Разумеется, конец XX века – это не его начало даже в России. Потому, например, императорский Двор не имел своих структур, контролирующих СМИ. А современный Двор сразу обзавелся ими.
Создание президентской партии должно обеспечить нужную монарху-президенту идеологию чиновничества, сформулировать его социальную политическую базу, но не в обществе, а во всевластном Аппарате, продолжающем функционировать по всей территории страны. Конечная цель создания такой партии – обеспечить престолонаследие по воле ныне царствующего монарха, а не в силу превратности выборов и других непредсказуемых, хотя и необходимых для соблюдения декора, демократических механизмов.
Конечно, престолонаследие будет династическим не в физиологическом смысле этого слова, а в политическом: наследника будет поставлять не царствующий дом, а властвующий Двор через президентскую партию и Аппарат.
Еще одна задача Двора – контролировать раздел колоссальных богатств России и бывшей (и нынешней) госсобственности в интересах своих членов, а также лояльных Двору чиновников и коммерсантов.
Итак, создается помесь Двора с Аппаратом – худший симбиоз из всех возможных, ибо неизбежный произвол Двора не гасит произвол Аппарата, а умножается на него.
Оправдать же эти тенденции пытаются тем, что такая форма правления исторически свойственная России. Была – в свое время, но исчерпала себя национальным крахом сначала в 1917, затем в 1991 году. Все. Двойной крах одной и той же модели в одной стране. Разве это не лучшее доказательство порочности модели, неприемлемости ее для России XX века? Безусловное и лучшее доказательство. Однако модель восстанавливается в третий раз. И в третий раз она рухнет».
Сценарий будущего, расписанный журналистом В. Третьяковым, содержит пугающий прогноз, ибо если все остальное подтверждено практикой последних лет, то почему не сбыться и предсказанию падения нынешней системы, тем более Россия уже четыре года живет в XXI веке, а система «Двор плюс Аппарат» все укрепляет свои позиции. И все же некоторые «позитивные» изменения налицо. В том же 1993 году («НГ», 24.03.93 г.) руководитель администрации президента С. Филатов с вполне естественной озабоченностью констатировал, что «коррупция пронизала все уровни госаппарата, включая самые верхние. Фактически есть признаки того, что в определенных сферах реальная власть приходит к параллельной системе управления на криминальной основе. И в этом смысле государство может стать неуправляемым.
С 1989 по 1991 год количество выявленных коррумпированных групп преступников увеличилось в 11 раз. Фактов взяточничества с участием таких групп выявлено в 100 раз больше. По самым скромным подсчетам госчиновники получили сотни миллионов долларов в виде взяток»
В статье С. Филатова («Государство может стать неуправляемым») соответственно был поставлен вопрос, что предпринять, чтобы защитить от порчи «построение новой, неизвестной государственной системы», поскольку «глубина проникновения и масштаба распространения коррупции стали беспрецедентными». В этой связи руководитель администрации Президента РФ призвал «сыграть свою роль и «четвертую власть». О коррупции сейчас много говорят и пишут. Но самое главное болевое: общественность, особенно в российской провинции, мало знает о реальном положении дел и результатах борьбы с коррупцией. Причем меньше всего общественность знает о конкретных случаях преступлений и наказаний за них конкретных лиц. Широкое освещение в средствах массовой информации, непосредственное общение, открытость руководителей должны снять ощущение, что многое из происходящего по разным причинам скрывается».
Это напутствие СМИ было выполнено. Страна узнала украденные суммы, имена казнокрадов занимаемые должности. Но главный вопрос: какие последствия имели эти разоблачительные материалы?..
«Похоже, что над Россией довлеет исторический рок. Ни князья, ни цари, ни коммунисты, ни демократы не извлекали и не извлекают из истории никаких уроков и всегда находят оптимальные пути к гибели. Воистину нет пророков в российском обществе!», – в одной из тех, давних дискуссий на страницах «НГ» горько заметил С. Шаталин, академик, президент Международного фонда «Реформа».
В начале 90-х годов, когда Россия вступила на путь модернизации демонтированной имперской системы, в центральных СМИ громогласно зазвучала тема русского национального возрождения, но уже к середине 90-х мысли о былом величии русского народа, о необходимости возвращения ему статуса государственнообразующего этноса, о ведущем влиянии русской культуры, о роли русских в построении российского государства стали густо пропитываться плохо скрытым шовинизмом. К 2000 году полиэтничная держава, позиционирующая себя как федерация, пришла с откровенным лозунгом: «Россия для русских».
«Понятия «Россия» и «Русь» стали понятиями взаимоподменяющими, откуда неизбежно вытекает, что Россия только для русского человека, а остальные, хотя и имеют место быть, но их как будто бы нет.
