VI уровень – уровень поведения, действий и отношений.
Дифференциация уровней “включенности” сознания человека как психобиологической системы в объективную и субъективную реальность позволяет проникнуть в лабораторию, в которой в течение всей жизни, подобно “перпетум мобиле”, функционирует механизм трансформации мысли в действие. “Мысль о движении есть начало самого движения” – тезис впервые высказанный Сеченовым в последней четверти XIX века. Фиксированные, устойчивые, тщательно и продолжительно разрабатывающиеся планы формируют ЭГО-программы, которые раньше или позже реализуются в жизни, что собственно и представляет собой основной предмет изучения судьбоанализа.
"Введение или первый опыт"
“Никто не в состоянии вытолкнуть Вас из Вашей ловушки - никто. Всё, что Вам нужно делать, - это осознавать от начала и до конца …структур[у] и природ[у] этих ловушек...”.
Дж. Кришнамурти (1895 -1976).
Введение
В жизни каждого человека происходят события, способные изменить его жизнь и определить его развитие на долгие годы. Совершенно не безразлично для будущего этого человека является ли это событие результатом его свободного выбора или вмешательства чужой воли, активным взаимодействием человека со своей собственной жизнью или жертвой этой жизни. Калейдоскоп событий превращает выбор в нечто привычное в нашей жизни или в… проклятие, от которого мы бежим всю жизнь, сломя голову, но он, всякий раз, настигает нас в своей неотвратимости.
В жизни каждого человека происходят события, позволяющие прикоснуться к еще непознанному им миру, открыть недоступные ему до сих пор истины. Таких событий в моей жизни оказалось не одно и не два, как, впрочем, и у любого другого человека.
Год 1972, Тверь. Встреча с женщиной 42 лет, матерью двух сыновей, профессором кафедры анатомии медицинского института, занимающейся изучением законов функционирования мозга. “Мозг человека, - сказала она, - это нечто непостижимое, чем больше мы знаем о нем, тем более непонятными и непредсказуемыми кажутся его феномены. Сегодня никто не может представить себе степень воздействия на человека программирующей силы его собственного мозга. Люди вопиюще легкомысленны, они разбрасывают и мысли, и слова то тут, то там, утрачено значение слов и мыслей - и те, и другие начинают напоминать дребезжащие игральные кости в трясущемся стаканчике. И мысли, и слова мстят за безразличие к ним. Моему мужу было 35 лет. Это был здоровый, сильный и волевой человек, врач-хирург. Мы прогуливались по аллее парка. Впереди бежали наши очаровательные близнецы, им было тогда по 3 года. Мой муж сказал, глядя им вслед: “Вырастить их до 15 и можно умирать”. Ровно через 12 лет, день в день, мой муж скончался от рака. Не знаю, научилась ли я чему-то, но к своим мыслям и словам я стала относиться с величайшей осторожностью".
Событие, реанимирующее в моей памяти трагичность и неотвратимость этой "программируемой смерти" произошло в 1985 году. Оно заставило всерьез задуматься над реальным, иногда, зловещим смыслом наших мыслей и слов, попытаться проникнуть в тайны их метаморфоз, когда они, словно оборотни, предстают перед нами в своем катастрофическом обличии, когда мы уже не способны свернуть и, как завороженные, обречены "идти до конца", по нами же самим разработанному сценарию.
Год 1981, Одесса. Друзья обращаются ко мне с просьбой о консультации. Человеком, нуждающимся в помощи, оказался мужчина 47 лет, назовем его Эдуард, живший 12 лет с женщиной старше его на 15 лет, с которой он, чуть ли не накануне нашей встречи, расстался, адвокат по профессии, пользующийся известностью и весьма успешно практикующий. Что же заставило этого человека, на первый взгляд преуспевающего и вполне благополучного, обратиться к психотерапевту? Эдуард жаловался на импотенцию, причем, неспособность к эрекции у него проявлялась только к одной женщине и которая, как он полагал, не любила его, но терпела, поскольку проявляла явный интерес к тем материальным благам, которыми Эдуард ее обеспечивал в избытке. Столкнувшись с неизбывной фальшью и лицемерием в столь неизмеримо близких отношениях, Эдуард все острее испытывал чувство дискомфорта, безысходность, тоску, почти физическое ощущение удушья... Эдуард не способен был смириться с переживаемой им реальностью, когда он любил горячо и страстно, но взамен получал безразличие, а в лучшем случае притворные улыбки и имитацию оргазма. Весь мир его "Я", еще недавно яркий и многогранный, сфокусировался в одной точке, в которой слились воедино сознательное и бессознательно, превратив его в марионетку собственных переживаний. Их жало разрывало его душу, пробуждало в нем забытое чувство никчемности и ненужности, заполняло его мучительной неуверенностью в себе, которые в последние годы удачно компенсировалась профессиональными успехами. Эта неуверенность в себе как в человеке и мужчине, которого, не смотря ни на что, отказываются полюбить, разрушала в нем чувство безопасности и ломала привычные, годами наработанные, сексуальные связи. Он ощущал себя потерянным и опустошенным. Он не мог ни разобраться в ситуации, ни понять ее и, тем более, принять какое-либо конструктивное решение, он утратил контроль и над собой, и над ситуацией.
