Есть невероятное множество причин, по которым человеку что-то может показаться смешным, будь то несоответствие форм, действий, слов, красок, средств, ситуаций и так далее. Этих причин так много, что даже для краткого пересказа, да что там – перечисления, – понадобилось бы написать отдельную работу. Ограничимся лишь тем, что скажем об их обилии.
Интереснее задуматься над ролью юмора в нашей жизни и – в частности (а может, как следствие) – в литературе. Юмор, "вопреки распространенному представлению, далеко не всегда примиряет с жизненными условиями, порождающими смешное" [12]. И, несмотря на это, "…нам он [юмор] помогает выжить и дает жить. Сближает всех со всеми" [13]. Это – снова Жванецкий. Примечательно, что эти слова принадлежат именно ему, человеку, чей юмор помогает целым поколениям думающих людей справляться с той жизнью, которой они живут.
Юмор и смех – реакция на окружающий нас мир. Человеку всегда что-то не нравится, человек часто чем-то недоволен, огорчен, угнетен, подавлен. И далеко не в каждом случае у него есть возможность справиться с этим, зачастую приходится просто смиряться или как-то переживать, то есть, переходя и проходя сквозь тернии, двигаться дальше. Человек умный постарается сделать это с улыбкой: он знает, что так – легче, так – проще, так – лучше. Поскольку, даже если проблемы не перестанут существовать, может измениться отношение к ним, а, следовательно, появится надежда если не на то, что они исчезнут, то, по меньшей мере, на то, что их негативное влияние на жизнь не станет подавляющим.
Как бы то ни было, восприятие жизни меняется в лучшую сторону, если человек способен посмеяться над собственными неудачами и промахами.
Сказать о роли юмора в жизни человека, в его отношении к окружающей действительности, к людям и к себе необходимо потому, что творчество С. Довлатова во многом – автобиографично. Некоторые исследователи даже берут на себя смелость утверждать, что ни одного произведения не создано этим писателем без опоры на реальные события, имевшие место в его жизни. Не будем вдаваться в крайности и скажем лишь, что разговор о юморе в творчестве художника, пишущего о своей жизни, нельзя вести, не сказав о роли юмора в его (художника) философии. "Писатель в том смысле творец, что он создает тип сознания, тип мироощущения, дотоле не существовавший или не описанный. Он отражает действительность, но не как зеркало, а как объект, на который она падает; Сережа при этом еще и улыбался", – так пишет о Довлатове И. Бродский [14].
Все мы существуем в одном мире, но нет одной для всех точки зрения по поводу этого мира, по поводу того, что происходит с нами ежедневно, из года в год, из жизни в жизнь. Человек определяется именно этой точкой зрения. Степень его ума, мера его чуткости, граница его внимательности, глубина его духовности, его характер – определяются именно таким образом.
Можно просто существовать в мире и не замечать его, не видеть людей рядом с собой, не слышать, что они говорят, не понимать того, что происходит в себе самом. А можно относиться ко всему этому со вниманием, иногда даже – с повышенным вниманием, фиксируя детали происходящего вокруг, произносимого окружающими, совершающегося внутри самого себя. Человек, обладающий даром замечать то, мимо чего другие проходят, не придавая никакого значения, – талантлив. Если же человек к тому же может описать увиденное и услышанное им ярко, красочно, смешно, – он талантлив вдвойне. "Наличие юмористической жилки – один из признаков талантливой натуры" [15].
С этой точки зрения интересно обратиться к определению чувства юмора, данному уже упомянутым выше Ю. Б. Боревым в его работе "Комическое".
"Подлинное чувство юмора всегда предполагает:
Во-первых, высокие эстетические идеалы…
Во-вторых, …способность …схватывать противоречия действительности…
В-третьих, …ум, заостряющий противоречия…
В-четвертых, жизнерадостность, жизнелюбие, веселость…
В-пятых – эстетически развитый ум…
В-шестых – ассоциативный ум" [16]…
Пожалуй, не все эти признаки обязательны и бесспорны для человека, обладающего чувством юмора. Можно, например, усомниться в наличии "высоких эстетических идеалов", которые в принципе могут быть заменены хоть сколько-нибудь нравственной позицией. Впрочем, разве не может быть человек безнравственный остроумным? То же касается и "эстетически развитого ума", на место которого – если вдуматься – можно поставить начитанность (иначе говоря, чтобы суметь почувствовать смешное в мире и в себе, хорошо бы увидеть его глазами великих писателей-юмористов и, таким образом, получить отличный урок юмора). Кроме того, надо заметить, что, хотя такие понятия, как "жизнерадостность" и "жизнелюбие", достаточно близки с понятием "веселость", их (как по отдельности, так и вместе) можно отождествлять с очень большой натяжкой (совершенно необязательно любить жизнь и быть при этом веселым, а равно и наоборот). Но что действительно всегда есть в природе человека остроумного, так это именно умение не просто с м о т р е т ь на окружающий мир, а в и д е т ь в нем то, что заслуживает особого внимания, чем-то отличается от нормы и поэтому содержит в себе комичные черты. "Чтобы засмеяться, смешное нужно суметь увидеть; в других случаях, нужно дать поступкам некоторую моральную оценку (комизм скупости, трусости и т. д.)" [17].
