Существует точка зрения, согласно которой менталитет представляет собой константную, глубинную часть социальной информации, которая определятся культурно-исторической и политической традицией и передается из поколения в поколение. Теория информации, считает М.Ю.Шевяков, обусловливая возможности трансляции и интерпретации менталитета, позволяет сделать вывод, что менталитет «совпадает с аффективными, рациональными, когнитивными, иррациональными составляющими культурно-исторического процесса, которые возникают спонтанно, стихийным образом, как результат предшествующего развития»[61].
В литературе предпринимаются также попытки увязать менталитет с идеологией, рассматривая при этом менталитет как ее «теневую структуру». Однако большинство исследователей предпочитает не отождествлять ментальное и идеологическое.
Идеология, представляя собой систему теоретического знания о целях и идеалах развития, несомненно, влияет на менталитет. В литературе подчеркивается, что такие структурные компоненты идеологии, как политические установки и ценности, являются составляющими политического менталитета[62]. В.В.Козловский отмечает, что менталитет принципиально отличается от идеологии, но через комплекс идей, когнитивных структур включает ее в свой состав. Происходит это, как правило, в процессе интеллектуального воздействия со стороны элиты или идеологов социально подчиненных групп. Идеологический элемент как ценностный компонент менталитета представляет собой в этом случае результат принуждения. Это всегда след интеллектуального насилия, санкционированного властью ради осуществления собственных целей[63]. Потому попытка рассматривать менталитет, изучая только идеологию, показала свою неэффективность. Важнее другое: от менталитета зависит, какая именно идеология будет восприниматься на уровне массового сознания[64]. Более того, именно благодаря консерватизму, парадоксальной устойчивости менталитета, отложившейся в структурах повседневного языка, в когнитивных структурах, в системах символического кода возможна критика идеологических принципов, их радикальная смена[65]. Поэтому можно согласиться с существованием «религиозной, национальной, номенклатурно-бюрократической и иных ментальностей», наличие которых вовсе не обусловлено определенными идеологическими отношениями[66].
Ментальности представляют собой различные социальные, психологические установки, привычки, стереотипы поведения, способы видения мира, а также представления людей, принадлежащих к той или иной социально-культурной общности. Ментальности, образно говоря, разлиты в культуре и обыденном сознании, что отличает их от различных теорий и доктрин[67]. Менталитет проявляется в поведении и высказываниях людей, их традициях, верованиях, обычаях, жестах, поступках и т.д.
Менталитет представляет собой глубоко укорененные как в поведении, так и в сознании компоненты, которые, хотя и носят весьма относительный и изменчивый характер, по своему содержанию выступают как системообразующие и могут рассматриваться в качестве стабильных. В отличие от идеологии менталитет - то общее, что объединяет различные уровни бессознательного и сознательного, общественного и индивидуального, теоретического и практического[68].
В этом плане менталитет, по мнению И.Г.Дубова, можно обозначить как определенный жизненный уклад, обусловленный психологическими особенностями проживающей на нем общности, «жизнедеятельность которой детерминирована экономическими и политическими условиями жизни в историческом аспекте»[69].
Аналогичную точку зрения высказывают и иные отечественные ученые, которые рассматривают сущность ментальности как выражение на уровне культуры народа судеб страны, как единство характера исторических задач и способов их решения, закрепившихся в культурных стереотипах.
Менталитет, считает И.К.Пантин, выступает как память народа о прошлом, психологическая детерминанта поведения миллионов людей, верных своему исторически сложившемуся «коду» при любых обстоятельствах. Поэтому проблему ментальности можно поставить как чисто идеологическую, а можно - как социально-историческую, объясняющую ряд составляющих национально-государственного порядка[70].
А.Я.Гуревич предлагает рассматривать менталитет как «мировидение», исходя из французской версии этого понятия[71]. Л.Н.Пушкарев и А.А.Горский, подвергая сомнению вариант перевода французского слова «mentalite», предложенный А.Я.Гуревичем, как «мировидение» (который, по их мнению, содержит элементы пассивности и созерцательности), предлагают передавать смысл этого слова двумя дополняющими друг друга терминами «мировосприятие» и «самосознание». Первый их них подразумевает не только картину мира, существующую в сознании человека, но и активное восприятие, включающее в себя и действия субъекта, обусловленное представлениями о мире. Второй подчеркивает осознание человеком своего места и роли в окружающем мире и обществе[72].
