Земляк Аввакума по Нижегородскому уезду, происходивший из мордовских крестьян, патриарх Никол (1605-1681г.г.), смелый политик, заручившись содействием царя, произвел церковно-обрядовую реформу (1653-1655г.г.). Он видоизменил некоторые традиционные обряды, а богослужебные книги подверг смелому редактированию, взяв за образец греческие, издавшееся в то время в Венеции, т.е. в католической Европе.
Следует иметь в виду, что, восприняв христианство от Византии в 988 году вместе со всеми его церковными обрядами, необходимой богослужебной и религиозно-философской книжностью, русская православная церковь стремилась хранить это наследие без изменений. Однако в рукописных церковных книгах в прочесе многовековой переписки неизбежно накапливались различного рода ошибки и погрешности. Несколько раз, начиная с XVI века, церковь при содействии государственной власти предпринимала попытки исправления церковных книг путем сличения их с греческими.3 Но эти начинания, как правило, были недостаточно последовательными и не приобрели общеобязательными и не приобрели общеобязательного характера для богослужения в огромном количестве церквей на все более разраставшейся территории России.4
Реформа имела своей целью унификацию богослужения по сей стране, централизацию церковного управления, увеличение налогов, взимаемых с низшего духовенства, укрепление власти патриарха. Жизнь патриарха, митрополитов и епископов стала еще более роскошной, а низшего, особенно 2белого» духовенства – еще более трудной и бесправной. Внешнеполитические цели реформы состояли в том, чтобы сблизить российскую церковь с украинской в связи с воссоединением Левобережной Украины (и Киевом) с Россией в 1654 году. До этого воссоединения украинская православная церковь, подчинявшаяся Константино-польскому греческому патриарху, уже прошла аналогичную реформу.5
Значительная часть крестьян, ремесленников, купцов, казаков, стрельцов, низшего и среднего духовенства, а также некоторые аристократы (боярыня Ф.П. Морозова, ее сестра – княгиня Е.П. Урусова и другие) восприняли реформу как крушение русской истинной «старой веры», как новую «ересь». Особенно чувствительным и неприемлемым для всех противников реформы было изменение традиционного греко-византийского двоеперстного крестного знамения, обряда, сохранявшегося на Руси со времени ее крещения, на троеперстное знамение по образцу, введенному в самой греческой церкви в более позднее время. Возник церковный раскол.6 Сторонники реформы стали называть ее врагов «раскольниками», а те их – «никонианами» (себя они называли «верными», «старолюбцами», с XVIII века – «старообрядцами»). В среде «старолюбцев» возродились древние легенды о наступающем «конце света» и «царства антихриста», которому, как писал Аввакум, его «предтечи» Алексей Михайлович и Никол уже «путь готовят».
Движение «раскола», как и все другие движения Средневековья, не могло выдвинуть позитивной политической программы, в XVII веке оно приобрело характер демократического антифеодального протеста. Словецкий монастырь, отвергший реформу, восемь лет сопротивлялся осаждавшем его войскам. При наступлении войск на скиты «старолюбцев» (на Севере и в Сибири) они прибегали к массовым самосожжениям. Аввакум и его ближайший друг Епифаний одобрили эту крайнюю меру протеста: «Добро те сделали, - писал Аввакум, которые в огне – т забежали. Мы же рассуждали между собою, кажется не худо оне сделали».7
Правительство приступило к репрессиям против «старолюбцев». Аввакум с семьей в 1653 году был сослан В Сибирь, где жестоко притеснялся воеводой Пашковым. Был возвращен оттуда в 1664 году, причем ему предлагалось даже место царского духовника. Но он «паки заворчал» на «никонианскую ересь», был сослан с семьей на Мезень, затем один возвращен в Москву, осужден и проклят (предан анафеме) «священным собором». Аввакум, единственный из осужденных, в ответ сам проклял этот собор, невзирая на авторитет трех патриархов (Иосафа Московского, грека Паисия Александрийского, араба Мелетия Антиохийского). Тогда Аввакума, монаха Епифания, попа Лазаря и дьякона Федора, вождей «раскола», навсегда сослали в далекий Пустозерск. Всем им, кроме Аввакума, вырезали языки и отрубили пальцы на правой руке, чтобы не крестились двоеперстно и не писали. Аввакум избежали этой «казни», так как за него заступилась царица Мария Ильинична и сестра царя, Ирина Михайловна.
В Пустозерске каждому из «соузников» была сделана отдельная «земляная тюрьма». Как писал Епифаний, тюремщики «обрубиша около темниц наших срубы и осыпаша в темницах землею и оставиша нам по единому окошку, куды нужная пища принимати и дровишек приняти», «глаза дымом и копотию, и всякою грязию выело темница – то и церковь, то и трапеза, то и заход». Аввакум превратил описание в литературную картину, полную горькой иронии: «…где пьем и едим, тут и лайно испражняем, да складше на лопату, и в окошко! Мне видится и у царя-то Алексея Михайловича, нет такого покоя».8
«Соузники» общались по ночам, вылезая из темниц через окна. Все они, несмотря на изувеченные руки, стали писателями, так как только таким пустеем могли продолжать борьбу за свои убеждения.
