Смекни!
smekni.com

Теоретическая педагогия после Екатерины II (стр. 3 из 4)

Шевырев в своей речи, отличающейся больше красноречием, чем психолого-педагогическим анализом и научною доказательностью, старался убедить в том, что семья и государство должны равно участвовать в полном воспитании человека. Семейный очаг — место насаждения и укоренения многих добродетелей, правильного религиозно-нравственного воспитания любви и пр.; невидимый, внутрений человек создается в семье, ее влияниями, а не государством и его учреждениями. Государство довершает семейное образование, приучая всех к сознанию долга необходимости и к общественным отношениям, приводя к единству разные мысли, характеры, обычаи и предоставляя в своих школах богатые средства к раскрытию всех сил и способностей. Государственное образование предполагает семейное и гораздо больше зависит от него, чем наоборот, семейное от государственного. "Из университета выходит студент или кандидат; но из ваших рук (разумеются руки родителей) выходит человек — звание важнейшее всех других званий. Да, только в самой тесной, в самой неразрывной связи семейнаго воспитания с государственным заключается идеал воспитания совершеннаго везде". Но для того чтобы семья выполнила свою педагогическую задачу, совершенно необходимо, чтобы воспитание и образование совершались в семье на родном языке, а следовательно, в русской семье — на русском языке, в русском духе. "Грустно сказать, а надобно, — замечает оратор — много народов живет по лицу земли, но в целом мире есть только один народ, в котором из круга образованнейших семейств исторгается почти вовсе язык отечественный, и этот народ — мы! Какое жалкое исключение!.. Окружайте колыбель его (русскаго ребенка) сладкозвучными песнями и преданиями родины, да вырастает ваше дитя на этих звуках и чувствах, как вырастала на них богатырская Россия! Да не прикоснется к устам и языку его ни один чуждый звук до тех пор, пока не разовьется в нем свободно дар человеческаго слова в звуках ему родных, — а там пускай приходят по очереди и образованные языки иных народов, но пусть приходят в семью вашу как приглашаемые гости, а не как властелины, порабощающие ваш ум и народное слово!" 7.

Таким образом, оба упомянутые писателя встают на защиту семейного воспитания и вооружаются против иностранщины. Очевидно, петровские и екатерининские педагогические идеи были еще сильны в жизни. Говоря о важности и значении семейного воспитания, Шевырев замечает, что семей, отвечающих изображенному им педагогическому идеалу семьи, очень мало. "Как мало этих добрых и прекрасных сосудов для развития семени человечества! Как часто внутренний человек искажен бывает в них от вредных влияний". Такие семьи, как та, для которой князь Ширинский-Шихматов составлял свои "Письма о воспитании благородной девицы...", были очень редки, и идеи благородного защитника семейного воспитания находили мало применения 8.

Недаром письма были и напечатаны лишь спустя шестьдесят с лишком лет по их составлении.

Второе направление имеет главным своим представителем архиепископа Евсевия. Его сочинение "О воспитании детей в духе христианского благочестия" замечательно тем, что оно есть если не первое, то одно из первых руководств по педагогии, не переведенное и не переделанное с какого-нибудь иностранного сочинения, а самостоятельное произведение, в стройном виде излагающее теорию воспитания. Основа сочинения, как показывает заглавие, религиозная, все оно проникнуто горячим религиозным чувством; автор постоянно старается свои взгляды подкрепить текстами Священного Писания. Стоя на религиозной почве, автор весьма правильно и широко определяет задачи педагогии и весьма последовательно и стройно развивает ее содержание. Наука воспитания имеет, по автору, своим предметом усовершенствование сил человека, физических и нравственных. Цель ее — пробудить в дитяти дремлющие способности, укрепить их упражнением, частью — предохранить от повреждения, а частью — поврежденное исправить и все силы его привести в такое взаимное подчинение, чтобы они все заодно действовали для достижения последнего назначения воспитанника, как временного, так и вечного. Педагогия подчиняет в человеке низшее высшему, а высшее — высочайшему. Понимаемое в таком смысле воспитание не должно оставить без образования ни духа, ни тела, возбуждая и укрепляя все силы и способности человека. Воспитание должно производить в человеке единство и гармонию, а потому низшее должно подчинять высшему, а высшее — высочайшему; гармония же должна согласовываться с временным и вечным назначением человека. Если будущее звание воспитанника предрешено заранее, то все способности его нужно образовать так, чтобы он со временем мог наилучшим образом исполнять обязанности своего знания; вечное же и высшее назначение каждого человека есть его теснейшее общение с Богом в вечности, а потому и воспитание должно совершаться в духе христианского благочестия 9.

