По уже отработанному сценарию очередная, 14-я, конституционная поправка принималась в таком темпе, чтобы оппозиция не имела возможности собраться с мыслями и высказать к ней свое отношение.
В принципе, поправка была полезной и вполне оправданной, поскольку запрещала перебежки из одной фракции в другую. Политическое дезертирство в описываемое время действительно приняло беспрецедентные масштабы и стало издевкой над самим понятием неподкупности в политике.
Стоит вкратце остановиться на тексте поправки. В нем, в частности, предусматривалось, что «депутат палаты будет считаться перебежчиком, если он: а) допускает нарушения партийной дисциплины, то есть устава партии, правил поведения и объявленной политики; б) голосует, нарушая директивы парламентской фракции партии; в) воздерживается при голосовании, нарушая политику партии в отношении соответствующего законопроекта». И если вина депутата по одному из этих пунктов установлена, то лидер партии может объявить дисквалификации депутата и лишить его мандата. Единственное право, которое оставалось у депутата, - поднимать руку по команде лидера фракции. В политических комментариях по этому поводу резонно указывалось, что число депутатов Национальной ассамблеи после принятия поправки сократилось до числа лидеров партий, представленных в палате. Отмечалось также, что, проведя 14-ю конституционную поправку, Наваз Шариф установил свою диктатуру в парламенте. Парламентская фракция ПМЛ получила название «порабощенного большинства».
Таким образом, и законодательная, и исполнительная ветви власти оказались под полным контролем премьер-министра. Правда, оставалась еще третья независимая ветвь - судебная. По традиции авторитет Верховного суда, который выполняет в Пакистане функции Конституционного суда, был очень высок. До Наваза Шарифа с Главным судьей все были на «вы». Премьер-министр же повел себя с ним как с потенциальным преступником. Камнем преткновения, вызвавшим или повлекшим непримиримое противостояние, стало число членов Верховного суда. Глава суда считал, что их должно быть 17, то есть на 5 человек больше, чем до тех пор.
Премьер вдруг восстал против этого, пригрозив, что проведет через парламент закон, принципиально ограничивающий полномочия высшей судебной инстанции. Президент Фарук-хан Легари встал на сторону Главного судьи, подчеркнув, что вопрос о составе суда входит в число прерогатив главы этого органа. После серии мелких и не имеющих большого значения препирательств премьер отступил, видимо, почувствовав, что попал на зыбкую почву. Тем не менее, результатом конфликта стал раскол Верховного суда. Главный судья Саджад Али Шах вынужден был подать в отставку, а главой суда стал Аджмал Миян, близкий семейству Шарифов человек. Таким образом, и третья ветвь власти перестала быть независимой.
Действия Наваза Шарифа вызвали бурю протеста в лагере оппозиции. В печати появились обвинения в адрес премьера в том, что созданная им система по сути своей - разновидность фашизма и она объективно прокладывает путь к власти военной диктатуре. Последовавшие события, в том числе обстоятельства отставки президента страны Фарука-хана Легари, показали, что опасения оппозиции небеспочвенны.
29 августа 1998 г. Постоянный комитет Национальной ассамблеи по юридическим вопросам большинством голосов принял к рассмотрению проект 15-й конституционной поправки, или, как его еще называли, шариатский законопроект, предлагавший считать законы шариата, то есть Коран и Сунну, а не конституцию, Основным законом страны. Он был принят в отсутствие членов комитета от оппозиции, которым не была дана возможность обсудить содержание законопроекта с руководством своих партий для выработки консолидированной позиции. Законопроект был должным образом представлена обсуждение Национальной ассамблеи и его принятие, как и ожидалось, не вызвало каких-либо трудностей: квалифицированное большинство ПМЛ в палате действовало строго в соответствии с желаниями своего лидера. Этим дело и кончилось, поскольку сенат, в котором ПМЛ не имела большинства, занял в отношении этого законопроекта заведомо отрицательную позицию.
Но еще когда законопроект только обсуждался, против него высказались Ассоциация адвокатов Верховного суда, организации религиозных меньшинств, включая Пакистанский фронт меньшинств президент ПНП Беназир Бхутго, президент Национальной народной партии Аджмал Хаттак, партия мухаджиров, бывший президент страны и председатель партии Миллят Фарук Легари, многие другие деятели и организации. Негативную оценку получил законопроект и за рубежом.
