Изучение пространственных трансформаций М. Кастельс не ограничивает анализом городской среды, опирающимся на богатый эмпирический материал – читателю предлагается социальная теория пространства и теория пространства потоков. Социальная теория пространства развивается из комбинации трех факторов: физического пространства, социального пространства и времени. По М. Кастельсу, «пространство есть выражение общества»[35] и, также «пространство есть кристаллизованное время»[36]. С социальной точки зрения, которой придерживается и автор книги, «пространство является материальной опорой социальных практик разделения времени»[37]. Общество, то есть социальное пространство, построено вокруг потоков капитала, информации, технологий, организационного взаимодействия, изображений, звуков и символов.
Под потоками М. Кастельс понимает «целенаправленные, повторяющиеся, программируемые последовательности обменов и взаимодействий между физически разъединенными позициями, которые занимают социальные акторы в экономических, политических и символических структурах общества»[38]. Таким образом, «пространство потоков есть материальная организация социальных практик в разделенном времени, работающем через потоки»[39]. Пространство потоков видится М. Кастельсу в виде трех слоев материальной поддержки:
Первый слой состоит из цепи электронных импульсов, сосредоточенных в микроэлектронике, телекоммуникациях компьютерной обработке, системе вещания, высокоскоростного транспорта.
Второй слой состоит из узлов и коммуникационных центров, которые обеспечивают гладкое взаимодействие элементов, интегрированных в глобальные электронные сети.
Третий слой относится к пространственной организации доминирующих менеджерских элит, осуществляющих управленческие функции.
В дихотомии «глобальное-локальное» элиты относятся к тем, кто заинтересован в развитии глобального властного пространства, которое позволит контролировать неорганизованные локализированные народы. Элиты информационального общества могут рассматриваться как пространственно ограниченная сетевая субкультура, в которой формируется стиль жизни, позволяющий им унифицировать собственное символическое окружение по всему миру. Складывающиеся в пространстве потоков слои материальной поддержки формируют инфраструктуру того общества, которое М. Кастельс называет информациональным, мы о нем уже немного упоминали в начале главы.
Информациональное общество меняет восприятие времени. Напомним, что одним из важнейших признаков начавшейся модернизации Западного общества стало изменение отношения ко времени. В Средневековье время носит событийный характер, когда существовало время дня, время ночи, время праздников и время буден. Изобретение часового механизма и параллельные социальные перемены сделали количественное измерение времени необходимым. Тогда же у нарождающейся буржуазии возникла потребность в «более точном измерении времени, от которого зависит их прибыль»[40]. Так время оказывается в руках власть предержащих. Тогда же время начинает секуляризироваться и рационализироваться. Но это еще не было время промышленной эпохи. Оно всё еще было близким к «естественному» биологическому ритму. Буржуазная эпоха окончательно превратила время в экономический ресурс, а сопутствующие ей технологические изменения подчинили время механическому ритму работающих машин.
Однако грядущая эпоха может изменить восприятие времени: «линейное, необратимое, предсказуемое время дробится на куски в сетевом обществе»[41]. Новая концепция темпоральности, предложенная М. Кастельсом в своей книге носит название вневременного времени. Вневременное время означает, что на смену измерению времени приходят манипуляции со временем. Эти манипуляции необходимы для того, чтобы сделать реальной «свободу капитала от времени и избавление культуры от часов»[42]. Освобождение глобального общества от временной зависимости ускоряется «новыми информационными технологиями и встроено в структуру сетевого общества»[43]. Возможно, Кастельс имеет в виду, что для информационное общество благодаря некой собственной структуре ему будет характерно управление временем и его течением. Этот аспект в концепции Кастельса несколько размыт и не до конца понятен.
Рассмотрев, концепцию Мануэля Кастельса мы действительно смогли увидеть, как автору удалось построить достаточно непротиворечивую концепцию современного информационного общества при использовании хорошо аргументированных фактов, которые полностью адекватны реальному положению вещей.Однако не следует забывать, что существуют и другие описания и объяснения окружающей нас реальности. Поэтому желательно избегать соблазна смотреть на нашу эпоху только глазами М.Кастельса: лучше всего иметь собственный взгляд…
Виртуализация как характерная черта информационного общества.
