Петрухина. Е. В.
Русский язык наследовал комплекс церковнославянских словообразовательных формантов (суффиксы -тель, -тельн, -ств(о), -стви(е), -ени(е), -ость, -ейш-, суффиксы причастий, приставки пре-, пред-, воз-/вос, из-, чрез-, со- и др.), а также модели словообразования, в том числе модели образования сложных слов. Словообразовательные форманты и модели, заимствованные русским языком на разных исторических этапах его развития из старославянского или церковнославянского языка[i], а также процесс сложного взаимодействия близкородственных древнерусского и старославянского языков в диахронии были проанализированы в ряде отечественных и зарубежных публикаций, в том числе и монографических [Шахматов 1941, Винокур 1959, Улуханов 2004, 2009], на которые мы опираемся в своем исследовании. Данные словообразовательные морфемы и модели, а также образованные при помощи них слова относятся к церковнославянизмам, или славянизмам.
Понятие «славянизм», как отмечал Г.О. Винокур, имеет два значения: «одно – генетическое, другое – стилистическое». В генетическом смысле наименование славянизма приложимо ко всем явлениям русской речи, которые имеют не русское, а церковнославянское происхождение». С этой точки зрения, к генетическим славянизмам можно причислить совершенно обычные слова современного русского языка, общеупотребительные в письменной и устной речи, которые включают в себя хотя бы один какой-нибудь элемент, восходящий к церковнославянскому источнику, например так называемые неполногласные слова, вроде нрав, враг (при русских норов, ворог), действительные причастия настоящего времени и многие другие явления. Другую группу составляют стилистические славянизмы, «не встречающиеся в настоящее время в общем употреблении» и пригодные только для целей стилизации» [Винокур 1959: 443, 444, 448]. Г.О. Винокур считал, что «в современном русском литературном языке славянизмы не составляют уже живой и действенной стилистической категории», поэтому есть основания говорить о факте «почти полного отсутствия в современном языке стилистических славянизмов» [Винокур 1959: 459].
Н.С. Арапова, автор словарной статьи о славянизмах в Лингвистическом энциклопедическом словаре (ЛЭС), занимает сходную позицию. Она считает, что славянизмы в русском языке выполняли стилистическую функцию создания высокого стиля лишь до середины XIX в., со второй половины XIX в. использовались уже как средство пародирования напыщенного или официозного слога, а в XX в. – как средство создания исторического колорита или речевой характеристики персонажей [ЛЭС 1990: 460]. Не случайно, что и в исследованиях стилистического аспекта словообразования современного русского языка в последней четверти XX в. славянизмы[ii], так же как и высокий стиль русского языка, рассматриваются лишь эпизодически [Виноградова 1986, 1992].
По нашему мнению, подобные выводы были справедливы для своего времени. Церковнославянизмы как стилистическая категория, как строительный материал для высокого стиля русского языка, нуждаются в «питательной среде» – в активном использовании церковнославянского языка. Об этом писали многие выдающиеся филологи – Н.С. Трубецкой, В.К. Журавлев, Д.С. Лихачев, В.В. Колесов и др. «Русский литературный язык постоянно подпитывался живительным словом из чистейшего источника – церковнославянского языка. Активный носитель русского литературного языка постоянно слышал церковнославянское слово при посещении православного русского храма, при самостоятельном чтении книг церковных... С первых шагов в храм, с первой молитвы русский ребенок начинал осознавать наличие двух рядов схожих слов (огород - ограда, рот - уста, глаз - око, лампа - лампада, один - един, верю - верую, нёбо - небеса и т.п.). Ряду слов, связанных с обыденным, бытовым, был четко противопоставлен другой ряд слов, относящихся к чему-то возвышенному... И нельзя их разорвать, нельзя ограничивать свою речь лишь одним рядом» [Журавлев 1998: 222–223]. Примеры парных слов, существующих в современном русском языке, одно из которых по своему происхождению церковнославянское, другое – русское, можно продолжить. «Оба словесных выражения дифференцируются в своем значении, притом либо так, что церковнославянское слово получает торжественный и поэтический обертон, отсутствующий у соответствующего русского (ладья : лодка, перст : палец… чело : лоб, дева : девушка, дитя : ребенок, великий : большой, согбенный : согнутый, хладный : холодный и т.д.), либо так, что церковнославянское слово имеет переносное и более абстрактное, а русское – более конкретное значение»: обратить : оборотить, небрежный : небережный, страна : сторона, краткий : короткий, глава : голова, оградить : огородить, откровенный : открытый, равный : ровный, краткий : короткий, чуждый : чужой… влачить : волочить, вопросить : спросить и др. [Трубецкой 1990: 121]. Рассмотрев также другие типы стилистических церковнославянизмов в русском языке, Н.С. Трубецкой анализирует в связи с ними «особенности и особые «удобства» русского языка», в первую очередь назвав совершенную технику образования новых слов, в том числе в русской научной терминологии. «Так как церковнославянские слова, за редкими исключениями…, не ассоциируются в сознании со слишком конкретными представлениями обыденной жизни, они как нельзя более подходят именно для образования новых слов в вышеописанном смысле» – как научных терминов, ср.: млекопитающие, Млечный путь, пресмыкающиеся и др. Но самая замечательная особенность современного русского языка, отражающего «разные комбинации церковнославянской и великорусской стихий» – это стилистическая система русского языка: «русский литературный язык очень богат разнообразнейшими стилистическими возможностями», о которых писал еще М.В. Ломоносов. Таким образом, делает вывод Н.С. Трубецкой, «сопряжение великорусской стихии с церковнославянской сделало русский литературный язык совершеннейшим орудием как теоретической мысли, так и художественного творчества. Без церковнославянской традиции русский язык вряд ли достиг бы такого совершенства» [Трубецкой 1990: 123–124].
