Искать у Петрушевской привычную культурную эмблематику ада бессмысленно. Ад – всего лишь продолжение жизни. Зато эта эмблематика в обилии рассыпана по тем рассказам, которые вполне могут претендовать на славу «жестокого реализма», некоторое время приписываемую Петрушевской, и именно она образует пунктир метафизического плана, указывает на его присутствие даже там, где обозначена только одна «реальность». Монологи героев этих рассказов рано или поздно обнаруживают, что здесь «что-то не то». Это тоже истории, исходящие из ада, это тот же ад, но увиденный уже не со стороны, не глазами Данте, а людьми, пребывающими в этом аду ежедневно, но, по сути, догадывающихся об этом лишь на уровне подсознания («Настало белое, мутное утро казни», «Соседка Нюра дробит кости на суп детям, сколько раз ей говорили, чтобы она прекратила по ночам эти леденящие душу удары, как поступь судьбы» [23, c. 151] («Время ночь»). Когда же появляются Медеи, Эдипы, античные богини мести, бог Посейдон и прочие боги и герои Олимпа и Аида, окончательно становится ясно, что здесь не просто о житейских ситуациях речь: здесь выстраиваются концентрические пласты страдания – ад жизни, ад культуры, ад вечности. Из этих кругов невозможно вырваться, но перемещаться в них можно достаточно свободно. Вот почему в рассказах, тяготеющих к жанру городских «страшилок», то есть там, где мифопоэтические структуры особенно отчетливы, нарушено одно из важнейших архаических табу: незыблемость границ жизни и смерти. Наоборот, сняты все посты и ограждения между миром мертвых и миром живых. В Аид спускаются не по соизволению богов и не благодаря собственной хитроумности, а по случаю. И наказание за это минимально: у полковника, приподнявшего покрывало смерти, рука, возможно, отсохнет, а, возможно, и нет. Рассказчица посещает царство бога Посейдона, где в сказочных «апартаментах» живет ее утонувшая подруга, и только потом узнает, где она на самом деле была и что подруга мертва («Бог Посейдон»). Сама же подруга говорит о себе, что «выгодно обменялась»55 – обменяла жизнь на смерть, как выясняется потом, и эта возможность обмена указывает на близкое родство «царств».
Здесь «воскресают» Посейдон, Фауст и Мефистофель, Гулливер, даже Христос – но все они погружены в обыденную обстановку повседневной, нашей жизни. Кто бы узнал их среди прочих? Это пожилая хозяйка с сыном-рыбаком, гриппозный больной, толстый пенсионер-сосед, пьяница-слесарь… Дети Лазаря, претендующие на наследство отца, имеют претензии к Спасителю: кто просил воскрешать папу? А просила-то его вторая жена. Прозревший слепой потерял «работу» нищего. Исцеленный безногий запил, стал за матерью гоняться по квартире с ножом.
Чудеса, перенесенные в наш мир, оказываются не нужны, а последствия их печальны. Место остается лишь для чудес страшных, разрушительных. Как сказал в одной сказке злой волшебник: «Люди так боятся зла, что скорее поверят в то, что ты его можешь причинить, чем любому доброму волшебнику поверят в его добро. Люди не боятся добра. Потому и вера в добрых волшебников меньше».
В отличие от древних, современные люди, герои Петрушевской, оказываясь за пределами земного бытия, вновь вынуждены вести еще одну свою жизнь, другой ее вариант. Они страдают от этого своего «бессмертия». Универсальным становится состояние «томления бессмертной как бы души несвободного исчезнуть человека» [25, c. 54] («Смысл жизни»).
В итоге, как мы можем понять, смерти как таковой у Петрушевской мы не видим, это лишь некое расподобление и плавный, мягкий переход, даже не на «тот» свет, а просто в некую иную жизнь, а какой она будет, естественно, зависит от жизни нынешней. И человек, постоянно балансируя между двумя жизнями, может однажды, вместо того, чтобы «по традиции» перейти в какой-то параллельный мир, остаться в этом, правда, в другом теле. Например, оказаться в Америке в теле плачущего Гриши («Новая душа») или попасть в оболочку уголовника Валеры путем метемпсихоза («Номер Один, или В садах других возможностей»). «Тот» свет – всего лишь продолжение жизни.
Заключение
В результате проделанной работы нам удалось провести литературоведческую интерпретацию названия повести «Три путешествия, или Возможность мениппеи». «Три путешествия» – объединение мыслей о том, что:
1) для перехода из одного мира в другой нужно пройти некий путь;
2) нельзя воспроизвести древний жанр мениппеи в неизменном виде;
3) в повести предполагается вероятность моделирования различных вариантов человеческой судьбы.
Причиной обращения Л. Петрушевской к этому жанру является специфика идеи повести «Три путешествия, или Возможность мениппеи», где герои постоянно пересекают границы «царств», переходят из реальности в фантазию. Эта специфика свойственна также рассказам и новеллам, входящим в сборник «Где я была. Рассказы из иной реальности». Переходу из фантазии в реальность автор дает собственное наименование – трансмарш.
