По поводу изложенного взгляда Рачинского на особенности духовной природы русских детей нельзя не вспомнить теорию Толстого о совершенстве детской природы, заключающемся в гармоничности детства, в стройности и связности различных видов деятельности дитяти, в присущем ему чувстве меры. Толстой также говорил о великих художественных талантах, в частности в области слова, русских крестьянских мальчиков, проявивших такую сознательную силу художника (в повести "Солдаткино житье"), какой на всей своей необъятной высоте развития не мог достигнуть Гёте. Русские дети, по мнению Толстого, вообще очень талантливы. Так, он сообщает, что ему однажды случилось рассуждать с несколькими деревенскими мальчиками о том, что не все есть польза, а есть и красота, и что искусство есть красота, и мы, говорит Толстой, поняли друг друга, и Федька совсем понял, зачем липа растет и зачем петь. Пронька согласился с нами, но он понимал более красоту нравственную — добро. Семка понимал своим большим умом, но не признавал красоты без пользы. "Мы переговорили, как мне кажется, все, что сказать можно о пользе, о красоте нравственной и пластической" 2.
Вообще же русский народ и русских детей Рачинский характеризует так: "Та высота, та безусловность нравственного идеала, которая делает русский народ народом христианским по преимуществу; которая в натурах спокойных и сильных выражается безграничною простотою и скромностью в совершении всякого подвига, доступного силам человеческим; которая в натурах страстных и узких ведет к ненасытному исканию, часто к чудовищным заблуждениям; которая в натурах широких и слабых влечет за собою преувеличенное сознание своего бессилия и, в связи с ним, отступление пред самыми исполнимыми нравственными задачами, необъяснимые глубокие падения, которая во всяком русском человеке обусловливает возможность внезапных победоносных поворотов от грязи и зла к добру и правде — вся эта нравственная суть русского человека уже заложена в русском ребенке. Велика и страшна задача русской школы ввиду этих могучих и опасных задатков, ввиду этих сил, этих слабостей, которые она призвана поддерживать и направить. Школе, отрешенной от церкви, эта задача не по силам. Лишь в качестве органа этой церкви, в самом широком смысле этого слова, может она приступить к ее решению. Ей нужно содействие всех наличных сил этой церкви, и духовных и светских" 3.
Приведенные мнения Рачинского в некоторой мере обрисовывают его идеал народной школы. В дополнение сообщим несколько его частных взглядов по этому предмету.
Состав курса народной школы невелик, он охватывает русский язык, арифметику (целых чисел) и Закон Божий. Кроме того, народная школа должна сообщить своим питомцам знание церковнославянского языка — педагогический клад, так как этот язык с одной стороны, обособлен от отечественного целым рядом синтаксических и этимологических форм, а с другой — близок к нему, вследствие чего его изучение доступно на первых ступенях грамотности. Изучение церковно-славянского языка составляет превосходную умственную гимнастику, придает жизнь и смысл изучению русского языка, сообщает прочность приобретенной в школе грамотности.
Желательность расширения такого скудного курса, по мнению Рачинского, не подлежит спору и сомнению; но в каком порядке, в какой постепенности могут быть введены в нашу сельскую школу те предметы преподавания, которые желательно присоединить к ее программе, — об этом идут споры. По мнению Рачинского, пополнение программы должно совершиться в таком порядке: церковное пение, арифметика дробных чисел, элементарная геометрия. Идти дальше при одном учителе немыслимо. Поэтому лишь в исключительных, особенно благоприятных случаях возможно введение в программу сельских школ географии, отечественной истории и экспериментальной физики. Желательно также распространение у нас через сельскую школу сведений и умений технических. Что же касается введения в программы сельских школ преподавания естественных наук, то это невозможно. Единственный разумный подступ к преподаванию естественных наук заключается в наглядном ознакомлении детей с местной флорой и фауной, но это немыслимо, так как учебный период падает на время покоя органической природы. Устные же и книжные сообщения совершенно бесполезны и обречены на неизбежное забвение. Продолжительность обучения в обыкновенной народной школе Рачинский считает необходимым установить в четыре зимы, начиная посещение школы с 10 лет.
Внешняя организация наших народных школ весьма разнообразна. У нас есть министерские училища, содержание которых обеспечивается из государственного казначейства при значительной прибавке из местных средств; есть земские училища, в содержании которых в большей или меньшей степени участвуют местные крестьянские общества — волости или приходы; есть волостные и приходские училища, пользующиеся более или менее щедрой поддержкой земства; наконец, есть училища, исключительно или преимущественно содержимые на средства частных лиц. Училища, обеспеченные принадлежащим им капиталом, составляют весьма редкое исключение.
