Эпос рассматривается в работе как историографический источник. При этом учитывается художественная форма былин, поэтический вымысел, определяющий особенности подхода к нему как к историческому материалу для анализа. Былины отличаются большой текучестью как объект изучения – их фактический материал причудливо трансформирован веками.
Объектом нашего исследования будут былины докиевского («Былины о старших богатырях») и киевского циклов, а предметом исследования – исторические данные, заключённые в этих былинах.
Предлагаемая работа ставит своей целью методологическое изучение былин с исторической точки зрения, определение их ценности как исторических источников, для чего необходимо, в первую очередь, попытаться датировать эти эпические произведения. В связи с декларируемой целью мы ставим перед собой следующие задачи:
- обзор истории изучения восточнославянского эпоса, выделение основных тенденций его истолкования и основных школ былиноведения;
- выделение и анализ наиболее архаических черт быта в былинах;
- определение конфессиональной принадлежности среды, в которой возникли былины;
- определение этнической принадлежности источников восточнославянского эпоса;
- выявление сюжетных и образных параллелей восточнославянских и европейских эпических произведений;
- географическая локализация прародины восточнославянского эпоса.
В соответствии с выбранной методикой исследования и поставленными задачами нам кажется целесообразным структурировать нашу работу следующим образом. Темой первой главы работы будет история изучения русского эпоса, а именно исследование учеными древнейших исторических пластов в русском эпосе. Тема второй главы – определение возраста русских былин с помощью обнаруженных в них учёными черт древнего быта и миропонимания. Тема третьей главы – этническая привязка создателей русского эпоса. Тема четвёртой главы – географическая привязка родины былин.
Глава 1. История изучения восточнославянского эпоса
Эта поэзия носила аристократический характер, была, так сказать, изящной литературой высшего, наиболее просвещенного класса, более других слоев населения проникнувшегося национальным самосознанием"... Если эти эпические песни... и доходили до низшего слоя народа… то могли только искажаться в этой темной среде…
В. Ф. Миллер
§1. Донаучный период изучения былин. Открытие былин учёными
Первые попытки установить взаимосвязь былин и истории начались задолго до появления исторической и филологической наук.
В XVIв. автор Никоновской летописи упомянул былинных героев Александра (Алешу) Поповича и Василия Буслаева и назвал Владимира Святославича (980 – 1015 гг.) былинным именем «Владимир Красное Солнышко». В XVIIIв. это повторил писатель В.А. Левшин в предисловии к написанным по мотивам былин «Русским сказкам», но в самих «Сказках» князя Владимира он поименовал – Владимир Всеславьевич[1]. Между тем, в самих былинах отчество «Святославич» утвердилось только в конце XIXв., а В.Н. Татищев связывал князя Владимира не с крестителем Руси, а с древним языческим князем того же имени, предком призвавшего Рюрика Гостомысла[2], но это осталось незамеченным.
Сходна история происхождения прозвища «Илья Муромец», канонизированного православной церковью. Но жития его не существует, а в «Киево-Печерском патерике» нет и намека на муромского богатыря. Первые известия о богатырских мощах в Киево-Печерской лавре также не используют прозвище «Муромец»: в 1574 г. оршанский староста Филон Кмита Чернобыльский в письме Троцкому кастеляну Остафию Воловичу упоминает былинного богатыря Илью Муравленина; иезуит Эрих Лясотта описывает в 1594 году останки «исполина Ильи Моровлина»[3]. В конце XIX– начале XXв. Д.И. Иловайский и Б.М. Соколов доказали, что причиной превращения Муравленина в крестьянского сына Муромца стала жизнь казака Илейки Иванова сына Муромца начала XVIIв., сподвижника Ивана Болотникова[4]. Муромские легенды, связывающие местные топонимы с деятельностью Ильи Муромца, изначально, видимо, посвящались именно разбойному казаку, и только позднее их связали с былинным Ильёй. О других былинных богатырях подобных легенд нет. Между тем, имя богатыря много древнее: его имя возникает в германских легендах и шведских сагах в XI– XIIIвв., Лясотта упоминает, что «Элия Моровлин» жил 400 – 500 лет назад (т.е. в XIIв.)[5].
Так создавалась атмосфера, в которой пришлось работать последующим исследователям эпических преданий русского народа.
