Для темы «национальной идеи» интересен следующий вывод У. Бека:
«Угрозу представляет то, что с новым открытием роли власти и сотрудничества государств, будет создано транснациональное государство-крепость, в которой демократия и свобода рынка будут принесены в жертву частной безопасности. Необходимо, чтобы главные действующие лица мировой экономики публично заняли четкую позицию против такого слишком предсказуемого развития событий. Чтобы они вернулись к догмату о бесполезности государства и превратили бы государства-нации в открытые государства-космополиты, уважающие ценности культур и религий всего мира.
Крупные промышленные группы, межнациональные институты экономической регуляции, неправительственные организации и ООН должны вести совместную работу по формированию государственных структур и институтов, которые будут открыты для всего мира, будут подразумевать религиозные и национальные различия, права человека и экономическую глобализацию». (У. Бек: «Конец неолиберализма» // «Le Mond» – переведено в правозащитном журнале «Карта», № 32-33, 2002 г.)
Неолиберальные тенденции уже находят своих сторонников в России общественно политическом дискурсе. Свидетельство этому – утверждение президента Института внешней и оборонной политики С. Караганова в передаче «Культурная революция»: «Национальная идея России не нужна!». На возражение журналиста Д. Захарова: «Но ведь в Америке она есть, а мы что – хуже?», – Караганов ответил: «Может, мы как раз умнее и лучше, поэтому ее у нас нет».
«Мы должны взять Обломова и, не потеряв ни одной положительной черты, придать ему качества Штольца – вот национальная идея и, кстати, задача для российского образования», – так оценил возможный будущий тип русской культуры А. Голубев (Институт русской истории) на заседании круглого стола Никитского клуба по теме «Цивилизационная специфика России: каким аршином мерить? («НГ», 13.11. 2002 г.). Никитский клуб – это частная инициатива ученых и предпринимателей, обеспокоенных судьбой российского общества и государства. Это попытка объединить интеллектуальные силы России, сделать их активным ресурсом развитии страны. Дискуссия, прошедшая в клубе, строилась вокруг вопросов: что скрывается под понятием «специфики»? Существует ли в России школа цивилизационного анализа, позволяющего постановку и разрешение такой проблемы? Является ли специфика российской национальной культуры непреложной данностью? Как соотносить ее с характером развития российского общества? Можно ли формировать стратегию изменения традиционных установок культуры? «Попытка определить культурный код России, ее цивилизационную специфику не привели к какому-нибудь определенному результату. Мнение участников обсуждения на предмет поиска аршина, которым можно измерить нынешнее состояние России и наметить будущую стратегию ее развития были столь неоднозначны, что вызвали сомнения – уместно ли вообще относительно к русскому феномену говорить о цивилизации. Возможно, мы находимся в состоянии культуры, но в цивилизационную фазу еще не вошли. В итоге, как заметил декан философского факультета Санкт-Петербургского университета Ю. Салонин, «наши ответы всегда будут с вопросительным знаком».
Круг замкнулся. Вот он, герметичный русский космос…», – подвел итоги дискуссии автор информации А. Ваганов («Цивилизация против культуры» // «НГ», 13.11. 2002 г.).
* * *
Общий дом на перекрестке дорог – как его построить? Так совпало, что после трагедии «Норд-Оста» в Перми прошла Всероссийская научно-практическая конференция «Государственная национальная политика в XX-XXI вв.: региональный аспект», на которой министр по делам национальностей Зорин признал необходимость корректировки Концепции национальной политики 1996 г. с учетом результатов последней переписи. Замдиректора института этнологии и антропологии С. Чишко отметил, что «акценты с прав наций и народностей должны быть перенесены на права человека». К сожалению, эта не менее важная, чем реформа ЖКХ, тема так и не стала предметом обсуждения СМИ, судя по всему, не готовы к решению национальных проблем в сегодняшних условиях как политики, так и специалисты-ученые.
Какой вижу я, «инородец», «лицо кавказской национальности», «недоросль государства Российского» национальную идею? (Местоимение «я» употреблено условно, ибо могу поручиться, что выражаю взгляды любого здравомыслящего жителя этнорегионов) Прежде всего, она должна быть наднациональной, надэтнической, потому что национальная идея в России – это идея всего государства, которое, как известно, у нас многонациональное, и патриотическая основа ее сама по себе будет ущербна. Тем более что базовые ценности русского православия, которые русские патриоты предлагают положить в основу концепции национальной безопасности, не противоречат подобному подходу: «нет ни эллина, ни иудея».
Мы все время примеряем чьи-то штаны, раскроенные и сшитые по чужим меркам, при этом неустанно твердим о своем особом пути развития, об особой миссии и т.д. Теория «плавильного котла», равно как и все западные теории мультикультурализма, запирающие нацменьшинства в этнические ниши, не пригодны как базовые для национальной идеологии, равно как и теория Хандингтона о столкновении цивилизации не дееспособна объяснить идущее в России межэтническое брожение. Каждое цивилизованное государство Западной Европы в процессе формирования нации-государства прошло через идеологию национализма, но что очень важно, в деле строительства нации государственная власть активно сотрудничала с гражданским обществом, которое само активно участвовало в деле строительства нации. Существенную роль в формировании общественного мнения и концепции национальных интересов сыграл рынок прессы.
