Точка зрения Ю. М. Лотмана была оспорена А. Зиминым. По мнению последнего, жесткое противопоставление "славы" и "чести", продемонстрированное Ю. М. Лотманом, относится лишь к идейной концепции "Слова о полку Игореве". Во множестве же других текстов разных жанров "слава" и "честь" не противопоставляются, а существуют в единой формуле "честь и слава" или же взаимозаменяются. Кроме того, существует немало убедительных примеров, когда жизнь отдаётся не за славу, а за честь князя. Так. В 1153 году галицкие мужи говорили князю Ярославлю: "хочем за отца твоего честь и за твою головы свои сложить". В 1155 году берендеи (тюркский кочевой народ) говорили князю Юрию: "мы умираем за русскую землю с твоим сыном и головы свои складаем за твою честь". Когда ростовцы в 1175 году просили у князя Глеб "приставить послы", то он "рад бысть, аже на него честь воскладывают"5.
Главной новацией ответной статьи М. Ю. Лотмана было введённое им разделение средневековой модели ценностей на две - христианско-церковную и феодально-рыцарскую. По мнению Лотмана, цитируемые А. Зиминым тексты "представляют собой смешение рыцарской и религиозно-монашеской точек зрения". Обращаясь к русским источникам, он настаивает на связи чести с вассальными отношениями:
"Показательно, что честь всегда дают, берут, воздают, оказывают. Этот микроконтекст никогда не применяется к славе. ...Известная синонимичность, казалось бы, противоположных глаголов "дать" и "брать" объясняется амбивалентностью самого действия в системе раннефеодальных вассальных отношений. Акт дачи дара был одновременно и знаком вступления в вассалитет и принятия в него. ...С этой амбивалентностью дачи -получения, когда каждый получающий есть вместе с тем и даритель, связывается то, что честь воздаётся снизу вверх и оказывается сверху вниз. При этом неизменно подчёркивается, что источником чести для подчинённых является феодальный глава»6.
Представляется, что проблема интерпретации чести в текстах Киевского периода отнюдь не решена. Во-первых, задействован далеко не полный корпус текстов. Во - вторых, следует помнить, что использование слова "честь" в том или ином значении зависит от характера текста (религиозный или светский, "мирный" или военный, переводной или оригинальный, директивный или "горизонтальный", ученый или профанный и т. д.). В-третьих, конструирование "модели мира" - операция весьма рискованная, чреватая абсолютизацией рабочего "идеального типа".
В текстах XII века, описывающих признание русскими князьями власти Батыя, феномен чести рассматривается не в сословно-рыцарском и не в вассально-субординационном ключе, а в дипломатическом аспекте - как признание полномочий русских князей на владение отдельными территориями.
Так, авторы галицко-волынской летописи сохраняли надежды на союз с государствами Западной Европы, с римским папой. Поэтому, описывая визит Даниила Романовича на поклон к Батыю, повествователь горестно восклицает по поводу милостивого приёма князя в орде: "О, злее зла честь татарская! Данилови Романовичу, князю бывшу велику обладавшу Русскою землею, Кыевом и Володимером, и Галичем... и инеми странами, ныне садить на колену и холопом называеться ... О, зла честь татарская! Его же отец бе царь в Русской земли, иже покори Половецкую землю и воевал на иные страны все. Сын того не приял чести, то иный кто может прияти..."
.В северо-восточной Руси помощи с Запада не ожидали, поэтому владимирский летописец, напротив, с большим удовлетворением отмечает те случаи, когда суздальским князьям в Орде воздавали честь, не сетуя по этому поводу и не вспоминая славного прошлого, когда русские князья были самостоятельны. Когда в первый раз Ярослав Всеволодович поехал к Батыю, тот почтил его "великой честью", назначив старейшим князем в Русской земле. Ярослав "возвратился в свою землю с великой честью".
В 1252 году летописец снова с большим удовлетворением отмечает, что татары "опустиша с честью великою" Александра Невского, ездившего к Батыю ... Таким образом, владимирские летописцы изображают политику своих князей как сознательную жертву, на которые князья идут для спасения земли и людей. И если князья добывают себе у ханов великую честь, то это доказывает только, что князья не жалеют себя ради блага Руси.7
Антитеза "чести" и "прагмы" в отечественной истории XIII - XIV вв. весьма оригинально описана Н. В. Карловым: "С активным появлением Москвы на силовом поле восточно - европейской геополитики ситуация изменилась. И летописи, и литература в целом рассматривали рыцарскую честь и славу князей киевского периода как стимул, как мотивацию их благородной деятельности за (в интенции литераторов) единство Руси. Но все впустую. Интеллигенты - книжники страдали за Русскую Землю в целом, а князья резали друг друга по отдельности с честью и славой, Москва же без особой чести, не гоняясь за великой славой, действовала прагматично и с успехом"8.
