Таким образом, современная технократическая цивилизация является во многом цивилизацией вещных социальных ограничений, которые она сама создает, и сама же им подчиняется. Вещную социальную ограниченность создаёт и обслуживает идеология материализма, утверждающая в своих вульгаризированно-механистических вариантах, что мир это машина, кроме этой трёхмерной машины ничего нет и это есть объективная реальность данная обывателю в его ограниченных ощущениях. Абсолютизацию вещных социальных ограничений мы находим в идеологиях механистического материализма (Т. Гоббс, Ж. Ламетри), марксизме, где изменение и развитие системы вещей определяет историю человечества, у современных технократов и постиндустриалистов. Однако сами эти идеологии являются не вещными, а человеческими ограничениями. Человеческие ограничения, по сути, тождественны социальным ограничениям, потому что общество это совокупность людей и все ограничения исходят от них же самих. Поэтому специально рассматривать человеческие социальные ограничения не имеет смысла.
На этом рассмотрение базовых форм социальных ограничений, тождественных некоторым основным категориям диалектики будет завершено, хотя, как уже отмечалось, оно может быть расширено и продолжено. Очевидно, что структура системы социальных ограничений является многомерной и не может исчерпываться системой дуальных диалектических категорий. Как было показано, все эти категории, представляемые в данной работе как базовые формы социальных ограничений, являются взаимосвязанными. Каждое конкретное социальное ограничение как правило попадает под несколько базовых форм ограничений одновременно, то есть сами эти категориальные формы являются взаимопересекающимися. Например, техника является по преимуществу субъективным, внешним, материальным, вещным и качественно-количественным социальным ограничением. По преимуществу субъективным социальным ограничением, так как она всё же зависит от человека, но может и объективизироваться, особенно в случае добровольного подчинения ей, качественным и количественным, так как отдельные её единицы могут быть однородны и поддаются счёту и измерению, но могут иметь и разные свойства, форму и т.п., а значит и разное качество. Как видно, классификация конкретного социального ограничения является делом не совсем простым, но при желании вполне осуществимым. Подобная классификация позволяет связать любое конкретное социальное ограничение с абстрактной системой философских категорий в целях его лучшего понимания и выявления его взаимосвязи с другими социальными ограничениями. Классификация всех конкретных социальных ограничений была бы слишком обширной и поэтому приводиться здесь не будет, тем более что цель данного раздела, заключающаяся в показе соответствующей методологии, уже достигнута.
Однако, мир не развивается по законам логики, как полагал Гегель, и поэтому представленная система категорий не может быть достаточной для прояснения структуры, сущности и смысла системы социальных ограничений, но лишь одной из возможных понятийно-объяснительных моделей. Понимание этого побуждает меня представить наряду с вышеизложенной другую системную модель социальных ограничений, которая позволит увидеть их новые грани. Эта модель призвана конкретизировать вопросы о субъекте и объекте социальных ограничений, их системообразующем факторе, смысле и структуре социальных ограничений в любом обществе.
2.2. Особенности системы социальных ограничений.
Прежде чем описывать структуру социальных ограничений, целесообразно было бы рассмотреть некоторые особенности системы социальных ограничений в целом. Это рассмотрение послужит введением в авторскую модель социальных ограничений.
В любой системе присутствует её системообразующий фактор (факторы), выполняющий интегративно-управляющую функцию по отношению к системе. Системообразующим фактором системы социальных ограничений, выполняющим главную, социально-ограничительную функцию является, на мой взгляд, воля общества к самосохранению и самоутверждению, или «воля к жизни». Это может показаться банальным, но если эта воля вдруг исчезнет вместе с порождаемыми ею ограничениями, общество неминуемо распадётся и погибнет. В истории имеется достаточно примеров обществ, погибших и распавшихся в результате постепенного снятия присущих им социальных ограничений. В качестве отдалённого примера можно указать на Древний Рим периода империи, а в качестве ближайших можно привести Россию начала 20 века и СССР периода «перестройки», в которых процессы «либерализации» как снятия присущих им социальных ограничений и изменения их структуры привели к довольно быстрому распаду данных социальных систем. Так как большинство обществ не хочет оказаться в ситуации России 1917 и 1991 годов, то они предпочитают сохранять присущую им систему социальных ограничений или изменять её достаточно осторожно. Один из ведущих теоретиков культурно-цивилизационного развития обществ О. Шпенглер писал: «Первая основная тенденция жизни агрессивна и оборонительна: власть и расширение. Вторая основная тенденция – продолжение: секс»(505, s.19). Этот общий тезис «философии жизни» вполне применим и к жизни обществ.