Разрушение после 1917 года исторических связей и традиций на всех уровнях, изгнание церковнославянского языка из школы, террор против Церкви, антирелигиозная пропаганда и замалчивание религиозного дискурса, который в советский период не мог развиваться в полной мере, искусственно изолировали церковнославянский язык от русского языка, с которым он взаимодействовал в течение многих веков. Было нарушено преемство древней литературно-языковой традиции. Этот фактор обычно не учитывается при анализе причин – социально-политических, экономических, культурных, языковых и технологических – глобального стилевого снижения современной русской речи, которое мы наблюдаем в последние два десятилетия на всех уровнях. Данный вопрос требует отдельного серьезного исследования. Ниже речь пойдет о восстановлении церковнославянской языковой традиции в современном русском языке – о стилевом и словообразовательном потенциале того дискурса[iii]русского языка, который непосредственно взаимодействует с церковнославянским языком богослужения, – о потенциале церковно-религиозного дискурса и о его стилевых характеристиках.
2. Церковно-религиозный дискурс. Мы являемся свидетелями того, как с начала 90-х годов XX в. происходит динамичное развитие, можно сказать, возрождение русского церковно-религиозного дискурса. Как отмечается в «Стилистическом энциклопедическом словаре русского языка», с 1917 года до середины восьмидесятых годов XX в. церковно-религиозная область функционирования русского языка, «в силу известных экстралингвистических причин, была практически закрыта для филолога-исследователя, следствием чего явилось отсутствие указания на церковно-религиозный стиль в литературе по стилистике, а также распространенное мнение, что данная сфера обслуживается не современным русским, а церковнославянским языком. В настоящее время сфера церковно-религиозной общественной деятельности раздвигает свои границы» [Стилистический словарь 2003, http://stylistics.academic.ru].
Задача лингвистов – изучить сложившуюся традицию использования в Церкви двух близкородственных языков: церковнославянского языка богослужения и вдохновляемого им русского языка проповедей, посланий, толкований и поучений священства. Именно в этих произведениях происходит актуализация церковнославянизмов как стилистической категории высокого стиля. Иначе не может и быть: тексты высокого стиля могут быть порождены только на основе актуального для говорящего соответствующего «культурного материала» и постоянного к нему обращения. Культурной основой высокого стиля русского языка, из которой и черпаются стилистические церковнославянизмы, в настоящее время являются современные богослужебные тексты на церковнославянском языке.
О церковно-религиозном дискурсе русского языка, в частности о таком его жанре, как проповедь, в последние два десятилетия появилась большая лингвистическая литература, (см., например, [Крысин 1996, 2003, Крылова 2000, 2003]), которую в рамках данной статьи мы не имеем возможности проанализировать. В статье проводится анализ использования словообразовательных ресурсов церковнославянского языка в современном церковно-религиозном дискурсе русского языка на примере проповедей архимандрита Иоанна Крестьянкина[iv]. Весь языковой материал почерпнут из одного электронного ресурса[v], поэтому в дальнейшем мы не указываем источники и названия отдельных произведений о. Иоанна. Проповеди архим. Иоанна, многие из которых он предварительно писал, последовательно выдержаны на уровне высокого стиля русского языка. Это их важная стилистическая особенность, так как проповеди современных православных священников часто строятся в нейтральном стиле, с включением элементов книжного и высокого стиля [Крысин 1996].
Для произведения архим. Иоанна характерны все содержательные признаки высокого стиля: ярко выраженная этическая составляющая, устремленность к Божественному идеалу, сосредоточенность на нравственных категориях, «излияние любви». В формально-языковых средствах выражения приподнятости над обыденной действительностью, свойственной высокому стилю, большую роль играют словообразовательные форманты и модели, наследованные русским языком из церковнославянского языка, продолжающего кирилло-мефодиевские традиции старославянского языка.