Мы видим, что Ноздрев совершенно не интересуется своим хозяйством, единственная сфера его интересов – это охота. У него есть лошади, но не для вспахивания поля, а для езды верхом; также он содержит множество охотничьих собак, среди которых он «как отец родной» (с. 432) среди большого семейства. Перед нами помещик, лишенный истинных человеческих качеств. Показывая свое поле, Ноздрев хвастается своими владениями и «русаками», а не урожаем.
В доме Ноздрева «не было никакого приготовления» (с. 431) к принятию гостей. Посередине столовой стояли деревянные козлы, на которых два мужика белили стены, а весь пол был обрызган белилами. Потом помещик повел Чичикова в свой кабинет, который, впрочем, даже не напоминал кабинет: там не было и следов книг или бумаги; зато висели «сабли и два ружья одно в триста, а другое в восемьсот рублей» (с. 432). Потом пошли турецкие кинжалы, «на одном из которых по ошибке было вырезано: «Мастер Савелий Сибиряков» (с. 432), а после них трубки – «деревянные, глиняные, пенковые, обкуренные и необкуренные, обтянутые замшею и необтянутые, чубук с янтарным мундштуком, недавно выигранный, кисет, вышитый какою-то графинею…» (с. 432).
Домашняя обстановка в полной мере отражает сумбурный характер Ноздрева. Дома у него все бестолково: посередине столовой стоят козлы, в кабинете нет книг и бумаг и т.д. Мы видим, что Ноздрев – не хозяин. По кабинету явно заметно увлечение охотой, показан воинственный дух владельца. Также автор подчеркивает, что Ноздрев – большой хвастун, о чем можно сказать по турецкому кинжалу с надписью «Мастер Савелий Сибиряков», по пруду, в котором якобы водится огромная рыба, по «бесконечности» его владений и т.д.
Иногда у Гоголя одна вещь символизирует весь характер человека. В данном случае это шарманка. Сначала она играла песню «Мальбруг в поход поехал», после нее постоянно переключалась на другие. В ней была одна дудка, «очень бойкая, никак не хотевшая угомониться» (с. 432), которая еще долго свистела.
И снова мы убеждаемся в том, что бытовое окружение имеет очень большое значение в характеристике образа: шарманка совершенно точно повторяет сущность хозяина, его бессмысленно-задорный нрав: постоянное перескакивание с песни на песню показывает сильные беспричинные перемены настроения Ноздрева, его непредсказуемость, вредность. Он неугомонный, озорной, буйный, готовый в любой момент без всякой причины напакостить или совершить нечто непредвиденное и необъяснимое. Даже блохи в доме Ноздрева, всю ночь нестерпимо кусавшие Чичикова, «пребойкие насекомые» (с. 436). Энергичный, деятельный дух Ноздрева, в противоположность праздности Манилова, тем не менее, лишен внутреннего содержания, абсурден и, в конечном счете, так же мертв.
4. Усадьба как средство характеристики Собакевича
Его деревня казалась довольно велика. Справа и слева, как два крыла, были два леса – березовый и сосновый, а посреди виднелся «деревянный дом с мезонином, красной крышей и темно-серыми, дикими стенами» (с. 440), вроде тех, что строят для «военных поселений и немецких колонистов» (с. 440). Было заметно, что при постройке дома зодчий, который был педантом и хотел симметрии, постоянно боролся со вкусом хозяина, которому важно было удобство, и получилось, что все отвечающие окна были заколочены на одной стороне, а на их место было провернуто маленькое, «вероятно понадобившееся для темного чулана» (с. 440). Фронтон тоже не оказался посреди дома, «потому что хозяин приказал одну колонну сбоку выкинуть» (с. 440), и получилось три колонны вместо четырех. Двор Собакевича был окружен толстой и очень крепкой решеткой, и было видно, что хозяин много хлопотал о прочности. Конюшни, сараи и кухни были сделаны из полновесных и толстых бревен, определенных на «вековое стояние» (с. 440). Деревенские избы были построены прочно, плотно, то есть как следует, хоть и без «резных узоров и прочих затей» (с. 440). И даже колодец был обделан в такой крепкий дуб, «какой идет только на мельницы да корабли» (с. 440). Одним словом, все было «упористо, без пошатки, в каком-то крепком и неуклюжем порядке» (с. 440).
Основательность, фундаментальность, прочность – отличительные черты и самого Собакевича, и его бытовой обстановки. Но вместе с тем же, на всех деталях быта лежит печать неуклюжести, уродливости: дом не с четырьмя, а лишь с тремя колоннами, отвечающие окна только на одной стороне и т.д.
