладом о состоянии поселений и с новым доносом на тай­ное общество. Витт возглавлял также и систему полити­ческого сыска на юге России и через своего агента

А. К. Бошняка получил сведения о существова^^ачЮж-ного общества декабристов. В доносе Витта значились имена некоторых из членов тайного общества, в том чи­сле и его руководителя П. И. Пестеля. Еще до своей поез­дки в Крым Александр вызвал в Таганрог Аракчеева, но тот не приехал в виду постигшего его несчастья (убийства дворовыми людьми его любовницы Настасьи Минкиной).

7 ноября болезнь императора обострилась. В Петер­бург и Варшаву были отправлены тревожные бюллетени о состоянии его здоровья. 9 ноября наступило временное облегчение. 10 ноября Александр отдал приказ аресто­вать выявленных членов тайной организации. Это было последнее распоряжение Александра: вскоре он оконча­тельно слег, и все дело по раскрытию тайной организации и аресту ее членов взял на себя начальник Главного шта­ба, находившийся при Александре в Таганроге, И. И. Ди­бич. Приступы болезни царя делались все сильнее и про­должительнее. 14 ноября царь впал в беспамятство. Вра­чебный консилиум установил, что надежд на выздоровле­ние нет. В бреду Александр несколько раз повторял по адресу заговорщиков: “Чудовища! Неблагодарные!” 16 ноября царь “впал в летаргический сон”, который сме­нился в последующие дни конвульсиями и агонией. 19 но­ября в 11 часов утра он скончался.

Неожиданная смерть Александра I, ранее почти ни­когда не болевшего, отличавшегося отменным здоровь­ем, еще не старого (ему не было и 48 лет), породила слухи и легенды. Фантастические рассказы о таганрогских со­бытиях появились в начале 1826 г. в зарубежных газетах. В дальнейшем среди многочисленных слухов наиболее широкое распространение получила легенда о “таин­ственном старце Федоре Кузьмиче”, под именем кото­рого долгие годы (до 1864 года) якобы скрывался импера­тор Александр I. Легенда породила обширную литера­туру, включая и известную повесть Л. Н. Толстого “Записки Федора Кузьмича”. Великий князь Николай Михайлович Романов, биограф Александра I, имевший доступ к секретным материалам императорской семьи, в специальном исследовании “Легенда о кончине импера­тора Александра I в Сибири в образе старца Федора Кузь­мича” (СПб., 1907), опроверг эту нелепую “версию”. Он имел также несколько бесед со знаменитым писателем, который не настаивал на достоверности легенды, рассматривая ее лишь как материал для художественного произ­ведения. Аргументированное опровержение дано и в кни­ге К. В. Кудряшова “Александр I и тайна Федора Кузь-мича” (Петроград, 1923), в которой собраны и всесто­ронне проанализированы все данные по этому вопросу. Однако в последнее время вновь делаются попытки от­стаивать “подлинность” легенды о “старце Федоре Кузь­мине”. Подчеркнем, что все версии о “перевоплощении” Александра I в “старца” основаны исключительно на слу­хах, зафиксированных мемуаристами. При этом игнори­руются или без всякого основания ставятся под сомнение такие документальные материалы, как подробнейшие бюллетени о ходе болезни Александра I, акты вскрытия его тела, официальные донесения из Таганрога находив­шихся при умирающем императоре лиц, генералов цар­ской свиты П. М. Волконского и И. И. Дибича. Наконец, имеются письма императрицы Елизаветы Алексеевны, находившейся при муже до самой его кончины, а также письма придворных дам — княгини С. Волконской и ка­мер-фрейлины Е. Валуевой. Значительная часть этих ма­териалов опубликована в свое время историками Н. К. Шильдером и вел. кн. Николаем Михайловичем Романо­вым.

...В истории царствования и биографии императора Александра I имеется еще немало спорных и неизученных проблем. Так, до сих пор не выяснено до конца, чем были вызваны в 1821 г. отказ Александра I от открытого судеб­ного преследования, выявленного по доносам, декабрист­ского тайного общества “Союза благоденствия” или ре­шение не обнародовать такой важный документ, как ма­нифест 1823 г. о передаче престола Николаю, минуя Кон­стантина. Биографами так и не объяснены причины “ду­шевной депрессии” Александра в последние годы его цар­ствования. Недостаточно изучена сущность “правитель­ственного либерализма” в начале царствования Алек­сандра I, характер его социальной политики. В литера­туре весьма разноречивы оценки его позиции в “поль­ском”, “финляндском” и “греческом” вопросах. Жизнь и деятельность этого, несомненно, незаурядного монарха России ждет обстоятельного монографического исследо­вания.