Продолжительность обучения в этих школах различна. Рачинский стоит за приходскую школу с учителем-священником. Волость слишком крупная единица, чтобы ее положить в основу распределения школ; одна деревня — единица слишком мелкая, слишком бедная материальными и умственными силами, чтобы создать себе удовлетворительную школу. Деревенская школа в огромном большинстве случаев не может повести своих учеников далее простой грамотности церковного характера, к тому же недостаточно осмысленной. Она драгоценна лишь как подспорье более совершенной — приходской. За приходом, после деревни, остается значение единственного живого союза в нашем сельскому быту. Сельская школа, сделавшись приходской, одновременно станет и церковной, будет делом всех церковных элементов сельского населения, духовных и светских, а прежде всего и больше всего делом самих священников. Живое и непосредственное участие духовенства в народной школе сообщит ей твердость и должное направление. Задача школы типа 60-х годов — "сделать из ребенка человека" — абсолютно непонятна родителям наших школьников, они полагают, что дитя сделается человеком и не видав азбуки, стремление же школы — сделать из детей добрых христиан — это всякому понятно и всякому любо. Церковная школа учит не для экзамена, а для жизни, она продолжает собирать своих питомцев и по окончании периода учебы в качестве усердных посетителей церковных служб. Только церковная школа может оказать действенное влияние на последующую жизнь учащихся. Трех кратких зим раннего учения слишком мало, чтобы оставить следы долговечные и глубокие.
Защищая громадное значение церковного элемента в начальном образовании, Рачинский понимал церковность не как внешнюю обрядность, а как источник нравственного назидания и христианско-религиозного просветления, так как в церковном богослужении скрыт "целый мир высокой поэзии и глубокого богословского мышления". Рачинский — страстный любитель церковных служб и церковного чтения и пения, он прекрасно понимает смысл всех богослужений и их поэтический характер, с горячей любовью знатока и ценителя он описывает ход богослужения. Церковное чтение есть, по его мнению, искусство, требующее и природного таланта и многолетнего упражнения, искусство, которое может быть доведено до высокой степени совершенства, самое популярное из искусств. Образовательное влияние его громадно. О церковном пении нечего уже и говорить. "Есть ли нужда читателю, хотя сколько-нибудь знакомому с нашим богослужением, напоминать о неисчерпаемом разнообразии наших древних церковных напевов? Тому, кто окунулся в этот мир строгого величия, глубокого озарения всех движений человеческого духа, тому доступны все выси музыкального искусства, тому понятны и Бах, и Палестрина, и самые святые вдохновения Бетховена и Глинки". Зато светское пение Рачинский предлагает совсем изгнать из школ.
Как глубоко осмысленно и поэтично представлял Рачинский церковность и богослужение, это особенно выясняется из его известного похода со школьниками в Нилову пустынь и описания служб первой недели великого поста. "Началась вечерня (в Ниловой пустыни). В соборе царствовал мягкий полумрак, и собор казался еще обширнее, еще величественнее, чем при солнечном свете. Причудливая резьба иконостаса утратила свои резкие очертания. Однако сияние над царскими вратами продолжало отражать серебристым блеском задумчивый свет, падавший из купола, да сверкала позолота от множества свечей, зажженных у раки Преподобного. Пение шло на одних мужских голосах, не столь величественно и стройно, как восемь лет тому назад. Тем не менее впечатление службы неспешной и осмысленой было благотворно и сильно. Тихо и стройно, с невольным понижением голосов под лад густеющим сумеркам, развертывались длинные моления повечерия и акафиста. Великолепный конец вечерних монастырских служб — поклон настоятеля братии с молением о прощении — был как всегда величественен и трогателен. Торжественно и призывно прозвучали последние слова величания, обращаемого к мощам Преподобного: "наставниче монахов и собеседниче ангелов"".
Таким образом, при совершении богослужения Рачинскому рисуются религиозно-поэтические картины, он подмечает и изменяющееся освещение церкви, и понижение голосов под лад густеющим сумеркам, и торжественную важность поклона настоятеля братии. Простоять в церкви за всенощною подряд четыре с половиной часа ему нипочем, одно удовольствие, лишь бы хорошо пели. Он прямо говорит, что хорошая церковная служба, с хорошим пением, доставляет ему больше эстетического наслаждения, чем оперы Вагнера или Мейербера.