Вопрос о том, что значит "комичное", "смешное", требует особого и внимательного рассмотрения. Многие ученые отмечали, что не бывает объективно смешного, т.е. смешного для всех. "Смех – всегда реакция личная и не всегда общественная" [18]. Можно рассмешить кого-то, можно заставить смеяться нескольких людей и даже многих, но нельзя – всех сразу. Если человеку удается вызывать улыбки и смех у многих, его называют остроумным.
Кроме этого, конечно, необходимо различать "…остроумие пустое, ничтожное, мелочное" и "…остроумие, происходящее от умения видеть вещи в настоящем виде, схватывать их характеристические черты, выказывать их смешные стороны" [19].
Полтора века спустя все тот же М. М. Жванецкий выразил мысль "неистового Виссариона" иначе: "Есть остроумие и острословие. Коля Фоменко, например, замечательный острослов", – таким образом разделяя смех ради смеха (или – по Б. Дземидоку – комизм простой, фарсово-водевильный), то есть только развлекательный, и смех ради какой-то мысли, то есть имеющий еще какую-то – помимо развлекательной – задачу. Острословие весьма ценно, может быть, даже более значимо, чем остроумие, но плоды острослова обречены на короткое существование, и потому острословию не место в литературе. Можно услышать раскаты того самого хохота, который принято называть гомерическим, в ответ на смешную историю, но если в повествовании не выказался оригинальный ум, то интересного или чем-то примечательного произведения литературы в данном случае не состоялось.
…Судя по всему, достаточно рано понятия "Довлатов" и "юмор, смех, смешное" стали близки для тех, кто был знаком с писателем.
"Довлатов вместе с двумя-тремя друзьями сидел на университетской скамейке, мимо которой шла вверх по лестнице толпа, и хохотал без видимой причины. Выяснилось, что шла игра. Выигрывал тот, кто первым выхватывал из проходивших мимо странного человека – почесывающегося, подпрыгивающего, бормочущего себе под нос, закатывающего глаза – словом, совершенно не замечающего, что за ним наблюдают", – это, как можно догадаться, еще из студенческих воспоминаний [20].
Уже тогда (и потом, после армии, и много позже, в общем, всю дальнейшую жизнь) Сергей Довлатов очень любил рассказывать различные истории. Почти с любым собеседником, в самых различных компаниях и в личной беседе. Его устные рассказы не раз отмечались людьми, их слышавшими, как очень остроумные. "Остер на язык… Блестящий рассказчик" [21]; "…реплики стояли на точных местах, были доведены до афоризма, гротеска, пародии" [22]; "Сережа Довлатов без устали балагурил, перешибая самых высокоавторитетных острословов" [23]; "Однажды Довлатов, как всегда смешно, рассказывал…" [24] – это далеко не все отзывы, в которых кроется одна мысль: Довлатов обладал незаурядным чувством юмора и редким талантом рассказчика. Правда, теми же людьми отмечалось и то, что "ради изящного укола словесной рапирой мог унизить, оскорбить, причинить боль. Потом всегда страдал, казнился и просил прощения" [25]. Причем об этом не раз говорили не только его близкие и попросту знакомые, но и он сам. Что было тому истинной причиной – сказать трудно; может быть, в данном вопросе Довлатов руководствовался соображениями, согласно которым искусство – то есть любое искусство вообще и искусство прекрасного, искрометного, остроумного рассказа в частности – выше действительности, а значит (по крайней мере, на время рассказа), выше личных обид. Иными словами, если именно так получится действительно смешно, то какая разница, если в действительности было не так? Да и потом, что может быть обидного, если так смешно?
В любом случае следует заметить, что предметом своих острот, насмешек, каламбуров, историй писатель избирал не только знакомых, но и себя (собственная персона гораздо чаще становилась предметом его повествования). Существует даже такая точка зрения, что "если за кем-нибудь Сергей Довлатов и подглядывает, за кем-нибудь шпионит, то единственно за самим собой. Лишь прислушиваясь к себе, он научился слушать собеседников. А научившись, все-таки настоял на том, что за повествователем всегда грехов больше, чем за всеми остальными действующими лицами" [26].