Посмотрите всероссийское ТВ: «русское кино», «русский сериал», «русский боевик», «русский транзит», «любить по-русски». Хорошо, что еще никто не додумался приставить слово «специально», а то бы вышло «специально для русских». Почти совсем как бывшее американское «только для белых». И что же можно выставить в противовес? Разве что документальный сериал «Лицо кавказской национальности» и редкие репортажи о субъектах РФ. Но и те, порой, смотрятся как клуб кинопутешествий об экзотических местах, а не как очерки, которые можно рассматривать в контексте своей страны. И вот тебя, нацмена (национальное меньшинство), живущего в родном государстве, желающего быть истинным гражданином и патриотом, начинает преследовать ощущение, что в твоей стране существуют такие понятия, к которым ты не причастен. Получается, что твою страну занимает только русское национальное достоинство, а на твое национальное достоинство ей, простите, начхать. Оно его попросту не замечает. Ведь если посмотреть со стороны, выходит, что русские – это лицо России, а остальные – обслуживающий персонал этого лица, место которого всегда за кулисами» (Р. Гусейнов, «Новая газета», № 82, 2001 г.)
«Конечно, сейчас произносить монологи о нерушимости и зажигать факел дружбы – все равно, что стрелять холостыми в воздух. А тезис о совместно пролитой крови на фронтах вслух произносить – почти пошлость. Вон бритоголовая братва высказалась в том духе, что, дескать, зря немцев не пустили в Сибирь – жидов не осталось бы.
Вообще, Великая Отечественная для нерусских, но экс-советских, давно уже обрела статус Второй мировой войны. Какая же может быть Отечественная без отечества? Празднование дня Победы в этом году отразило изменения: речи и телевизионные картинки рисовали историю таким образом, будто с фашизмом расправились одни русские. Выходит, армяне, грузины, узбеки, казахи, азербайджанцы, короче, все остальные были наемниками» (И. Вердиян, «Новая газета», № 60, 2002г.)
Исторические реалии свидетельствуют, что стремление повторить чей-то опыт государственного строительства оборачивается, как правило, крахом, равно как и попытка найти свои особенные модели развития без учета мировых процессов. Очевидно, что Россия мечется между собственной «особенной статью» и европейским вариантом развития, пробуя модели возрождения, интеграции, самостийности и так далее. Наметившаяся имперскость внутри России невольно наводит на аналогии, которые на первый взгляд могут показаться кощунственными: если исламский терроризм рассматривается как ответ на вызов панамериканизма, то всплеск русского радикализма можно расценивать как реакцию на внедрение западных ценностей в культурно-экономическое государственное пространство. Пока это вызывает локальные, стихийные формы сопротивления. Но кто знает, во что перерастет «русский бунт» и не сольется ли он с радикализмом в этнорегионах, в большинстве своем имеющего религиозную исламскую подпитку. Основой для такого объединения могут стать насаждаемые единые универсальные ценностные стандарты Запада, одинаково отторгаемые как русским этносознанием, так и менталитетом российских нацменьшинств. Отсутствие внятно озвученной стратегии внутренней и внешней политики России увеличивает такой риск.
Генеральный директор ЮНЕСКО К. Мацуура отмечает, что глобализация не должна вести к унификации культур, равно как и поощрять фрагментацию или менталитет культурного гетто. Напротив, глобализация должна стимулировать плюрализм, имеющий своей целью диалог и взаимное обогащение. Справедливость подобного подхода к осмыслению многоцветия мировой этнической палитры несомненна. Но насколько реально его практическое воплощение в политической практике глобализации? Профессор Мюнхенского университета, социолог Ульрих Бек, анализируя судьбу неолиберализма после убийственных актов 11 сентября, приходит к выводу, что «сопротивление глобализации, которое оказывает терроризм, привело к совершенно противоположному результату и открыло новую эру глобализации политики и государства: начало транснациональной политики, создание сетей и сотрудничество стран. Таково действие этого странного закона, почему-то обойденного общественным мнением, закона, который требует, чтобы сопротивление глобализации только ускорило ее ритм, хотелось этого террористам или нет. Этот парадокс подразумевает следующее: термином «глобализация» обозначается странный процесс, реализация которого идет, согласны вы или нет.
Глобализация – амбивалентный процесс, ее нельзя повернуть вспять. Маленькие и более слабые страны отказываются от политики национальной автаркии и требуют доступа к мировому рынку. Что мы читаем передовице крупнейшей украинской газеты перед визитом канцлера Германии? «Мы готовы простить завоевателей и ждем от них инвестиций». Потому что если и есть что-то худшее, чем быть завоеванными иностранными инвестициями, так это их отсутствие».