Что стремление к однообразию характеризует не только николаевскую школьную политику, но и государственную школьную политику вообще, видно из того, что даже при Екатерине II, в самом начале распространения более или менее правильно устроенных школ, однообразие ценилось государственными педагогами очень высоко. Комиссия, учреждавшая главные и малые училища при Екатерине II, по завершении их осмотра в 1789 году членом ее Козодавлевым докладывала непременному совету: "Все сии школы находятся везде в совершенном единообразии. Ученики все, в какой бы они школе ни были, читают одинакия учебныя книги, и учители употребляют одинакий способ обучения и наблюдают одинакое распределение часов, назначенное прежде и после полудня, так что науки в школах сих преподаются в самом отдаленном краю России в одно и то же время и в том единообразном основании, на каком преподаются оныя и в самой столице". А известный профессор Дильтей, о котором уже была речь, в своем проекте об учреждении разных училищ для распространения наук и исправления нравов еще в 1764 году отмечал такой недостаток в постановке образования: "Канцелярии весьма великое причиняют учреждениям ученым препятствие, ибо науки любят свободу и особливый свой имеют порядок, который от канцелярских установлений совсем отличен".
Однообразие есть начало формальное и внешнее, а потому и недостаточное. К нему нужно было присоединить какие-либо положительные начала, влить в него какое-либо определенное содержание, чтобы сделать его живым и действенным. Поставленную задачу и постарался разрешить министр Уваров знаменитой тройственной формулой, известным положением, что русское образование должно утверждать на исторических началах православия, самодержавия и народности. Эта формула была возвещена Уваровым попечителям учебных округов в циркуляре от 21 марта 1833 года 8: "Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование согласно Величайшим намерениям Августейшаго Монарха, совершалось в соединенном духе православия, самодержавия и народности". И министр прибавлял: "Я уверен, что каждый из профессоров и наставников... употребит все силы, дабы соделаться достойным орудием правительства и заслужить полную доверенность оного", и только потом уже заметил, что профессора и наставники позаботятся и о преподаваемых науках. Быть достойным орудием правительства — это первая обязанность профессоров и наставников, а заботиться о преподаваемых науках — это вторая обязанность.
Приведенной формуле Уваров придавал громадное значение, ею руководствовался в продолжительное свое управление министерством и ее же завещал деятелям просвещения после себя. Покидая в 1849 году министерский пост, Уваров написал письмо попечителю Казанского учебного округа с изъявлением благодарности ему, ректору и совету университета и всем начальникам учебных заведений. Письмо он закончил формулировкой основных начал своей государственной педагогии: "Уношу с собой несомненную уверенность, что... и впредь служебная их (чинов учебного ведомства) деятельность неизменно будет управляема теми же руководительными началами, которыя напутствовали им и мне с первых и до конца совокупной нашей службы, что дальнейший их путь будет незыблемо укрепляться на тройственной основе образования — на православии, самодержавии и народности".
Эта тройственная формула и осуществлялась в николаевское время. Так, под народностью образования понималось преобразование инородческих школ в духе общегосударственном, превращение, например, частных еврейских училищ в казенные, преподавание всюду на русском языке. При этом пояснялось, что мечты славянофилов о культурном и политическом единении славянских племен бесполезны и вредны, что они — игра фантазии, что следует иметь в виду исключительно русскую народность, без всякой примеси современных политических идей.
Православие просвещения предписывало господство православной веры над другими, большее или меньшее притеснение других, а также видное положение закона Божия в школе. В 1850 году император Николай так поучал нового министра народного просвещения: "Закон Божий есть единственное твердое основание всякому полезному учению". Депутации Московского университета он говорил незадолго до своей кончины: "Ученье и ученость я уважаю и ставлю высоко; но еще выше я ставлю нравственность. Без нее ученье не только бесполезно, но может быть вредно, а основа нравственности — святая вера".