Автор развивает содержание педагогики в таком порядке: во введении (§ 1—10) излагает предварительные понятия о назначении человека, о воспитании, науке воспитания и т. п., затем изъясняет общие правила воспитания, развития способностей, предохранения их от повреждений, исправления недостатков и об образования самого себя (§ 13—27). За общими правилами следуют частные — самая большая часть сочинения — об образовании тела и душевных способностей: ума, чувств, желаний и нравственного настроения (§ 28—128). Последняя, меньшая часть сочинения посвящена вопросам обучения — о предметах обучения, формах и о наилучших средствах к собственному дальнейшему образованию учеников (§ 129—154).

Из частных рассуждений автора мы обратим внимание на следующие мысли. От детского возраста нельзя требовать ничего, кроме того, что свойственно детям. Неразумно было бы желать, чтобы дитя в детстве же достигло мужской основательности или постоянства, предусмотрительности и твердости, которые бывают только плодом многих опытов и зрелости, как физической, так и нравственной. Дети пусть остаются детьми: надобно стараться только о том, чтобы они были хорошими детьми, а хорошими мужами они будут в последующие годы (§ 93).

Воспитание всегда должно быть приспособляемо к личным свойствам воспитанников. Поэтому в том, что касается умственного образования, прежде всего необходимо узнать, какие дарования имеет воспитанник, к каким предметам он преимущественно расположен и как надобно поступать, чтобы предохранить умственные способности его от повреждения и правильно образовать их (§ 53).

Автор предвосхитил теорию Герберта Спенсера о естественных наказаниях. Он рассуждает так: воспитывать может одна любовь, а любовь требует не только ласковости, но и строгости. Для тех воспитанников, на которых не действуют доводы разума, необходимы наказания. "Те наказания всегда лучше, которые, как естественныя следствия, сами собою вытекают из проступка. В таком случае, кажется, не воспитатель определяет наказание воспитаннику, а воспитанник сам себя наказывает". Вообще же характер наказания автор поясняет так: никогда не употребляй такого наказания, которое не ведет к цели или более вредно, чем полезно. А таким бывает наказание, когда им повреждается здоровье наказываемого, подавляется в нем чувство стыда и чести, а в прочих детях, свидетелях наказания, возбуждается какое-нибудь вредное чувство, например презрение, жестокосердие и т. п. Избираются всегда такие наказания, которые соответствуют настоящей потребности, сообразно со свойствами виноватого и его товарища и могут обещать добрые последствия (§ 104).

Сочинение И. И. Давыдова "О согласовании воспитания с развитием душевных способностей" интересно по своей теме. Автор держится того убеждения, что душевные способности, равно как и телесные силы, развиваются последовательно, в известном и определенном порядке, в этом порядке цветут и зреют. Начертить природный порядок развития всех сил человека и указать применение к нему воспитанника и составляет задачу автора. Задача весьма серьезная и важная, свидетельствующая о том, как русская педагогическая мысль при всех стеснениях рвалась наружу и принималась за коренные педагогические темы. По мнению автора, последовательность развития душевных способностей такая: чувство — в период детства, ум — в период юности и воля — в период зрелого возраста. Малоуспешность воспитания зависит от трех главных причин: преждевременного начала учения и его непоследовательного продолжения, отсутствия забот при сообщении знаний о развитии самой мыслящей способности и от односторонности воспитания, заключающегося в том, что не все стихии нашей души развиваются в воспитании. Обыкновенно спрашивают: чему нужно учить сына или дочь. Лучше бы спрашивать о том, как развивать душевные способности. Дайте им правильное развитие, и тогда легко будет приобрести все нужные сведения. "Воспитайте чувство, ум и волю согласно с их развитием — вот простой закон", в котором, по автору, основа педагогии можно быть дана лишь психологией и истинная педагогия есть педагогия психологическая.

Желание многих родителей слишком рано учить детей губит юные способности, преждевременно ослабляет их и препятствует полному их развитию. В детском возрасте растительная жизнь преобладает над другими видами деятельности организма, духовные силы едва лишь раскрываются и обнаруживаются преимущественно чувствованиями. Главнейшие из них — повиновение и благодарность.

Переход детства в отрочество ознаменовывается тем, что сила представлений возрастает, возникает способность к учению. Представления понемногу возвышаются до понятий, воображение становится деятельным, а склонности обращаются в характер: умственная сфера получает перевес над чувственностью. Разумение в отроке составляет главный предмет воспитания, поэтому родители должны всячески стараться питать в отроке любовь к учению. В усилении ее, собственно, состоит преимущество общественного воспитания перед домашним. Важность учения в этом возрасте не в количестве сообщаемых знаний, а в возбуждении сильнейшей деятельности для их приобретения и размышления о том, что приобретено. Заучивать наизусть без понимания бесполезно, память и рассудок нужно упражнять совместно. Религия также не может быть предметом учения наизусть. Благочестивое чувство детей подавляется, как только божественное учение становится изнурительным трудом для них, и то, что должно быть для человека священным, внушается угрозами.