В заключительных строках сонета происходит возврат к теме ученых и любовников, которой сонет открывался; и те и другие словно объединены в «могучих ласковых кошках». Поскольку кошки являются «друзьями сладострастия», то «их плодовитые чресла полны магических искр». Можно предположить, что речь здесь идет о производительной силе, но сонет Бодлера допускает и иные интерпретации. Идет ли здесь речь о силе, заключенной в чреслах, или же об электрических искрах в шерсти животных? Как бы то ни было, в любом случае им приписывается магическая сила, которая, возможно, как-то усиливает намек на проявление научной, творческой энергии ученых и любовников.
В первом трехстишии кошки, первоначально находившиеся в доме, выскальзывают из него и начинают расти в пространстве и во времени – в бескрайних пустынях и в бесконечных снах. Во втором трехстишии уничтожение границ происходит внутри самих кошек, достигающих космических размеров, поскольку некоторые части их тела (чресла и зрачки) заключают в себе песок пустынь и звезды неба. В обоих случаях превращение осуществляется за счет метафорических средств. Ситуация, в которую помещены кошки, развивается от зябкого затворничества к великому одиночеству в свете звезд, когда наука и сладострастие становятся бесконечным сном.
Для Бодлера образ кошки теснейшим образом связан с образом женщины, на что указывают два стихотворения сборника «Цветы зла»: «Кот» и «Кошки». В «Кошках» прослеживается мотив колебания между мужским и женским началом. Мишель Бютор справедливо отметил, что у Бодлера «эти два аспекта – женственность и сверхмужественность – отнюдь не исключают друг друга, но, напротив, объединяются». Все персонажи сонета – мужского рода, но кошки и их alter ego – огромные сфинксы, обладают двуполой природой.
Таким образом, «кошки» у Бодлера - символ красоты, творчества, таинственности.
5. «Кот» (пер. П. Антокольского)
В мозгу моем гуляет важно
Красивый, кроткий, сильный кот.
В этом стихотворении «Кот» - это мужское начало. С одной стороны – это символ потаенной деятельности и намерений; с другой – «кошка» являлась символом спартаковских войск, то есть символом свободолюбия. Таким образом, можно предположить, что Бодлер встал на путь общего стереотипа, но для него кошка также – символ таинственности, нежности и любви. В этом символе прослеживаются не только общенациональные представления, но многочисленные индивидуальные уточнения.
6. «Прохожей» (пер. И. Анненского)
Бодлер в своих стихах часто выходит на улицы Парижа, где на каждом шагу могут ждать встречи, позволяющие отвлечься от самого себя, мысленно переселиться в чужую оболочку, дорисовав в воображении судьбу случайного прохожего, чей облик вдруг почему-то выделился из пестрого многолюдья и запал в память.
Придерживая трен, как статуя стройна
В этом компаративном тропе ясно выражена установка видения мира как собрание предметов искусства.
Предчувствуя в ней все: и женственность, и нежность,
И наслаждение, которое убьет.
Здесь мы видим метафорическую гиперболу; ведь объективно, вне художественного мышления и чувствования наслаждение не может убить. Поэтому здесь «убьет» можно перефразировать, как «словно убьет», что может подразумевать разрушение личности, души. Таким образом, можно предположить, что здесь ведется речь о сильных чувствах, которые были разрушены; и последняя строка стихотворения «Но я б тебя любил – мы оба это знали» частично подтверждает это предположение.
7. «Благословение» (пер. В. Левика)
В этом стихотворении описывается божественное призвание поэта и его проклятость, обреченность на страдальческий удел. Это была распространенная тема романтической литературы. Стихотворение имеет много перекличек с Ветхим Заветом: Книгой Иова, Книгой притчей Соломоновых, а также современной Бодлеру литературой (в частности с повестью О. де Бальзака «Серафита») [7].
Как и его предшественники, Бодлер каждой своей клеточкой испытывает гнет неладно устроенной жизни, где он сам – носитель редкого дара – обречен на отщепенство в семье, в пошлой толпе, в потоке истории. Он истолковывает свою напасть как крещение в избраннической купели:
Я сердце вылущу, дрожащее как птица
В руке охотника…
Здесь автор использует функциональное зоонимическое сравнение.
Когда ж наскучит мне весь этот фарс нелепый,
Я руку наложу покорному на грудь,
И эти ноги вмиг, покорны и свирепы,
Когтями гарпии проложат к сердцу путь
В образовании данной метафоры участвует мифоним (гарпия). Видимо, обращение к мифонимам уместно, так как речь идет о душевных терзаниях, о нравственном выборе.
Гарпия в древнегреческой мифологии – это чудовище с головой и руками женщины и когтями стервятника. В литературе гарпия обычно ассоциируется с внезапной смертью, водоворотами и штормами. При этом данный образ несет женское начало в его разрушительном аспекте.
