Психологизм романа Достоевского "Преступление и наказание" (стр. 7 из 9)

В романе не раз возникает речь о том, что, согласно современным воззрениям, «Преступление есть протест против ненормальности социального устройства - и только, и ничего больше и разговор в трактире, подслушанный им (мнение студента), развивает ту же мысль: «устранить вошь» подобную Алене Ивановне, не преступление, а как бы «поправка» неправильного современного хода вещей.

Но эта возможность переложить ответственность на внешний «закон обстоятельств» приходит в противоречие с требованием гордой индивидуальной самостоятельности. Раскольников в общем не прячется в эту лазейку, не принимает оправдания своего поступка общей социальной ненормальностью, поставившей его в безвыходное положение.

Раскольников понимает, что за все содеянное он должен отвечать сам - пролитую им кровь «взять на себя».

У преступления Раскольникова не один мотив, а сложный клубок мотивов. Это, конечно, отчасти социальный бунт и своего рода социальная месть, попытка выйти из предначертанного круга "жизни, ограбленной и суженной неумолимой силой общественной "несправедливости. Но не только. Глубинная причина преступления Раскольникова конечно «разлаженный» «вывихнутый» век. Но, совершая этот акт, герой идет не только от обстоятельств, которые внеличны, но от собственной теории устанавливающей особый взгляд на человеческую природу.

Трактирные собеседники чисто теоретически рассуждают о допустимости «крошечного преступленьица» - убийства «вредного» существа ради «добрых дел и начинаний». Раскольников безжалостно ставит опыт на себе: можно ли такое сделать и вынести, пережить человеку, если он не собирается переложить всю ответственность на социальные обстоятельства. Именно за эту стойкую готовность все «перетащить на себе» на него с невольным сострадательным уважением смотрят Порфирий Петрович и Свидригайлов; от него не могут отвернуться враждебные его идее Дуня, Соня, Разумихин.

Индивидуализм Раскольникова, таким образом, не только его ахиллесова пята, но и источник его достоинства и привлекательности.

В краткой и жесткой схеме заданные условия эксперимента Родиона Романовича Раскольникова - положение, что в мире абсолютного зла, царящего вокруг, действует толпа, стадо неразумной «дрожащей твари» (как виновников, так и жертв этого зла), которая покорно влачит иго любых законов. И есть (единицами на миллионы) вершители жизни, гении, которые законы устанавливают: время от времени ниспровергают прежние и диктуют человечеству другие. Они-то и являются героями своего времени. Круг заведенной жизни гений прорывает напором личного самоутверждения, которое основано на освобождении себя не от одних негодных норм социального общежития, а от тяжести норм, совокупно принятых на себя людьми, вообще: «если ему надо, для своей идеи, перешагнуть хотя бы и через труп, через кровь, то он внутри себя, по совести, может < ... > дать себе разрешение перешагнуть через кровь ...». Экспериментальным материалом для Раскольникова служит его собственная жизнь и личность.

Достоевский сделал все для того, чтобы ужаснуть читателя картиной социального ада, столичного и провинциального, с поразительной беспощадностью вылепил объект покушения Раскольникова нравственно и физически беспредельно отталкивающим.

Свое наступление на раскольниковскую идею Достоевский развертывает как великий идейный стратег: с разных сторон, неторопливо, но с неодолимой силой. Вообще в гении внимание Раскольникова, прежде всего приковывает его «властительное начало», а его созидательная способность («способность сказать что-нибудь новенькое») хотя и не позабыта, но как-то странно отступает для героя Достоевского на второй план. Поэтому и свою личную «пробу на гениальность» он производит не в акте созидания и творчества, а в акте уничтожения, разрушения. Но ведь величие гения, прежде всего в его мощном творческом начале, намного прерывающем обычный человеческий потенциал, а «повелевающий» момент здесь далеко не главное. Искать самоутверждения на зиждительном, творящем пути посоветует Раскольникову и Порфирии: «Станьте солнцем, вас… все и увидят. Солнцу, прежде всего надо быть солнцем».

Отклонение от истины заложено уже в самом истоке, в «зерне» всех последующих рассуждений героя. В его концепции великого человека на первый план выходит то, что вторично производно следствие ставится впереди причины.

Опасность раскольниковской теории состоит еще и в том, что, обрезая артерии между гением и толпой, он в сущности сам не знает: не обрекает ли он гения на гибель от бескровия; нарушая сообщение между великим человеком и жизнью в целом, не готовит ли ему утрату творящей силы, а следовательно, и величия?