Эдуард молчал и пристально смотрел на чернильное пятно (тест Роршаха, I таблица). Создавалось ощущение, что взгляд его лишь скользит по таблице, но обращен он, в действительности, в глубины его собственного “Я”, он пытается отыскать образы, звучащие в нем своим прошлым и настоящим. Внимание Эдуарда привлекли черные точки, ясно различимые на серой, в подтёках, текстуре пятна. Он заговорил: “Это - глаза, конечно, это - глаза, именно глаза, их ни с чем невозможно спутать. Глаза, сквозь пелену полутеней и полутонов, и близкие, и далекие, почти мираж, какой-то навязчивый мираж, они, точно буравчики, сверлят, от них невозможно оторваться". Эдуард всматривался в пятно, ни на секунду не отрываясь от его черноты, и она проникала в него, заставляя цепенеть от ужаса.
“Почему-то это пятно будоражит меня, оно что-то напоминает мне, но я не могу понять что именно, мысль ускользает от меня", - сказал Эдуард. Безусловно, этот образ, который он разглядел в таблице, имел для него какое-то особое значение. Никого лучше на роль Главного Лицедея нельзя было придумать, и "глаза" превратились в Главного Героя рассказа, который Эдуард "извлек" из себя почти на одном дыхании.
“Мне пришлось как-то побывать в катакомбах. Когда я шел по одному из подземных коридоров, сверху, откуда-то из-за угла на меня вдруг, у меня создалось такое впечатление, что на меня смотрят какие-то два очень таких понятливых и, вместе с тем, холодных глаза. Мне стало очень страшно. И вместе с тем очень хотелось посмотреть в эту сторону и разобраться в том, что это такое. Наконец, я поборол себя и все-таки остановился и стал внимательно смотреть вверх. И, когда я осветил фонарем, имевшимся у меня, луч осветил эту сторону стены, то я убедился в том, что это не глаза, выступы... немного другого цвета, которые на фоне стены создавали иллюзию вот жен... иллюзию человеческих глаз. А когда я присмотрелся, то мне эти точки уже не казались глазами, казались из-за своей округлости, такой… просто женской грудью”.
Рассказом это не назовешь, но Эдуарду удается раскрыть контекст образа "глаза", что при обычном описании, как правило, недоступно ни пациенту, ни терапевту. Обнажение его внутренних противоречий продолжается, более того, активизируется, когда он предпринимает попытку проанализировать свой рассказ. “Ведь это уже не мои переживания, а что-то другое, здесь я освобождаюсь от своей удавки, мне кажется, я способен на объективность”, - говорит Эдуард.
Эдуард: "Катакомбы - это подземелье. Когда человек попадает в катакомбы, у него возникает состояние ужаса, страха".
Психолог: "Подземелье способно внушить страх, как мне кажется, когда ты там не по своей воле, когда ты несвободен, когда подземелье - это твоя тюрьма".
Эдуард: "Подземелье всегда связано с мыслями о смерти, потому что человек умирая, попадает в землю. Подземелье всегда ассоциируется со смертью. Глаза пола не имеют..., но я почему-то хочу скрыть, что мне везде мерещатся женские глаза, скрыть от себя самого".
Психолог: "Почему подземелье, смерть и женские глаза сплетаются в единый узел, что их сближает? Ты чувствуешь, что между ними есть что-то общее и стараешься избежать этого понимания, как ты говоришь: "скрыть от себя самого!"
Эдуард: "Понятливые и холодные глаза могут быть у человека рассудительного, трезвого, расчетливого. Я вижу в этих глазах любопытство, какую-то отстранённость от всего, что происходит вокруг...".
Психолог: "Трезвость и расчетливость глаз, любопытство, отстранённость... интересно, зачем это все глазам, что они задумали? Они отказываются чувствовать, они пытаются манипулировать тобой?
Эдуард: "...Но, наверное, так и надо - вокруг... подземелье..."
Психолог: "Ты пытаешься для себя оправдать поведение глаз, объяснить, почему глаза не проявляют своих чувств в этой ситуации подземелья, для тебя катастрофически близкой к смерти? Может быть, чувства глаз были бы действительно уместны здесь, возможно это были бы чувства сопереживания, соучастия? Но глаза способны только на расчет и отстраненность!"
Эдуард: "Место действия - катакомбы, они введены неслучайно и должны отражать состояние неизвестности, которое всегда может быть навеяно образом катакомб с его множеством ходов, лабиринтов, во-первых".