В гостиной Собакевича на картинах были греческие полководцы, «гравированные во весь рост» (с. 441): «Маврокордато в красных панталонах и мундире, с очками на носу, Колокотрони, Миаули, Канари» (с. 441). Все они были с толстыми ляжками и огромными усами. А между ними, «неизвестно каким образом» (с. 441), поместился тощий, худенький Багратион с маленькими знаменами и пушками внизу, и был он в самых узеньких рамках. За ним следовала греческая героиня Бобелина, одна нога которой казалась «больше всего туловища тех щеголей, которые наполняют нынешние гостиные» (с. 441). «Хозяин, будучи сам человек здоровый и крепкий, казалось хотел, чтобы и комнату его украшали тоже люди крепкие и здоровые» (с. 441). Возле Бобелины висела клетка, в которой был темный дрозд с белыми крапинками, тоже очень похож на Собакевича. Все в его комнате «имело какое-то странное сходство с самим хозяином» (с. 441): в углу гостиной стояло пузатое ореховое бюро «на пренелепых четырех ногах» (с. 441), напоминающее медведя. Стол, кресла, стулья – все было каким-то тяжелым и беспокойным, и «казалось, каждый предмет говорил: «и я тоже Собакевич!» или «и я тоже очень похож на Собакевича» (с. 441). Когда Чичиков торговался с Собакевичем за мертвые души, «Багратион с орлиным носом глядел со стены чрезвычайно внимательно на эту покупку» (с. 446).
Имена героев, которые украшали стены гостиной Собакевича, ничего не говорят современному читателю, но современники Н.В. Гоголя очень хорошо знали и уважали героев освободительной войны. Смирнова-Чикина дает характеристику каждому из этих героев. Александр Маврокордато был одним из руководителей греческого восстания. Теодор Колокотронис возглавлял крестьянское партизанское движение. Андреас Вокос Миаулис был греческим адмиралом, а Константин Канари – военным министром в греческих правительствах. Выдающийся русский полководец – Петр Иванович Багратион – участвовал в суворовских походах, был героем Отечественной войны 1812 года, а Бобелина была героиней войны за независимость Греции. Эти выдающиеся личности, которые отдали жизнь за родину, противопоставляются низким мошенникам-приобретателям, которые заботятся лишь о собственном благе.
В доме Собакевича все удивительно напоминает его самого. Не только в доме его, а во всем поместье – до хозяйства последнего мужика – все прочно и крепко. Так Гоголь достигает яркости и выразительности в описании характерных черт героя. Вещи предстают перед читателем словно живые, обнаруживая «какое-то странное сходство с самим хозяином дома», а хозяин, в свою очередь, напоминает «средней величины медведя» (с. 441) и обладает всеми соответствующими повадками: животная сущность обнаруживала звериную жестокость и хитрость. Мы видим, что человек, порожденный общественными условиями, в свою очередь кладет отпечаток на все, что его окружает, и сам воздействует на общественную среду.
5. Усадьба как средство характеристики Плюшкина
Последним, кого навестил Чичиков, был Плюшкин. Гость сразу заметил какую-то ветхость на всех строениях: бревно на избах было старым и потемневшим, в крышах были дырки, окна были без стекол или заткнуты тряпкой, балкончики под крышами покосились и почернели. За избами тянулись огромные клади хлеба, явно долго застоявшиеся, цвет которых походил на плохо выжженный кирпичный; на их верхушке росла всякая дрянь, а сбоку прицепился кустарник. Из-за хлебных кладей виднелись две сельские церкви: «опустевшая деревянная и каменная, с желтенькими стенами, испятнанная, истрескавшаяся» (с. 448). Господский дом инвалидом выглядел как непомерно длинный замок, местами в этаж, местами в два, на темной крыше которого торчали два бельведера. Стены были с трещинами, «и, как видно, много потерпели от всяких непогод, дождей, вихрей и осенних перемен» (с. 448). Из всех окон открыты были только два, остальные же были заставлены ставнями или даже забиты досками; на одном из открытых окон темнел «наклеенный треугольник из синей сахарной бумаги» (с. 448). Дерево на ограде и воротах было покрыто зеленой плесенью, толпа строений наполняла двор, возле них справа и слева были видны ворота в другие дворы; «все говорило о том, что здесь когда-то хозяйство текло в обширном размере» (с. 449). А нынче все выглядело очень пасмурно и уныло. Ничего не оживляло картину, только главные ворота были отворены и только потому, что въехал мужик с телегою; в другое время и они были заперты наглухо – в железной петле висел замок.
Позади дома тянулся старый, обширный сад, который переходил в поле и был «заросший и заглохлый» (с. 448), но он был единственным, что оживляло эту деревню. В нем деревья разрослись на свободе, «белый колоссальный ствол березы, лишенной верхушки, подымался из этой зеленой гущи и круглился на воздухе, как правильная мраморная сверкающая колонна» (с. 449); хмель, глушивший внизу кусты бузины, рябины и лесного орешника, пробегал вверх и обвивал сломленную березу, а оттуда начал цеплять вершины других деревьев, «завязавши кольцами
свои тонкие цепкие крючья, легко колеблимые воздухом» (с. 449). Местами зеленые чащи расходились и показывали неосвещенное углубление, «зившее, как темная пасть» (с. 449); оно было окинуто тенью, а в его темной глубине чуть-чуть мелькали бежавшая узкая дорожка, обрушенные перила, пошатнувшаяся беседка, дуплистый дряхлый ствол ивы, седой чапыжник и молодая ветвь клена, «протянувшая сбоку свои зеленые лапы-листы» (с. 449). В стороне, у самого края сада, несколько высокорослых осин «подымали огромные вороньи гнезда на трепетные свои вершины» (с. 449). У других осин некоторые ветви висели вниз с иссохшими листьями. Словом, все было хорошо, но как бывает только тогда, когда природа «пройдет окончательным резцом своим, облегчит тяжелые массы, даст чудную теплоту всему, что создалось в хладе размеренной чистоты и опрятности (с. 449).