Итак, трагичность образа Анны Карениной построена на столкновении любви, стремления к личному счастью и требований нравственного долга. Анна вовсе на роковая женщина, как вначале хотел ее представить Толстой. Если бы Анна не понимала требований нравственного закона, не было бы у нее и чувства вины. Не было бы и никакой трагедии. Она близка Левину именно этим чувством вины, что и указывает на ее глубокую нравственную природу. «Мне, главное, надо чувствовать, что я не виноват», – говорит Левин. А разве не это чувство привело Анну в конце концов к полному расчету с жизнью?
Она искала нравственную опору и не нашла ее. «Все ложь, все обман, все зло». Не только страсти ее погубили. Вражда, разъединение, грубая и властная сила общественного мнения, невозможность реализовать стремление к независимости и самостоятельности приводят Анну к катастрофе.
Анна принадлежит определенному времени, определенному кругу, а именно – великосветскому аристократическому кругу. И трагедия ее в романе изображена в полном соответствии с законами, обычаями и нравами этой среды и эпохи.
Анна иронично и здраво судит о собственном окружении: «...это был кружок старых, некрасивых, добродетельных и набожных женщин и умных, ученых, честолюбивых мужчин». Впрочем, о набожности Лидии Ивановны, увлеченной спиритическими явлениями и «общением с духами», она была такого же скептического мнения, как об учености Каренина, почитывающего в свежем номере газеты статью о древних «евгюбических надписях», до которых ему, собственно говоря, не было никакого дела.
Бетси Тверской все сходит с рук и она остается великосветской дамой, потому что в совершенстве владеет искусством притворства и лицемерия, которое было совершенно чуждо Анне Карениной. Не Анна судила, а ее судили и осуждали, не прощая ей именно искренности и душевной чистоты. На стороне ее гонителей были такие мощные силы, как закон, религия, общественное мнение.
«Бунт» Анны встретил решительный отпор со стороны Каренина, Лидии Ивановны и «силы зла» – общественного мнения. Та ненависть, которую испытывает Анна к Каренину, называя его «злой министерской машиной», была лишь проявлением ее бессилия и одиночества перед могущественными традициями среды и времени.
«Нерасторжимость брака», освященная законом и церковью, ставила Анну в невыносимо трудные условия, когда сердце ее раздваивалось между любовью к Вронскому и любовью к сыну. Она оказалась «выставленной у позорного столба» как раз в то время, когда в душе ее совершалась мучительная работа самосознания.
Каренин, Лидия Ивановна и другие страшны не сами по себе, хотя они уже приготовили «комки грязи», чтобы бросить ими в Анну. Страшна была та сила инерции, которая не позволяла им остановиться, «сознать себя». Но в то же время они осуждали Анну с полным сознанием своего права на осуждение. Это право давали им прочные традиции «своего круга». «Гадко смотреть на все это», — говорит Анна.
Социально-исторический взгляд Толстого на трагедию Анны был проницательным и острым. Он видел, что его героиня не выдержит борьбы со своей средой, со всей лавиной обрушившихся на нее бедствий. Вот почему он хотел сделать ее «жалкой, но не виноватой».
Исключительным в судьбе Анны было не только нарушение закона «во имя борьбы за подлинно человеческое существование», но и сознание своей вины перед близкими ей людьми, перед самой собой, перед жизнью. Благодаря этому сознанию Анна становится героиней толстовского художественного мира с его высоким идеалом нравственного самосознания.
2.3 Сопоставительный анализ гендерной проблематики романов Г.Флобера и Л.Толстого
Интерес к «женскому вопросу» возникал во второй половине XIX в. в разных национальных литературах, не только в русской. Положение женщины в обществе, ее роль в семье, право на личное счастье, проблема долга – эти вопросы воплощались в различных интерпретациях в произведениях и русских, и зарубежных писателей.
Критики не раз сопоставляли «Анну Каренину» Л. Толстого с «Госпожой Бовари» Г. Флобера. При внешнем сходстве сюжета и конечной судьбы героинь существует глубокое различие в подходах к самой проблеме женщины в обществе.
Флобер мотивирует гибель своей героини цепью внешних обстоятельств, коренящихся в эгоизме мужчин, в косности буржуазно-мещанского мира. Сама Эмма Бовари не возвышается над уровнем общества, в котором она живет. Она в той же мере пошлая мещанка, как и окружающие ее люди. Стремление к «высокой любви» у нее навеяно прочитанными в юности романтическими произведениями, нежеланием мириться с пошлостью окружающего мира, что приводит к «вечной погоне за иллюзией» – на этом и строится коллизия романа. Эмма хранит в душе усвоенный в пансионе идеал жизни, полной высоких чувств и страстей. Когда на ее горизонте появился Шарль, она приняла «беспокойство, вызываемое новым ее положением» за чудесную страсть. Эмма хотела найти в своем муже нечто значительное, сколько-нибудь приближающееся к ее книжному идеалу. С любовниками происходит почти то же. Героиня находит в любовниках то же, что в муже, - все ту же «пошлость брачного сожительства». Вместе с тем вся «поэзия любви» постепенно превращается в самый обычный адюльтер. Эмма вынуждена лгать мужу, придумывать множество мелких уловок, вовлекать в сферу своих обманов других. Она должна трепетать перед соседями. Страстная любовь выражается в самых избитых фразах, заимствованных из какого-нибудь затасканного романа.