Вследствие выбора жанра мениппеи возникают дантовские аллюзии, помогающие целостному восприятию иного мира. Это:
1) ассоциация обоих произведений с готическим сооружением;
2) уподобление внешнего устройства ада и рая воронке;
3) бегство героини, напоминающее бегство от волчицы у Данте;
4) три препятствия к спасению: у Петрушевской это голова льва, из которой торчал водопроводный кран, и две собаки;
5) подобие изображенных миров на дантовский Лимб;
6) развитие тезиса «Данте и круги ада» – два варианта преисподней.
Л. Петрушевская изобразила следующие способы взаимопроникновения миров:
1) явная смерть:
а) естественная смерть (как смерть старого человека);
б) суицид (удушение и отравление в «Черном пальто»);
в) утопление или гибель в автокатастрофе или ДТП;
2) галлюцинации (в том числе фобии, безумие, наркотический бред);
3) с помощью транспортного средства (поезда, катера, самолета, грузовика, автобуса).
В итоге мы можем сказать, что антиномия ада и рая у Л. Петрушевской заключается в том, что:
1) и ад, и рай устроены как зеркальное отражение современного, реального мира и чрезвычайно похожи;
2) часто смешиваются «реальный» и «метафизический» планы;
3) облики ада и рая легко меняются местами у разных героев;
4) смерть – лишь некое расподобление и переход в «иной» мир;
5) в ирреальном мире нет ничего, о чем люди уже не знали бы –
поэтому так часто незаметен переход туда. Это даже не рай и не преисподняя – это словно просто продолжение жизни.
Список использованных источников
1. Бавин С. Обыкновенные истории: Л. Петрушевская. Библиографический очерк. – М., 1995. – 37 с.
2. Барзах А. [Рецензия] // Крит. масса. – М., 2004. – №2. – С. 13–16.
3. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. – М. 1972.
4. Богданова О.В. Постмодернизм в контексте современной русской литературы (60–90-е годы ХХ века – начало XXI века). СПб., 2004.
5. Быков Д. Рай уродов: [О творчестве писательницы Л. Петрушевской] / Д. Быков // Огонек. – 1993. – №18. – С. 34 – 35.
6. Васильева М. Так сложилось // Дружба народов. – М., 1998. – №4. – С. 208–217.
7. Гордович К.Д. Художественные принципы и приемы Л. Петрушевской // Трансформация и функционирование культурных моделей в русской литературе ХХ века. – Томск, 2002. – С. 89–95.
8. Гощило Е. Художественная оптика Петрушевской: ни одного «луча света в темном царстве» // Русская литература ХХ века: направления и течения. – Екатеринбург, 1996. – Вып. 3. – С. 109–119.
9. Желобцова С.Ф. Проза Людмилы Петрушевской / Якут. гос. ун‑т им. М.К. Аммосова. – Якутск, 1996. – 24 с.
10. Кондрашева Е.В. «Иная» реальность в «странной» прозе Людмилы Петрушевской // Православие и русская литература. – Арзамас, 2004. – С. 208–216.
11. Кондрашева Е.В. Людмила Петрушевская «В саду других возможностей» // Пушкинские чтения – 2002. – М., 2003. – С. 129–131.
12. Латынина А. Глаз из Нижнего мира // Новый мир. – М., 2004. – №10. – С. 129–135.
13. Лебедушкина О. Книга царств и возможностей // Дружба народов. – М., 1998. – №4. – С. 199–207.
14. Лейдерман Н., Липовецкий М. Современная русская литература. В 3-х книгах. Кн.3: В конце века /1986–1990-е годы/. М., 2001.
15. Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм. – Екатеринбург. 1997.
16. Маркова Д. Четвертое путешествие // Знамя. – М., 2003. – №2. – С. 215–218.
17. Маркова Т.Н. Мениппейная игра в русской новой прозе // Современная русская литература: проблемы изучения и преподавания: сб. статей по материалам международной научно-практической конференции 2–4 марта 2005 г., г. Пермь. В 2-х частях. Ч. 1 – Пермь: Пермский гос. пед. ун‑т, 2005. – С. 133–138.
18. Маркова Т.Н. Поэтика повествования Л. Петрушевской // Рус. речь. – М., 2004. – №2. – С. 37–44.
19. Маркова Т.Н. Поэтика повествования Л. Петрушевской // Рус. речь. – М., 2004. – №3. – С. 34–39.
20. Маркова Т.Н. Современная проза: конструкция и смысл: (В. Маканин, Л. Петрушевская, В. Пелевин) / Моск. гос. обл. ун‑т. – М.: МГОУ, 2003. – 267 с.
21. Минералов Ю.И. История русской литературы. 90‑е годы ХХ века. Уч. пособ. М., 2002.
22. Нефагина Г.Л. Русская проза конца ХХ века: Учебное пособие. М.: Флинта: наука, 2003.
23. Петрушевская Л.С. Время ночь – М.: Вагриус, 2001.
24. Петрушевская Л.С. Мост Ватерлоо – М.: Вагриус, 2001.