Означенная тройственная формула весьма близка государственной педагогии, поэтому сущность ее, одушевляющее ее начало, ее дух мы можем встречать действующим не только в николаевское время, но и на всем протяжении государственного периода, как только государственная педагогия переживала острое столкновение с общественной и наукой вообще. В двадцатых годах XIX века у нас обсуждался вопрос о постановке преподавания философии. В 1823 году Магницкий ходатайствовал о запрещении преподавания философии, потому что "нет никакого способа излагать эту науку не только согласно с учением веры, ниже безвредно для него". После подробного рассмотрения этого вопроса главное правление училищ уже в 1826 году решило, что "курс философских наук, очищенный от нелепостей новейших философов, основанный на истинах христианскаго учения и сообразный с правилами монархического правления, необходим в наших высших учебных заведениях". Но и этот "очищенный" и сообразованный с правилами монархического правления философский курс не удержался в наших университетах и за свой вольный и опасный дух был изгнан в 1850 году вместе с государственным правом. От всей философии остались лишь психология да логика, преподавание которых было возложено на профессоров богословия, причем программы по этим наукам министерству было предложено составлять по соглашению с духовным ведомством.
Само собой разумеется, что за весь период государственной педагогики наблюдение за школами было весьма строгим со стороным правительства, а в критические времена политической жизни эта строгость усугублялась, меры предосторожности и карательные усиливались.
И в обыкновенное время с особенным вниманием школьным ревизорам правительство рекомендовало следить за тем, обучается ли юношество с надлежащим тщанием российскому языку и отечественной словесности? Внушаются ли ему при всяком удобном случае преданность престолу и повиновение властям? Укрепляется ли в сердцах питомцев любовь к родине и ко всему отечественному? Но в 1848 году в связи с политическими движениями на западе Европы попечителям учебных округов был разослан секретный циркуляр, в котором политика в применении к педагогике заявила о себе особенно ясно и сильно. Чтобы пагубные мудрствования "преступных нововводителей" не могли проникнуть в многочисленные учебные заведения наши, писал министр, он признал "священною обязанностию" обратить внимание попечителей на следующее: 1) на дух преподавания вообще в училищах и в особенности в университетах; 2) на поведение и образ мыслей студентов университета и воспитанников гимназий; 3) на благонадежность начальников, наставников и воспитателей, употребленных к образованию юношества и 4) на частные учебные заведения и пансионы, особенно на содержимые иностранцами. Конечно, надежнейшее средство сохранить юношество от заразы вольнодумства, продолжал циркуляр, есть, во-первых, отчетливое преподавание закона Божия, с ближайшим указанием на прямые обязанности верноподданных; во-вторых, недопущение при преподавании прочих учебных предметов ничего такого, что могло бы в незрелом еще уме юношей поколебать веру или уменьшить убеждение в необходимости и в пользе основных учреждений нашего правительства, и, в-третьих, бдительное и строгое наблюдение за нравственностью учащихся. "Чтобы достигнуть вполне этой всегда важной, но по настоящим обстоятельствам еще важнейшей цели, необходимо Вашему Превосходительству и подчиненным вам начальствам учебных заведений усугубить за ними надзор и не упускать из виду ни одного обстоятельства, которое могло бы благоприятствовать к сохранению между учащимися добраго духа, покорности властям и преданности правительству".
Очевидно, что приведенный циркуляр рассматривает школу как орудие политики и ставит ей цель — всеми средствами служить созданию в учителях и учащихся благонадежного политического духа, определяемого современными политическими условиями. О прямых и существеннейших задачах школы не упоминается. Важнейшей целью признается политическое воспитание в духе стремлений тогдашнего правительства.
После этого не удивительно, что в царствование императора Николая были сделаны прямые попытки подчинить школы надзору офицеров корпуса жандармов, что жандармские офицеры присутствовали на экзаменах в учебных заведениях и писали секретные донесения своему начальству о том, что местные гражданские власти, особенно генерал-губернаторская, приводили в исполнение свои мероприятия в школах без участия учебного начальства 9.