Анализируя систему, которая в период пребывания Наваза Шарифа у власти находилась в стадии становления, в памяти невольно возникает модель исламского государства, предложенная десятилетия назад амиром «Джамаат-и ислами» А.А. Маудуди. И в самом деле, то, что выдавалось Навазом Шарифом за демократию, один к одному совпадает с «теодемократией» мауланы Маудуди. На вершине пирамиды - халиф, контролирующий работу всех ветвей власти. Окончательные решения принимаются только им. Функции остальных органов власти - разрабатывать рекомендации, которые могут быть и не приняты халифом. Суверенитет принадлежит Всевышнему, халиф же – как бы промежуточная инстанция между ним и народом.
Создававшаяся Н. Шарифом система не была копией или прямым следствием разработок Маудуди, но в основе нарождавшегося порядка, безусловно, лежали те же принципы, что и у творца модели «истинно исламского государства». Эти принципы и сегодня живы не только в умах улемов, но в немалой степени и в умах народа. Этим как раз и объясняется то, что на пути демократии в Пакистане, казалось бы, неожиданно возникают препятствия в виде требований неукоснительно следовать исламским предписаниям, в том числе законам шариата.
Реалии сегодняшнего дня
Демократия как форма общественного устройства всегда была весьма слабой в Пакистане, а иногда явно отдавала фарисейством. Даже в периоды гражданского правления декларируемые демократические ценности служили лишь прикрытием авторитаризма. Такой, в частности, была и власть Наваза Шарифа.
Этот феномен вызвал к жизни любопытное явление. Традиционные и признанные политические партии оказались как бы в стороне от главного направления идущей в Пакистане политической борьбы.
Партии, десятилетиями олицетворявшие собой демократический процесс (со всей его местной спецификой), перестали быть хребтом политики и превратились или быстро превращаются в маргинальные, которые, в общем-то, можно и не принимать в расчет, давая долгосрочные прогнозы. Полюсами борьбы и сейчас остаются демократы и исламисты, но первые быстро теряют силы, голос их слабеет. Собственно, демократов в понимании «отца нации» М.А. Джинны в сегодняшнем Пакистане осталось не так уж много. Они явно уступают поле битвы исламистам и армии. Последняя из вечно присутствовавшего, но всегда неожиданно возникавшего, фантома превратилась в постоянный, активный фактор пакистанской политики. Фантом обрел плоть и стал каждодневной реальностью. Необходимо констатировать, что в настоящий момент пакистанское общество более чем когда-либо подвержено влиянию религиозного экстремизма. Избавление от растущих жизненных бед многие пакистанцы видят в исламской альтернативе. Это не значит, что на следующих выборах (если они когда-нибудь и состоятся) они дружно бросятся голосовать за кандидатов от религиозных партий. Уже неоднократно в прошлом они демонстрировали способность отделять зерна от плевел, лозунги исламистов от жизненных потребностей. Однако общий настрой в отношении религиозных партий и вековых порядков меняется в пользу последних. Становится все более очевидным, что еще не пришло время хоронить законы традиционного общества.
Принцип «больше традиционного общества - меньше демократии» работает без сбоев. Наиболее авторитетная религиозная партия страны «Джамаате ислами», образно говоря, все последнее десятилетие находится между искушением отдаться конформизму, став респектабельной буржуазной партией, и желанием не растерять свой авторитет революционной партии среди последователей-фанатиков. Окончательно интегрироваться в политическую систему страны - значит отказаться от революционных методов борьбы за построение «истинно исламского государства», разработанных и предложенных основоположником исламского фундаментализма в Пакистане АА. Маудуди. Между тем инерция вовлечения фундаменталистов в политический процесс набрала во времена Зия уль-Хака такие темпы, что теперь сохраняется как нечто самодовлеющее. Другими словами, властям не надо предпринимать особых усилий, чтобы сдерживать революционный пыл религиозных экстремистов ДИ. Одиннадцатилетняя сопричастность ДИ к делам управления страной в период военной диктатуры объективно укрепила позиции того крыла партии, которое выступает за ее полнокровное и постоянное участие в политическом процессе наряду с другими партиями.
Дело, однако, в том, что в партии активны и представители левого крыла, фундаменталисты-ортодоксы. Они допускают парламентскую и иную популистскую активность, но лишь как тактическую уловку, которая отнюдь не означает отказа от революционных действий в целях захвата власти, если обстановка для этого благоприятна. На руку им играет и тот фактор, что государство любой ориентации (демократической или авторитарной) не может позволить себе непримиримое, а тем более враждебное, отношение к адептам религиозной идеологии. Как раз поэтому на протяжении десятилетий мы наблюдаем, казалось бы, противоречивое, а иногда и просто труднообъяснимое, отношение властей к религиозным партиям.