Но Эмма не может уйти от обыденного. Пошлость не только окружает ее, она царит даже в ее мечтах. В этом и заключается отличие этого образа от всех предыдущих героев Флобера и от героинь других писателей, которые внутренне были всегда свободны от пошлого.
Продолжая реалистические традиции Стендаля и Бальзака, Флобер переводит вопрос о «роковом одиночестве» человека на почву подчеркнуто будничной, реальной действительности. Шарль Бовари в результате сумбурного воспитания и совокупности жизненных обстоятельств делается обывателем. Эмма, начитавшись литературы с ее «обольщениями», становится героиней грязных романов. Это всего лишь следствия главной причины, обусловившей жизненную катастрофу Эммы и Шарля. Эта главная, определяющая причина коренится в условиях существования людей. Глубокая безнравственность, нечто постыдное и унизительное заложено в самой природе провинциального существования, при котором высокое, здоровое, человечное притупляется и извращается. Эмма не могла полюбить Шарля, так как не понимала его чувств к себе; она не могла поверить в существование любви у Шарля, так как его любовь не выражалась в выработанных литературой условных формах. Эмма попала в некий заколдованный круг. Она желает внушить себе любовь, а так как в романах любовь сопровождается рядом неизменных признаков «высокой страсти», то Эмма полагает, что достаточно внешних признаков «страсти» (луна, стихи, романсы), чтобы тем самым испытать ее магическое влияние. Она пытается привить себе поэтическое чувство. Флобер проник в тайники этого мещанского поэтического чувства: оно зарождается как противоположность грубой реальной жизни, чтобы кончить низменной и грязной реальностью.
Разглядеть в обыкновенном адюльтере огромное внутреннее содержание, найти свою героиню в провинциальной мещанке, не смущаясь ни бульварными вкусами, ни ограниченностью ума, оправдать ее только силой стремления и силой иллюзий и вместе с тем показать бесполезность этой трагической борьбы и нелепость «сентиментального» идеала счастья – такова была задача Флобера, эстетическая, нравственная и социальная одновременно.
Анна Каренина у Толстого – натура незаурядная, душевно богатая, наделенная живым нравственным чувством. Любовь к Вронскому побуждает ее яснее, чем прежде, осознать себя как личность, обостряет ее критическое чутье по отношению к окружающему миру и к себе самой. И главная причина ее гибели – не столько лицемерие светской среды или препятствия к получению развода, сколько разрушающее действие страсти на ее собственную душу, невозможность примирить чувство к Вронскому и привязанность к сыну, и шире того – невозможность найти себя в мире, где «все неправда, все ложь, все обман, все зло».
Для Толстого критерием подлинной семьи было взаимопонимание, душевное согласие супругов – то, что с таким искусством передано в сценах семейной жизни Пьера и Наташи в эпилоге «Войны и мира». Но брачный союз Анны с нелюбимым ею, внутренне чуждым ей сановником Карениным не мог стать основой подлинной семьи. Не могло возникнуть семьи и из совместной жизни Анны с Вронским, потерпевшим крушение в своей военной и светской карьере, но кровно привязанным к тому обществу, которое отвергло его. И Толстой не осуждает Анну (она, как бы то ни было, остается для него «жалкой и не виноватой»), но неотвратимо приводит ее к трагической развязке. Исследование неразрешимой коллизии в частной жизни людей из «высшего общества» позволяет романисту с новой стороны проникнуть в социальную, нравственную, идеологическую проблематику эпохи.
Л. Толстой всю жизнь истово настаивал на том, что женщина тем совершеннее, чем меньше в ней личностного начала, чем полнее она способна раствориться в детях, в муже, в семье. Открыто, откровенно – в письмах, более тонко, художественно – в романах и рассказах. В романе «Анна Каренина» есть одна сцена, вроде бы проходная, предназначенная служить фоном для события значительного – повторного сватовства Константина Левина к Кити Щербацкой после их разрыва, на самом деле принципиально важная для автора. Речь в ней идет о спорном в ту пору вопросе женского образования, а вслед за тем – о свободе женщин, их «правах» и «обязанностях». Стива Облонский, герой скорее отрицательный, горячо вступается за право женщин быть образованными, независимыми, за их стремление взять на себя исполнение традиционно мужских обязанностей. Его жена Долли, героиня идеальная, столь же горячо возражает ему, доказывая, что основное дело любой женщины – в семье, своей или чужой. Ее поддерживает любимец автора, старый князь, и заявляет, что все эти новомодные женские притязания абсурдны, равнозначны тому, «что я бы искал права быть кормилицей...». А в это время в стороне от разговора главные герои сцены, Константин Левин и Кити Щербацкая, заняты своим особым «каким-то таинственным общением». Именно в этом таинственном общении, по Толстому, разгадка спора: любовь, семья, продолжение рода – здесь и только здесь все «обязанности» и все «права» женщин, здесь – поле для ее героизма. Это – ключ к роману «Анна Каренина». Это – позиция Толстого. Он подтвердит ее четверть века спустя, в 1899 году, откликаясь на очаровавший его рассказ «Душечка», который будет толковать совершенно иначе, нежели сам А.П. Чехов. Толстой напишет тогда, что высшее назначение женщины даже не столько в воспитании и кормлении детей, сколько «в полном отдании себя тому, кого любишь»; и подчеркнет: «Удивительное недоразумение весь так называемый женский вопрос, охвативший, как это должно быть со всякой пошлостью, большинство женщин и даже мужчин!».