Но подобные парадоксы продолжают обнаруживаться писателем. Один из них привлекает к себе особое внимание. «Россия - страна безграничной свободы духа, страна странничества и искания Божьей правды. Россия - самая не буржуазная страна в мире; в ней нет того крепкого мещанства, которое так отталкивает и отвращает русских на Западе…. В русском народе поистине есть свобода духа, которая дается лишь тому, кто не слишком поглощен жаждой земной прибыли и земного благоустройства. Россия - страна бытовой свободы, неведомой передовым народам Запада, закрепощенным мещанскими нормами».(7) Это с одной стороны, а с другой….: «А вот и антитезис. Россия - страна неслыханного сервилизма и жуткой покорности, страна, лишенная сознания прав личности и не защищающая достоинства личности, страна инертного консерватизма, порабощения религиозной жизни государством, страна крепкого быта и тяжелой плоти». (8)
Ряд этих и подобных примеров доказывает, что совмещение противоречий – характернейший признак русской души. Может быть, поэтому внешнему наблюдателю кажется, что русские непредсказуемы, что русский ум изначально иррационален. Во всяком случае, совмещение противоречий не способствует твердому оформлению народного характера, выработке национального стиля культуры.
Для того, чтобы создать свой неповторимый стиль, следует проявить остроту волевого присутствия, которая проявлялась бы не точечно, в трагедиях и катастрофах, а постоянно, в элементарных событиях народной жизни. Возможно, русские не обрели такого качества, потому, что их природа качественно отлична от природы западных народов. Бердяев писал, что славянским народам присуще женственное начало, тогда как народам Европы -мужское. Женское начало дает славянам и русским в частности определенные преимущества, но в плане организации жизни на государственном или цивилизационном уровне более необходимо волевое, мужское начало. «Женственность славян делает их мистически чуткими, способными прислушиваться к внутренним голосам. Но исключительное господство женственной стихии мешает им выполнить свое призвание в мире…» (9) «Апокалиптическая настроенность глубоко отличает русскую мистику от мистики германской, которая есть лишь погружение в глубину духа и которая никогда не была устремлением к Божьему граду, к концу, к преображению мира. Но русская апокалиптическая настроенность имеет сильный уклон к пассивности, к выжидательности, к женственности. В этом сказывается характерная особенность русского духа»-.(10) Последняя фраза очень выразите льна. Она показывает как яркая, своеобразная национальная черта благодаря пассивной женственной стихии оказывается смазанной, не продлевающей уровень потенциальности. Именно слабое развитие организованной национальной воли мешает России вполне проявиться, вполне оформиться.
Собственно слабая оформленность русской культуры стала весьма заметной чертой нашего национального бытия. И Бердяев дает этой черте вполне убедительное объяснение: «Но не раз уже указывали на то, что в судьбе России огромное значение имели факторы географические, ее положение на земле, ее необъятные пространства. Географическое положение России было таково, что русский народ принужден был к образованию огромного государства. На русских равнинах должен был образоваться великий Востоко-Запад, объединенное и организованное государственное целое. Огромные пространства легко давались русскому народу, но не легко давалась ему организация этих пространств в величайшее в мире государство, поддержание и охранение порядка в нем. На это ушла большая часть сил русского народа. Размеры русского государства ставили русскому народу почти непосильные задачи, держали русский народ в непомерном напряжении. …. Русская душа подавлена необъятными русскими полями и необъятными русскими снегами, она утопает и растворяется в этой необъятности. Оформление своей души и оформление своего творчества затруднено было для русского человека. Гений формы - не русский гений, он с трудом совмещается с властью пространств над душой. И русские совсем почти не знают радости формы».(11) И как следствие: «Русская лень, беспечность, недостаток инициативы, слабо развитое чувство ответственности с этим связаны. Ширь русской земли и ширь русской души давили русскую энергию, открывая возможность движения в сторону экстенсивности. Эта ширь не требовала интенсивной энергии и интенсивной культуры». (12) Здесь же приводится обратный пример психологического взаимодействия иного народа со «своим» пространством: «Возьмем немца. Он чувствует себя со всех сторон сдавленным, как в мышеловке. Шири нет ни вокруг него, ни в нем самом. Он ищет спасения в своей собственной организованной энергии, в напряженной активности. Все должно быть у немца на месте, все распределено. Без самодисциплины и ответственности немец не может существовать. Всюду он видит границы и всюду ставит границы. Немец не может существовать в безграничности, ему чужда и противна славянская безбрежность».(13)