Однако при рассмотрении данного системообразующего фактора нужно учитывать постоянное наличие в обществе следующих двух групп или типов людей: принадлежащих к элитам и не принадлежащим к ним. Этот вопрос был исследован Г. Моска, Р. Михельсом и В. Парето (См. 93). В данной ситуации элиты (олигархии) всегда управляют, а не элита – народные массы всегда им подчиняются. Поэтому воля общества (но не всех его отдельных членов) к самосохранению и самоутверждению является в первую очередь волей к этому правящих элит. Это тем более верно, что именно эти элиты и являются основными потребителями имеющихся в обществе социальных возможностей и благ, распределяющихся в силу социального неравенства по принципу перевёрнутой пирамиды. Именно поэтому, по крайней мере, в теории, которая в данном случае обычно совпадает с практикой, элиты должны быть максимально заинтересованными в сохранении «своей» социальной системы. Правда, на практике мы иногда видим обратное, когда эти элиты разрушают своей деятельностью подконтрольные им общества, как, например, это сделал А. Гитлер со своими соратниками, конечные результаты деятельности которого были прямо противоположны заявленным целям.
Значит ли это, что мы должны признать в социальном организме наличие суицидального фрейдовского «танатоса», как воли к смерти и саморазрушению социальной системы? На мой взгляд такого «танатоса» в обществе не существует. Конечно, различные культуры и цивилизации как наиболее развитые формы социальных систем проходят в ходе своего развития различные фазы (См. 64), стареют и умирают, как это показали Н.Я. Данилевский, О. Шпенглер и Л. Гумилёв. Но они вовсе не кончают свою жизнь самоубийством и не стремятся сознательно к саморазрушению, хотя могут становиться жертвами внешней агрессии и собственных неудачных авантюр, как в случае гитлеровской Германии. Элита решает в этих случаях тоже далеко не всё – должны быть ещё и те, кто готов исполнять её решения и приказы. Проигрывает же в подобных случаях большинство. Поэтому следует вести речь не о воле общества и его элиты к саморазрушению, а о воле и интересах отдельных социальных групп, желающих улучшить своё положение за счёт разрушения социального целого и деятельности внешних соперников и врагов данного общества, провоцирующих создание в нём своей «пятой колонны». Эти явления хорошо исследованы в литературе посвящённой Второй Мировой войне, разрушению СССР и императорской России (См. 20, 29, 57, 60, 94, 191, 245, 265, 359, 361, 455, 484). Именно эти силы и являются субъектом, инициирующим в обществе деструктивные и суицидальные социальные тенденции. Если рассматривать общество как биологический организм, эти силы можно сравнить с инфекцией или раковыми метастазами. С.Г. Кара-Мурза сравнивает их с жуками Ломехуза – паразитами, живущими в муравейниках, которых муравьи вынуждены кормить и не в состоянии ограничить, так как жуки хорошо освоили их «язык» и выделяют одурманивающие вещества (191, с.13).
Это подтверждает мысль, что главной целью-ценностью системы социальных ограничений является самосохранение, воспроизводство и поддержание функционирования социальной системы. Причём это относится к любой социальной системе, вне зависимости от её культурных качеств, от жестокой тирании до «общества всеобщего благоденствия». Но эта цель осуществляется не ради самой себя или «жизни ради жизни», а для реализации заложенной в каждом обществе его культурной программы. «Пятый закон культурно-исторического движения состоит в том, что период цивилизации каждого типа сравнительно очень короток, истощает силы его и вторично не возвращается. Под периодом цивилизации разумею я время, в течение которого народы, составляющие тип, выйдя из бессознательной чисто этнографической формы быта..., создав, укрепив и оградив свое внешнее существование как самобытных политических единиц… проявляют преимущественно свою духовную деятельность во всех тех направлениях, для которых есть залоги в их духовной природе, не только в отношении науки и искусства, но и в практическом осуществлении своих идеалов правды, свободы, общественного благоустройства и личного благосостояния»(128, с.89), - писал Н.Я. Данилевский.
Исходя из этого, социальные ограничения можно подразделить на позитивные, реализующие главную цель и ценность сохранения общества и негативные – системоразрушающие факторы. Системосохраняющими факторами можно назвать ограничения социального «зла», а системоразрушающими – ограничение социального «добра». Например, ограничение на продажу и употребление наркотиков является системосохраняющим социальным ограничением, подавляющим социальное зло, а допустим, недостаточная эмиссия денег может быть системоразрушающим фактором деструктивным для экономики. Очевидно, что эти социальные ограничения находятся в диалектическом взаимодействии и многие из них помимо этого несут в себе двойственность, являясь одновременно в чём-то вредными, а в чём-то полезными. Например, сохранение догматического марксизма в СССР с одной стороны было системосохраняющим, а с другой – системоразрушающим социальным ограничением. Системосохраняющий потенциал догматизма заключался в том, что в условиях идеократического общества он пресекал ненужные дискуссии, могущие помешать практике. Однако вред от этого догматизма был всё же большим, так как марксизм изначально содержал в себе не просто множество ошибок, а положения прямо блокирующие достижение заявленных в нём целей – построения социализма и коммунизма (См. подр. 88).