Опыт Испании, Франции, Италии, Великобритании, Германии, которые вошли в XX столетие политически консолидированной и культурно гомогенной нацией-государством, только частично может быть полезен для России. Осуществляя национальный проект консолидации, Италия и Германия смогли объединить мелкие разрозненные государства, хотя культурные, исторические, языковые различия регионов несли реальную угрозу появления националистических политических движений. Подобную проблему создавали для Англии, Италии и Франции разнообразие этнических языков и культурная неоднородность населения. Бретанцы и прованцы меньше всего хотели быть французами, равно как и жители Ирландии и Шотландии не были патриотами Англии. Но каждое из этих государств, используя разную стратегию национального строительства, добилось консолидации общества. Франции пришлось употребить жесткие административно-репрессивные меры, сочетая их с оказанием щедрой материальной помощи локальным сообществам. Решая жестко поставленную задачу сделать всех жителей Франции французами, подавлялась всякая региональная идентичность. Запрещалось преподавание местных языков и т.д. Но так или иначе французская нация состоялась как единый этнический массив, несмотря на постоянно бунтующую Корсику, которая сегодня все больше смиряется с французским патронажем. Показателем эффективности национальной политики Франции служит Каталония, жители которой по французскую сторону границы называют себя французами, в то время как каталонцы испанского приграничья противопоставляют себя испанцам. В отличие от Франции, Англия использовала стратегию частичной ассимиляции или «культурной гибридизации», но к этой формуле Англия пришла к началу XIX века, записав в свой актив опыт колониально-репрессированной политики в Шотландии и Ирландии. После подавления Якобитского восстания без суда убивались шотландцы-горцы, предлагалось даже уничтожение шотландских женщин детородного возраста. Однако с экономическим усилением Англии, шотландские элиты сами гасили националистические настроения, осознав политические и предпринимательские возможности в рамках мощной Британской империи.
В основе национального проекта западноевропейских стран XIX века лежало утверждение единого языка, высокой культуры, администрации образования, а также достижение общенациональной идентичности, которая могла или подавлять региональные различия, или учитывать их как подчиненные. И для этого были задействованы школа, армия, церковь, административный ресурс. Решение задач удалось, потому что стратегия была подкреплена социально, политически и экономически. Россия же не смогла обеспечить русификацию империи необходимыми ресурсами исполнения. Ни ее административная система, ни школа, ни тем более армия не соответствовали масштабу поставленной задачи. Начавшаяся контрреформистская политика 80-х отбросила назад формирование гражданского общества, и некому было осуществлять диалог с властью. Российский бюрократический помещичий режим имел мало привлекательности для национальных окраин. Этот исторический экскурс позволяет протянуть нити провалившейся национальной политики в день сегодняшний. Чем больше Центр сможет предложить регионам модернизационных стимулов развития, тем быстрее осуществится консолидация общества. Но на что может рассчитывать сегодня «инородец», если славянскому этническому массиву так и не удалось до сих пор решить проблему большой русской нации: консолидировать Россию, Белоруссию, Украину. Кстати, по поводу слова «инородец» стоит заметить, что первоначально так обозначались кочевые народы Российской Империи, и именно русский национализм конца XIX – начала XX вв. стал обозначать этим словом ассимилированных в русскую культуру немцев, евреев, поляков и т.д., тем самым отказывая им в «русскости».
Целесообразно напомнить здесь и об американском опыте «национального проекта». Знаменитая теория «плавильного котла» находит сочувствующий отклик в умонастроениях тех патриотов, кто «озабочен» якобы нежеланием нерусских народов принимать «правила игры» государственнообразующего этноса. Основная претензия к «инородцам» – нежелание их ассимилироваться в русскую культуру. В этих случаях вспоминается Америка (нелюбимая во всех других ее проявлениях), которой удалось «переплавить» всех приехавших в единую американскую нацию. «Мы не столько нация, сколько мир», – тезис, сформулированный Г. Меллвелом, автором романа «Редборн», стал для Америки конкретной геополитической стратегией, повлекшей за собой культурную глобализацию и американизацию всего мира. Но опыт Америки, безусловно, интересен тем, что в течение всего своего политического и исторического существования США тщательно разрабатывали различные модели национальной культуры, и теория «плавильного котла» – всего одна из них. Национальная культурная модель Америки начиналась с «Доктрины явственной судьбы», которая провозглашала стремление оградить Америку от дальнейших посягательств на ее и без того условное культурное единство, предполагало наиболее полное единение и централизованную власть. Теория «нация наций» или «раса рас» отличалась большей терпимостью, плюрализмом, смешением различных этических, религиозных и языковых элементов, в результате чего должен был получиться новый американец. Метафора «плавильного котла» возникла несколько позже. Он, конечно, кипел, но не был способен переплавить всех без исключения, во всяком случае, в обозримом будущем, которым привычно жили американцы. Метафора заимствована из одноименной пьесы (1908г.) Израэля Зангвиля, представлявшего Америку как «плавильный тигль, в который заливают метал изо всех стран, а великий алхимик нагревает и плавит смесь в своем очистительном огне»: «Настоящий американец еще не явился на свет, он еще создается, он будет результатом смешения всех рас, настоящим сверхчеловеком». Популярность этой метафоры сделало ее актуальной и живучей с начала века по сегодняшние день. «Доктрина явственной судьбы» отличалась неприятием иммиграции, страх перед которой ассоциировался у сторонников этой теории нередко с угрозой анархизма, терроризма, потенциальной революции и способствовал в конце XIX века всплеску националистических движений различного толка.