Мы довольно часто можем услышать такие выражения как "виртуальное сообщество", "виртуальный магазин", "виртуальная конференция", "виртуальная экономика" и т.п.
Широкое применение слова виртуальность свидетельствует о том, что требуется научная интерпретация данного понятия, его обоснование и определение. Целью данной главы моей курсовой работы является исследование виртуализации и рассмотрение влияния этого процесса на трансформацию характера общественных отношений современного информационного общества XXI века.
На территории СНГ проблемой виртуализации занимается Петербургский социолог Дмитрий Иванов. Поэтому, при рассмотрении данной проблематики будем опираться на его работу «Виртуализация общества»[44], а также рассмотрим немного иной взгляд относительно данного явления.
Под виртуализацией мы будем понимать процесс замещения реальных вещей, действий поступков некими образами – симуляциями.
Действительно, сейчас широкое распространение получило повсеместное внедрение компьютерных технологий во всех сферах жизни человека. Путем переноса таких форм взаимодействия как купля-продажа, научная дискуссия или же, обсуждение реальных проблем студентов – социологов на виртуальном форуме «Шабаш»[45] в Интернет-пространство.
Интересен тот факт, что к концу 1990-х годов в наиболее развитых странах – США, Германии, Великобритании, Японии количество компьютеров на тысячу жителей достигло уровня 250 – 400 единиц, что говорит о достаточно высоком распространении компьютерных технологий. Также следует заметить, что помимо количественного роста наблюдается и расширение сферы применения компьютеров за счет роста функциональных возможностей производимых ПК. И если изначально, компьютерами имели возможность пользоваться люди, специально обученные для этого, причем исключительно в профессиональных целях, решая при этом достаточно узкие задачи, то сейчас мы можем с уверенностью сказать, что компьютер превратился в универсальное устройство как для профессионально-научного использования, так и для «пересічного громадянина”, став средством обучения, общения и развлечения.
Иванов начинает свою работу с критики на его взгляд неверного утверждения, что распространение персональных компьютеров и компьютерных сетей (в особенности развитие сети Internet) - это решающий шаг на пути к информационному обществу. Однако, если разобраться в теоретическом обосновании понятия „Информационное общество” и проанализировать то, что происходит в обществе сей час можно прийти к выводу, что внедренедрение в жизнь человека так называемых „информационных технологий» скорее удаляет нас от информационного общества о котором писали Д. Белл, А. Турен, Э. Тоффлер, З. Бзежинский, М. Кастельс и др., отмечает Иванов.
Обобщая написанное социологами и футурологами в 60-90-е годы XX века можно так представить базовые черты этого ожидаемого типа социальной организации.
Первое. Определяющим фактором общественной жизни в целом станет теоретическое знание. Экономические и социальные функции капитала перейдут к информации. Ядром социальной организации, главным социальным институтом станет университет, как центр производства, переработки и накопления знания. Промышленная корпорация потеряет главенствующую роль.
Второе. Уровень знаний, а не собственность, станет определяющим фактором социальной дифференциации. Деление на "имущих" и "неимущих" приобретет принципиально новый характер: привилегированный слой образуют информированные, неинформированные – это "новые бедные". Очаг социальных конфликтов переместится из экономической сферы в сферу культуры. Основной конфликт – это "сверхборьба" между теми, кто укоренен в старой культуре, и представителями новой. Результатом ее явится рост новых и упадок старых социальных институтов.
Такого рода информационное общество нигде не состоялось, по словам Дмитрия Иванова, хотя основные технико-экономические атрибуты постиндустриальной эпохи налицо: преобладание в ВВП доли услуг, снижение доли занятых во "вторичном" секторе экономики (обрабатывающая промышленность) и рост доли занятых в "третичном" (сфера обслуживания), тотальная компьютеризация и т. п. Университет не заменил промышленную корпорацию в качестве базового института "нового общества", скорее академическое знание оказалось инкорпорировано в бизнес. Общество сейчас мало походит на целостную программируемую систему институтов. Оно по признанию А.Турена больше похоже на мозаичное поле дебатов и конфликтов по поводу социального использования символических благ.