Сочинения Аввакума и трех его сподвижников с помощью охранявших их стрельцов тайно пересылались «старолюбцам» в виде рукописей в Москву, в Соловецкий монастырь и другие места. Нередко эти рукописи были запрятаны в кедровне кресты, которые изготовлял старец Епифаний. Известен случай, когда он сделал «ящичек» в рукоятке стрелецкого бердыша, чтобы в нем переслать сочинения духовныи вождей раскола. В 1682 году по указу молодого царя Федора Алексеевича, четыре «соузника» были заживо сожжены.
Аввакум предчувствовал свою трагическую смерть. Царские слуги, писал он о себе, «что волки в клочья разорвут рабатово Христово, изжечие, и кости изсекут бердышами. Да потом, собрався на радостях пировать станут, перевели обличителя, не мешает тот!»9
Обращаясь к царю с посланием из темницы, Аввакум с чувством духовного превосходства над своим врагом так видел свою грядущую кончину: «…аз же, присуждением вашим, не сподобился савана и гроба, но наш мои псами растерзаны будут, так добро и любезно мне на земле лежати светом одеяну и небом прикрыту».10
Особенности мировоззрения Аввакума и его писательского мастерства наиболее ярко проявляются в самом значительном, знаменитом его произведении – «Житии».11
Инициатива создания «Жития», возможно, принадлежала «духовному отцу» и «соузнику» Аввакума – Епифанию, как об этот свидетельствует собственноручная запись последнего в автографе «Жития»: «Аввакум, обращаясь к Епифанию и некоему «рабу Христову»: «Вы мя понудиете сие говорить». Однако это «понуждение» совпадало с внутренней потребностью самого Аввакума придать законченную форму своим рассказам и размышлениям о собственной жизни, которые в немалом количестве были разбросаны уже по его челобитным и письмам и которыми он, очевидно .в устных беседах не раз делился со своими друзьями в Москве и со своими «соузниками» в Пустозерске.
«Житие» явилось как бы систематизированным сводом бесед, рассказов и поучений»; возможно, что оно пополнилось и рядом новых эпизодов, фактов и рассуждений. Но так или иначе все эти отдельные и разрозненные элементы были подчинены единому замыслу, заново переосмыслены.12
Известны три основные редакции «Жития». Первая редакция была написана Аввакумом в 1672-1673 годах. Третья редакция, судя по предисловию к нему, - не позднее 1676 года (здесь Аввакум пишет: … предлагаю житие свое от юности и до лет пятьдесят пяти годов»).13
В промежутке между этими датами создавалась вторая редакция. Особенно существенны различия – как по размерам, так и по содержанию и композиции – между первой и третьей редакциями. Все три редакции известны в многочисленных списках, но только первая сохранилась в автографе.
Рукопись, именуемая во всех исследованиях и учебных пособиях «Житием», в сущности не является единым по жанру произведением, а представляет собою сборник разнородных, хотя и более или менее связанных друг с другом произведений, состав и композиция которого в различных редакциях и списках менялись.
К какому жанру следует отнести «Житие?» Хотя Аввакум в качестве образца мог иметь и различные жития святых (среди них в первую очередь автобиографическое жите писателя конца VI – начала VII века Дорофея) и евангельские «Деяния» и «Послания» апостолов, однако, сохраняя лишь некоторые жанровые признаки этих произведений, «Житие» Аввакума оказалось вполне оригинальным и довольно сложным по своему жанру.14
Задуманное как произведение полемическое и поучительное, «Житие» в процессе авторской работы над его редакциями, приобретало совсем иной характер, идейный смысл его перерастал задачи, первоначально поставленные Аввакумом перед собою. Увлекшись повествованием, он допускал отступления бытового и интимного содержания. Хотя и понимал, что они не имеют отношения к заданной цели: «Простите меня… А однако уже розвякался – еще вам повесть скажу».15 И этими извинениями или оправданиями, следующими за отступлениями («к слову молылось»), пестрит все произведение. Многочисленные картины реальной жизни наполнил «Житие» богатым и обильным материалом, который вышел далеко за пределы первоначально намеченных рамок поучительной и полемической притчи, и в результате мы имеем дело с произведением, значительно отличающимся от задуманного – как по жанру, так и по идее. По сути дела «Житие» является многофигурной бытовой автобиографической повестью, тяготеющей в значительной мере к большой форме романа.16
Идейное созерцание «Жития» оказалось весьма противоречивым. Это объясняется и противоречивостью мировоззрения Аввакума, и противоречиями самой действительности, отраженной в «Житии». В нем причудливо переплелись идеи религиозного фанатизма и мученичества, с одной стороны, а с другой – ненависть к различным церковным и светским «начальникам», страстная жажда правды и справедливости на земле, боль за неурядицы на Руси и за страдания народа; идея борьбы. Этот сложный идейный комплекс явился отражение реально существовавших противоречий в социальной практике и в сознании оппозиционно настроенных к феодализму слоев русского общества. Особенна форма выражения этих противоречий – религиозная оболочка социального протеста – также неизбежно отразилась и на самом «Житии», определила его специфическую жанровую природу – религиозно-дидактическую окрашенность бытового повествования.