Раскольников вообще мыслитель нетерпеливый, философ, не докапывающийся до корня лежащих перед ним противоречий выяснив, что корень реальных противоречий действительности уходит очень глубоко, Раскольников в сущности бросает свою раскопку где-то на полпути. Трудоемкому процессу отделения добра от зла - процессу, который человек не только познает, но и переживает всю жизнь и всей своей жизнью, а не одним рассудком,- герой предпочитает энергичное «одноактное» решение: встать по ту сторону добра и зла. Совершая это действие он (следуя своей теории) намерен выяснить, принадлежит ли он лично к высшему человеческому разряду.

Раскольников «волевым» усилием стремится преодолеть не только силу социальных ограничений, тяготеющих над массой и часто действительно несправедливых, но и силу «нравственного тяготения», которая тоже сдерживает человеческое большинство в его действиях. Он выходит, так сказать, в нравственную «невесомость», где над ним не довлеют никакие законы. Герой испытывает при этом необычную легкость поступка. Она даже не обманчива, а действительна, но опасна: в «невесомости» его рука уже сама, собой ударяет с силой большей, чем задумано, не соразмерной его намерению и желанию.

Здесь мы вплотную подходим к вопросу: как же выдерживает эксперимент Раскольникова его натура, его личность?

В творчестве Достоевского А. П. Скафтымов считал «общей его постоянной темой» конфликтное противоборство «непосредственных источников сердца» и «враждебного» сердцу «теоретизирующего рассудка». В борении этих двух начал протекает вся романная жизнь Раскольникова. Внутреннее, неизвестно откуда берущееся нравственное убеждение и разрушительная идея противостоят в нем непрерывно. В зависимости от внешних толчков то одно, то другое, оттесняя свою противоположность, вырывается на первый план. Поэтому борьба Раскольникова с другими чаще всего борьба с частью себя самого, и поток его мыслей порой представляет не столько внутренний монолог, сколько, «внутренний диалог»: возражение репликам, которых никто не произносил, непрестанная самокорректировка.

В истории замысла Раскольникова есть интересная подробность очень долго он не будет назван точным словом. Рассуждая сам с собой о предстоящем ему «деле», герой употребляет либо фигуру умолчания («И тогда, стало быть, так же будет солнце светить»), либо всевозможные иносказания: «дело» («то дело», «это дело»), «мечта» («проклятая мечта»), «предприятие», «фантастический вопрос», «вчерашняя мысль», дума «о царе Горохе» и т. д. И только в главе пятой впервые будет прямо обозначено, что он задумал, прозвучат точные, жесткие слова: « ... да неужели ж, неужели ж я, в самом деле возьму топор, стану бить по голове, размозжу ей череп ... буду скользить в липкой, теплой крови, взламывать замок, красть и дрожать».

Внутренний нравственный голос, в сущности, сразу подскажет Раскольникову то, к чему он придет потом окончательно долгим и трудным путем. Изначальное недоказуемое и непреложное, как аксиома, убеждение, что это «подло», что «мечта» его «проклятая», замысел «безобразный», присуще герою всегда. Это как бы несомненное знание, предшествующее размышлению и сознанию. Но этому знанию он отчаянно долго старается не поверить.

Первая реакция его на совершенное уже убийство - это реакция натуры, сердца, реакция нравственно истинная. И то мучительное чувство отъединения от людей, которое вспыхивает в нем сразу после убийства,- это тоже голос внутренней правды. Очень важен в этом смысле большой, многозначный эпизод на мосту где Раскольников получает сперва удар кнутом, затем милостыню и оказывается (единственный раз в романе) лицом к лицу с «великолепной панорамой» столицы. Герой ощутит здесь что он «ножницами отрезал» себя не только от официальной жизни («панорама» ), но и от человеческой взаимопомощи. Его преступление поставило его не только против официального закона, уголовного кодекса, имеющего параграфы и пункты, но и против другого, более глубокого неписанного человеческого общежития.

Вообще то состояние, которое испытывает Раскольников после убийства, совсем не соответствует предположенной им «схеме». Он смотрит на окружающих, в том числе и на родных из-за черты запрета. Это так и должно быть по его теории: ведь они обыкновенные существа. Но он не ощущает при этом гордого удовлетворения, а лишь пустоту и злобу. Самый обескураживающий героя итог его эксперимента - то, что свободы, которой жаждет, он не получает. Напротив, он чувствует себя попавшим в какую-то машину, механизм, который втягивает его и диктует ему действия ненужные, такие, которых Раскольников не хочет совершать (жалкое запрятывание ценностей на заднем дворе, инстинктивная борьба за существование, бесконечно принижающая его). Раскольников отныне несвободнее в своем поведении, чем когда бы, то ни было раньше.