В ХV-ХVI вв. На Руси складывается особый феномен-местничество. Оно заключалось в "наследственном закреплении за особыми родами и представителями их старших родов возможности и права поверстания в определенные чины ... Именно чины именовались ''честью", термин этот обозначал и почетные назначения и запись о нем''.
Первичным "источником чести" является монарх, но, пожаловав ''честь», он становился над ней не вполне властен: лишь в исключительных случаях государь мог отнять "честь" Дарованная корпорации "честь» превосходила «честь" отдельного ее члена 9. В целом боярство, сплоченное "круговой порукой родовой чести", образовывало политический класс, с которым верховная власть принуждена была считаться, и из которого "волей-неволей должна была выбрать лиц для занятия правительственных должностей". В то же время "чувство узко понимаемой родовой чести притупляло чутье общественного, даже сословного интереса и таким образом разрушало сословия нравственно и политически". Развитие абсолютизма вело к постепенному вытеснению местничества 10.
Особым вниманием к вопросам "государственной чести" отмечено было время княжения (1533-1547) и царствования (1547-1584) Ивана Грозного. Будучи глубоко убежден в превосходстве наследственной монархии над выборной, в переписке с трансильванским князем Баторием (избранным "по многомятежному человеческому хотению") Грозный однажды заметил: "Тебе со мною бранитеся - честь, а мне с тобою - бесчестье".
В целом же вопрос о государственной чести имел во времена Ивана Грозного два аспекта. Отношения с Крымом были менее официальными, и "широкое понятие "чести" русских государей обретало единственный смысл - признание их независимости", собственно же соображения чести как престижа отходили на второй план. В отношениях же с другими государствами Европы и Азии вопрос "престижной", дипломатической чести ставился во главу угла.
Так, когда "один из русских дипломатов, находясь в Вене, не сумел дождаться приема в тронном зале и посетил тяжело больного императора в его спальне, то, опасаясь наказания за "поруху" государевой "чести", он ...оправдал свой поступок тем, что "цесарь вельми хвор" официальной аудиенции могло не быть".
Посольские дьяки тщательно анализировали сведения о прежней "чести", оказывавшейся представителям монарха, присылающего посольство. Они определяли церемониал будущей аудиенции так, чтобы ни послам, ни государевым людям "порухи "чести" не было б". В Москве не ограничивали численность посольской свиты: большая численность свидетельствовала о высоком положении дипломата, а, значит, служила ''чести'' принимавшего посольство государя11.
Царствование Алексея Михайловича (1645 - 1676 гг.) также отмечено повышенным вниманием к чести. Один из аспектов этой темы - уподобление царя Богу.
Уподобление царя земного "по чести" Богу встречается еще в ХIV-ХV вв. В "Пчеле" публикуется сочинение византийского писателя XI в. Агапита ,21-я глава коего звучит так: "Плотским существом равен есть всем человекам царь, власть же сановною подобен есть Богу вышнему, не имеет ибо на земле высшего себе ... так как Бог есть, по образу божественному честен есть ...". Иными словами: царь во всем (и честью) подобен богу и отличается лишь одним - смертностью, тленностью.
Алексей Михайлович решительно применяет к себе формулу "Бог дарует честь первочеловеку Адаму" и в грамоте Василию Шереметеву пишет:" Ведомо тебе самому, как великий Царь и вечный изволит быть у нас, великого государя и тленного царя ... Бог изволил нам, великому государю и тленному царю честь даровати ...»12
"Прияв честь" от Бога, Алексей Михайлович подверг пересмотру и представления о боярской чести. Царь признавал, что "боярская честь по отечеству - честь вечная, но суть ее, для него, не в каких-либо основных правах, а в долге «родословных» людей отличаться от "худых, обычных людишек" "в страхе Божием и государевом" ...Боярская честь "совершается" на деле в меру служебной заслуги; бывает и так, что иные, у кого родители в боярской чести, а сами ... не приемлют этой чести; другие же, много лет прожив без боярства, под старость взводятся в ту боярскую честь". Эта теория была развита царем Алексеем в переписке с близкими ему лицами. На практике же боярская дума при Алексее была покорным орудием верховной власти и не играла какой-либо значимой роли. 13
Царствование Петра I (1689-1725 гг.) продолжило разработку темы "честь царя - честь Бога". В 1718 году Феофан Прокопович, сподвижник Петра Великого, пишет работу "Слово о власти и чести царской", в которой защищает неограниченную самодержавную власть и правомерность суда над царевичем Алексеем. Феофан использует логический прием: в божьей чести должно усматривать основание для чести царской Вот один отрывок: "Время показати, каковую должны есмы властем честь, любовь, верность, каковый страх и повиновение. Но се мнится быти слово лишнее, кто бы ведый совершенно, яко власть от бога есть, сумнится или вопрошати может о почести оной ? Разве с) мнится он и почитании самого бога."