Образованному российскому обществу во времена возникновения исторической науки эпос собственного народа был незнаком, да и не вызывал у него особого интереса: В.Н. Татищев, Н.М. Карамзин и издатель «Слова о полку Игореве» упоминали былины лишь несколькими словами в примечаниях, комментариях. В 1815 г. Г.Р. Державин охарактеризовал первое издание русских былин в сборнике Кирши Данилова, как «нелепицу, варварство и грубое неуважение» к вкусам «чистой публики». Того же мнения придерживался известный фольклорист князь Н.А. Церетелев: «грубый вкус и невежество – характеристика сих повестей»[6]. Н.М. Карамзин (опять же в примечаниях) критически отозвался о мнении М.В. Ломоносова, который провёл параллели между эллинскими мифами и русскими сказками[7]. В.А. Левшин принужден был внести в свои «Русские сказки» «рациональные» толкования в духе века (например, превратив огненную реку в ряд зеркал на пружинах)[8] и всё равно не решился издать книгу под своей дворянской фамилией. Специалист по народной поэзии А.Г. Глаголев в адрес поэмы А.С. Пушкина «Руслан и Людмила», написанной по мотивам левшинских «Сказок» также отозвался не самым лестным образом[9]. Были, конечно, и исключения. В 1817 г. появилось исследование А.Х. Востокова «Опыт о русском стихосложении», положившее начало научному изучению поэтики былин и открывшее, на примере былин, принципиально новую форму русского тонального стихосложения. Как новое явление рассматривал былины и А.С Шишков в «Разговоре о Словесности между Аз и Буки» (1810 г.). Но эти отдельные явления так и не стали правилом в первой четверти XIX в.
Положение несколько изменилось при Николае I. В 1830-е годы начался целенаправленный поиск былин, и тогда же вошло в научный обиход слово «былина». Долгое время в филологии бытовало мнение В.Ф. Миллера, высказанное им в 1895 г., о том, что слово «былина» по происхождению ненародное, что собиратель русского фольклора И.П. Сахаров взял термин из «Слова о полку Игореве» и ввёл как обозначение богатырских песен-преданий[10]. Но примерно в то же время собиратель былин А.С. Архангельский указал, что в 30 – 40-х гг. XIXв. слово «былина» (с ударением на последний слог) было в ходу у крестьян Вологодской, Архангельской и Олонецкой губерний. В 1953 году, в поддержку Архангельского высказался П.Д. Ухов, сославшись на сибирские записи собирателей фольклора середины XIXв.[11] Правильнее будет считать слово «былина» редким, но народным по происхождению термином, вполне отражающим отношение сказителей к эпосу.
На этом новом этапе постижения культуры народа первая серьёзная попытка постижения принадлежала В.Г. Белинскому, выступившему в 1841 г. с циклом статей о народной поэзии, в котором он дал высочайшую оценку сборнику Кирши Данилова.
В результате тридцатилетних усилий собирателей фольклора в 60-е гг. XIXв. были изданы «Песни В.П. Киреевского». Тогда же П.Н. Рыбниковым были открыты онежские былины, после чего русский Север почти на сто лет стал местом паломничества фольклористов. Иногда эту местность поэтично называли «Исландией Русского эпоса». В то же время в окрестностях Киева не существует никаких следов древнерусских былинных преданий.
§2. Дореволюционные школы былиноведения
Обычно былиноведение XIX– начала XXвеков делят на ряд школ, а именно: мифологическую, компаративистскую и историческая школы.
Мифологическая школа возникла в первой половине XIXв. в Германии под влиянием романтизма и разочарования в идеях «Просвещения». В России она была представлена фигурами А.Н. Афанасьева, Ф.И. Буслаева, О.Ф. Миллера и др. Приверженцы мифологической школы возводили сюжетные основы былин к мифологии, то есть, к аллегорическим описаниям явлений природы. По мнению мифологистов, былины – дохристианская и догосударственная архаика, мифы о русских богах, прикрытых христианскими именами. Владимира Красное Солнышко отождествляли с Дажьбогом, Илью Муромца – с Перуном, Змея Горыныча – с Велесом. Оружие богатыря считали отображением молнии, вражеские войска – тучей[12]. Иногда внутри былинного эпоса выделяли «старших» и «младших» богатырей, понимая под «старшими» богатырями языческое, «титаническое» и даже хтоническое начало, – исполина Святогора, князя-оборотня Вольгу Всеславича, волшебного пахаря Микулу Селяниновича[13]. Первым предложили такое разделение Ф.И. Буслаев.
Толкование былин, как «замаскированных мифов», было очень натянутым: в ряде культур независимо существуют мифы и эпос о героях: Зигфрид победил дракона, как Тор – Змея, но это отнюдь не означает их тождества, равно как и тождества Геракла, победителя Лернейской Гидры, – с Аполлоном-змееборцем. Критика мифологической школы шла и изнутри, – многие мифологисты отлично видели её слабости и недостатки[14]. Однако, многие наблюдения ученых этой школы и в наши дни не потеряли значения. В первую очередь это исследование Ф.И. Буслаевым былины о Вольге и Микуле: отождествление Вольги-Волха с чародеем Волхвом новгородских преданий, очевидные параллели между образом Микулы и пахарями-князьями западнославянских преданий были отвергнуты позднейшими исследователями[15]. Многие выводы мифологической школы использовал В.Я. Пропп, а во второй половине XXв. В.Н. Топоров и В.В. Иванов создали теорию «основного индоевропейского мифа», в любом сюжете усматривавшего битву Громовержца со Змеем[16].