Он с ветром шепчется и с тучей походящей,
Пускаясь в крестный путь, как ласточка в полет.
Здесь мы видим функциональное сравнение.
Ласточка у многих индоевропейских народов является символом красоты, легкости, стремительности, молодости и обновления. Она олицетворяет надежду, приход весны, удачу. В христианстве ласточка – это символ воскрешения, так как, возвращаясь с приходом весны, она приносит новую жизнь. В геральдике же она изображается как Мартлет, Мерлетт или Мерлот и символизирует младших сыновей, не имеющих своих земель. Поэтому здесь можно говорить, с одной стороны, о глубоком внутреннем противоречии – символ весны и красоты сравнивается с крестным путем; с другой стороны, во время средневековья младшие сыновья всегда становились рыцарями и, соответственно, отправлялись в крестовые походы, чтобы получить себе земли. Таким образом, можно сказать, что у Бодлера глубоко выражены литературно-художественные традиции рыцарского средневековья.
8. «Амур и Череп» (пер. П. Якубовича)
Не то шутом, не то царем,
В забавно важной роли,
Амур, на черепе людском
Сидит, как на престоле.
Впервые это стихотворение было опубликовано в 1855 году с подзаголовком «По старинной гравюре». Оно было написано по мотиву гравюры Генриха Гольциуса (1558 – 1617 гг.), изображавшей Эрота, сидящего на черепе и пускающего мыльные пузыри, которые символизировали быстротечную жизнь.
Здесь мы видим творческие компаративные затруднения; вначале – отказ от выбора функциональной метафоры («не то шутом, не то царем…»). И все-таки в конце – приход к функциональному сравнению («сидит, как на престоле»).
9. «Разрушение» (пер. В. Левика)
Мой Демон – близ меня, - повсюду, ночью, днем,
Неосязаемый, как воздух, недоступный,
Он плавает вокруг, он входит в грудь огнем,
Он жаждой мучает извечной и преступной.
Мысли о связи наслаждения с разрушением нередко посещали Бодлера, и в сонете эта связь выглядит особенно рельефной. Корень зла – скука. Первоначальным заглавием было «Сладострастие», которое отсылало к одноименному роману Ш.О. Сент-Бева (1834 г.).
Здесь используется проходной вертикальный образ разрушения, который имеет второе название – «Демон». Абстрактный образ получает художественное развертывание в абстрактно-конкретном режиме, и внутри этого образа используются компаративные тропы.
У Бодлера метафора имеет самостоятельный характер, когда образ в самом начале не анонсирован. Здесь – наоборот, вначале заявлен абстрактный образ и для его раскрытия далее используются компаративные тропы.
Также здесь мы видим отрицательное тактильно-функциональное сравнение («неосязаемый, как воздух»).
10. «Соответствия» (пер. Б. Лившица)
Природа – темный храм, где строй столпов живых
Роняет иногда невнятные реченья;
В ней лесом символов, исполненных значенья,
Мы бродим, на себе не видя взоров их.
Это функционально-качественная метафора.
Тезис предполагает широкий культурно-мифологический контекст. В экспозиции намечаются три темы: «метафизическая» (человек в храме природы); «античная» (основанная на зрительном образе античного храма и кариатид); «лона природы» (храму уподобляется лес, а колоннам – деревья).
В центре стихотворения – восходящая к средневековым натурфилософским теориям тема таинственных соответствий видимой природы и невидимых сущностей. «Соответствия» (сам Бодлер возводил это понятие к мистическому учению Сведенборга) позволяют приобщиться как к миру добра и чистоты, так и к миру греха.
Бодлер считал, что воображение наделено могуществом высвечивать корневое родство разрозненных вещей. И так как для него природа – храм, то все ее краски, звуки и запахи – лишь разные «коды» одного языка, какими она о себе возвещает. Улавливая и облекая в слова «соответствия» между раздельными вереницами ощущений, поэт, по Бодлеру, проникает сам и вводит за собой всех желающих ему следовать в загадочную святая святых бытийного храма.
11. «Поездка на Киферу» (пер. И. Лихачева)
Стихотворение было впервые опубликовано в 1855 году. Кифера (или Цитера) – это греческий остров, расположенный вблизи Пелопоннеса.
Как называется, спросил я, остров мрачный?
- Кифера, был ответ,
известный в песнях край,
Седых проказников игриво-пошлый рай,
А впрочем, островок достаточно невзрачный.
Здесь, возможно, имеются в виду волны прибоя с белой пеной на верху каждой волны («седые проказники»). В этом случае это функционально-визуальная метафора. С другой стороны, таким образом Бодлер мог обозначить Сатиров: в древнегреческой мифологии полулюди, полукозлы. Они являются символом любовного греха, разнузданности.