Да следует признать, что русским весьма не хватает той самой «напряженной активности», которая так достоверно представлена Гончаровым в образе Штольца («Обломов»). И Бердяев находит еще одну причину инертности русской натуры «Очень характерно, что в русской истории не было рыцарства, этого мужественного начала. С этим связано недостаточное развитие личного начала в русской жизни. Русский народ всегда любил жить в тепле коллектива, в какой-то растворенности в стихии земли, в лоне матери. Рыцарство кует чувство личного достоинства и чести, создает закал личности. Этого личного закала не создавала русская история».(14)
Проявленность личности уже самим этим обстоятельством выделяет её, делает видимо отличной, заметной в общественной массе. И ставшая личность стремиться подтвердить свою самодостаточность активным действием и внутренним прогрессом. У неё появляется устойчивое стремление к самосовершенствованию, которое может даже превратиться в самоцель. Подобное стремление, присущее западным культурам своим противоположным полюсом имеет индивидуализм. По мнению, как Бердяева, так и многих других исследователей русской культуре присущ коллективизм, абсолютным идеалом которого является соборность. Но идеал этот далек от воплощения, между тем реальный коллективизм может иметь проблемные качества: «Все наши сословия, наши почвенные слои: дворянство, купечество, крестьянство, духовенство, чиновничество, - все не хотят и не любят восхождения; все предпочитают оставаться в низинах, на равнине, быть "как все"….»(15) «Всякий, слишком героический путь личности русское православное сознание признает гордыней, и идеологи русского православия готовы видеть в этом пути уклон к человекобожеству и демонизму» (16)
Синонимичное суждение о психологии русского коллективизма можно найти у Шпенглера в знаменитой книге «Закат Европы» : «… вся фаустовская этика есть некое «вверх», совершенствование «я» верой и добрыми деяниями….. Именно это кажется настоящему русскому чем то суетным и достойным презрения. Русская безвольная душа, прасимволом которой предстает бесконечная равнина самоотверженным служением и анонимно тщится затеряться в горизонтальном братском мире». И ещё: «Фаустовское, совершенно вертикальное стремление к личному совершенствованию представляется подлинному русскому тщеславным и непонятным. Вертикальная тенденция отсутствует и в русских представлениях о государстве и собственности». (17)
Но вот когда речь заходит о собственности и богатстве здесь мы вместе с Бердяевым обнаруживаем одну симпатичнейшую черту нашего народа. Сам мыслитель о ней говорит так: «Душа русского народа никогда не поклонялась золотому тельцу и, верю, никогда ему не поклонится в последней глубине своей. Но русская душа склонна опускаться в низшие состояния, там распускать себя, допускать бесчестность и грязь. Русский человек будет грабить и наживаться нечистыми путями, но при этом он никогда не будет почитать материальные богатства высшей ценностью,…. Европейский буржуа наживается и обогащается с сознанием своего большого совершенства и превосходства, с верой в свои буржуазные добродетели. Русский буржуа, наживаясь и обогащаясь, всегда чувствует себя немного грешником и немного презирает буржуазные добродетели».(18)
Этот «нестяжетельский элемент» нашей души таит в себе указание на особую, присущую только русским людям духовную силу. Она ещё не проявилась ясно в культуре, но сама является залогом такого проявления. И даже сегодня, сейчас можно твердо сказать, что эта сила неизмерима и необорима. Бердяев тонко замечает: «В германском духе нет безграничности, - это в своем роде великий и глубокий дух, но ограниченный, отмеренный дух, в нем нет славянской безмерности и безграничности. Дух Достоевского – неистощим».(19)
Конечно, феноменальная интуиция Бердяева, знание современной ему жизни народа во всех её слоях и средах, блестящая литературная одаренность помогли ему выразить те свойства национальной души, которые действуют в нашем бытии не будучи осознаваемыми для большинства. Но можно заметить, что философ не столь уверенно оперирует историческими фактами, достаточно редко обращается к ним и поэтому его интуиция в некоторых случаях дает осечку. Например, мыслитель весьма уверенно заявляет: «В основе русской истории лежит знаменательная легенда о призвании варяг-иностранцев для управления русской землей, так как "земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет". Как характерно это для роковой неспособности и нежелания русского народа самому устраивать порядок в своей земле! Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о земном устройстве». (20) Это заявление как бы логически вытекает из бесспорной русской черты, в которой устанавливается неразвитое чувство формы и нелюбовь к нормированию. Однако, исторически оно не оправдывается, на что указал Кизиветтер А.А. – российский историк и ученик Ключевского В.О. : «Дело в том, что, характеризуя духовный образ народа, нельзя оперировать одними диалектическими выкладками из непроверенных предпосылок, не считаясь с историческими фактами. И особенно непозволительно отворачиваться от исторических фактов именно теперь, когда картина нашей, основываясь на этих замечаниях, жизни подвигает маловдумчивого слушателя к быстрым обобщающим суждениям о никчемности русского народа в деле устроения своей жизни. О чем же гласят исторические факты?