Развивая идею А.А.Горского и Л.Н.Пушкарева о том, что менталитет предполагает не «мировидение», а «мировосприя-тие», т.е. активное отношение к окружающей действительности, В.Крестьянинов разрабатывает и предлагает концепцию ментальных политических технологий[73]. Политические технологии предусматривают наличие особых методик, способов и приемов, используемых в политической деятельности[74].
В.Крестьянинов определяет технологию как программу предписаний по последовательности шагов и использовании инструментария для достижения поставленной цели. При этом он исходит из того, что: 1) в рамках структуры нации индивиды агрегируются в соответствии со своими целями и потребностями на основе предписаний тех, кто составляет политическую элиту; 2) существует набор ментальных стереотипов, (национальных технологий); 3) сложная деятельность всегда подчиняется определенной логике: исходя из духовных ценностей ставятся цели, разрабатываются правила их достижения.
Национальные ментально-политические технологии определяются ментальностью индивидов, относящихся исключительно к одной нации. Множество индивидов, составляющих единое целое, сопрягается с понятием «ментальное поле». В.Крестьянинов считает, что ментальность - это обозначение для индивидуального сознания с целым комплексом подсознания, стереотипов и архетипов. При этом речь идет о типичном для представителей группы образе мышления.[75]
Еще одним смыслом наполняют понятие менталитета С.И.Ожегов и Н.Ю.Щведова, которые определяют его как «мировосприятие или умонастроение»[76]. Такое определение менталитета также признается недостаточным. По мнению некоторых исследователей, менталитет, не имея четко выраженной логической формы, обладает определенной системностью, отличается как от сознания, так и от верования. Это -совокупность образов и представлений, которыми руководствуется человек или группа людей, которые лежат между двумя формами познания: рациональным и иррациональным, взаимодействуя как с первым, так и со вторым[77].
Однако, на наш взгляд, более перспективным является представление о том, что в структуре менталитета можно выявлять как осознанное, так и неосознанное. «С точки зрения английского ученого Берка, подчеркивают Е.А.Ануфриев и Л.В.Лесная, ментальности свойственен интерес к невысказанному и неосознанному, к практическому разуму и повседневному мышлению»[78].
Надо согласиться с С.В.Лурье, которая считает, что «понятие «менталитет» заполнило очень существенную лакуну в русском научном языке. Дело в том, что единственное слово, которым можно определить сразу и сознание, и бессознательное, - слово «психика». Но последнее имеет слишком явные медицинские ассоциации, и потому в антропологической, социологической, исторической литературе не употребляется. В социологии был найден парадоксальный выход. Слово «сознание» стало употребляться в том числе и в значении «бессознательное». Анализ экономического, экологического, политического и т.д. сознания, по сути, нацелен на исследование бессознательных установок». Употребление слова «менталитет», которое не было в ходу у отечественных ученых снимает эту двусмысленность[79].
С.В.Лурье полагает, что в менталитете выражается прежде всего традиция. По ее мнению, слово менталитет обладает способностью выступать в паре с понятием «традиция» постольку, поскольку подразумевает подвижность, соотнесенность как с прошлым, так и с настоящим, наличие сколь угодно глубоких внутренних противоречий. В этом смысле можно сказать, что традиция выражается в менталитете народа или, точнее, менталитет - нематериализуемая актуализированная составляющая традиции. Еще в те недавние времена, когда никто не пытался давать определений менталитета, большинство было уверено, что с понимаемой таким образом традицией следует считаться[80].
Для понимания сущности менталитета большое значение имеют представления о его структуре. Так, О.Г.Усенко менталитет образно представляет в виде строительной конструкции, фундамент которой - сфера «коллективного бессознательного», а крыша - уровень самосознания индивида. Структуру менталитета образуют «картина мира» и «кодекс поведения». Поле их пересечений, очевидно, и есть то, что называется «парадигма сознания». В понятие менталитета включаются и установки, лежащие в основе концепции мироздания, и представление о том, что такое ценность и соответствующий набор «ценностных образцов», и априорные представления об истине, и «аксиомы сознания», и система универсальных оппозиций сознания, их модификаций и воплощений, а также обозначений (символов), и концепция мироздания, и сфера переживаний, атрибутивно связанных с концепцией мироздания и системой ценностей, и правила мышления, шаблоны оценки и алгоритмы, т.е. стереотипы мышления, и семиотика поведения[81]. С.В.Лурье отмечает, что направленность данного О.Г.Усенко определения ясна: «речь идет о присутствующем в сознании человека стержне, который может при разных внешних условиях выступать в разных обличиях, но который является единым для всего этноса и служит как бы его внутрикультурным интегратором»[82].