Георгий Сатаров, политолог: «Я думаю, что сейчас государство и человек живут раздельно. В нормальной стране между людьми и властью должно быть хотя бы партнерство, не говор уже о доверии.
Сергей Чинуров, солист группы «Ленинград»: «Государство до сих пор доминирует над гражданами. Пока единственный в российском понимании способ сделать карьеру – всю жизнь пресмыкаться, лизать задницу собственному начальству, а вечное лизоблюдство не может не сказаться на личности. Может у нас и будет нормальное государство, но лет через сто, не раньше»
Александр Цекало, продюсер мюзикла «Норд-Ост»: «Так как у нас до сих пор государство ассоциируется с кучкой еще не все укравших депутатов, то и к государству отношение не самое уважительное»
На страницах этого же номера в статье «Договор надежды» на тему о гражданского общества в России рассуждает Г. Явлинский, лидер партии «Яблоко». Государство не может быть субъектом, с которым договаривается общество, но самое печальное, по его мнению, что в стране нет публичной дискуссии по данной проблематике и нет свободных СМИ, которые могли бы ее осуществлять: «Должна быть политическая воля к тому, чтобы обеспечить создание стабильной гражданской системы. Кстати, именно она делает власть президента по-настоящему устойчивой. Тогда он зависит от манипулирования им узкой группы лиц. Но это вопрос смены власти. Не лиц, а власти. Без этого гражданское общество не может активно развиваться». (Г. Явлинский «Известия» 30.10.02 г.)
Дмитрий Орешкин отмечает в этой связи, что Россию поразил кризис не столько в экономике, политике и правовом статусе, а скорее в массовой культуре и самосознании. Объяснение этого всеобщего разочарования и общественной апатии он видит в сложившейся в России на сегодняшний день политической ситуации в верхах: «Формируется истеблишмент кособокий (но другого у нас нет). Он учится понимать свой корпоративный интерес – прежде всего в смысле защиты от проникновения внесистемных чужаков.
…все влиятельнее бюрократические аппараты, все выше роль внутренней интриги и закрытого перераспределения властных ресурсов. Публичная политика понижается в статусе – теперь это лишь один из видов лоббистской валюты.
Соответственно, контрольный пакет полностью у Кремля. Без тайного или явного благословения «из-за стены» ничего серьезного не происходит». (Д. Орешкин «НГ» 19.11.02 г.)
ТАК МОЖНО ЛИ ВООБЩЕ РЕФОРМИРОВАТЬ РОССИЮ? Этот важнейший вопрос так и не нашел полного разъяснения в российском дискурсе. Удалось ли обществу найти рычаги влияния на государство, что является непременным условием демократии? Безусловно, одним из механизмов, позволяющим держать деятельность государства под постоянным контролем, является СМИ. Как используется этот механизм духовной элитой нации, какова роль интеллигенции в диалоге «власть – общество»?
Нет сомнения, что в русской культуре есть люди, не утратившие чувства совестливости, ответственности, сопричастности за то, что происходит сегодня в стране. Только их голоса приглушены средствами массовой информации.
«ТВ стало бизнесом, в котором полновесное слово не стоит и ломаного гроша. А иначе вмиг бы нашлись те, кто способен говорить.
Ситуация с властителями дум была всегда непростой в нашем Отечестве. Когда имелись властители – отсутствовало ТВ. Когда оно появилось – с нацией уже некому было говорить.
Советская власть назначала в кумиры так же, как в секретари райкома. Но вот настала свобода, и случился облом» (С. Торощина, «Время MN», 1.11.2002 г.)
В контексте этого «заговора молчания» тех, кому общество привыкло доверять, с чьим мнением считаться, грустным напоминанием прозвучал транслируемый по Первому каналу юбилейный вечер Андрей Вознесенского. Как из бабушкиного сундука, из прошлого советского далека звучали строки поэта: «Есть русская интеллигенция, вы думали – нет? // Не масса индеферентная, а совесть страны и честь… Постольку интеллигенция, постольку она честна… Есть пороки в моем Отечестве, зато и пророки есть!.. Отечественная литература – отечественная война…» Какие имена звучали со сцены, какие лица в зале: Алла Демидова – светлый лик, отстраненность от происходящего, какой мощи личность! Молчит! Почему? «Слово способно преодолеть хаос мира», – поздравляя юбиляра, декларирует со сцены министр культуры М. Швыдкой. Тогда почему не звучит оно? «Вы – голос эпохи, голос времени, вы больше, чем поэт», – так Ельцин, Горбачев и Путин поздравили А. Вознесенского. Чьим голосом обозначат наше время? Кого назначат быть его совестью? С телевизионного экрана ушли лики современности. Их заменили псевдогерои, которых именно СМИ делают «властителями дум», эксплуатируя их скандальную славу во всевозможных ток-шоу.
Может быть, на это ответил сам А. Вознесенский. На вопрос Е. Васениной («Новая газета», № 80, 2003 г.) о том, что изменилось для поэта с тех времен, как российская муза всегда была общественна, не чуралась прямой публицистики и колокольной набатной ноты, поэт сказал: «Колокола были запрещены, а потому нужны в 70-х. Сегодня потребность в колоколах стала индивидуальной. В Колумбии ко мне подошла девочка и спросила, что для революции более полезно – ваши видиомы или звучащее слово. Не для революции, конечно, но для человека, для сознания, я думаю, сегодня полезней видиома. Сегодня нужна не проповедь, а исповедь, обращение к конкретному человеку, а не к общей массе, как это делалось в герценовском «Колоколе». Хотя поэзия Мастера как всегда точнее и обнаженней раскрывает подлинные причины сегодняшней «растерянности» тех, кого мы привыкли считать голосом и совестью нации, как бы пафосно это не звучало.
Хожу неудавленный, нерасстреленный,
Бульварными медиа востребованный,
За утренней трапезой, сбросивши мелкое,
Постмодернист травит про Наймана с Мейлахом.
Но через информационную давку
Свисает цветаевская удавка.
Мне что-то мешает. Душа раскололась.
Повесился голос.
Красней, чем края сковородки, околыш…
Повесился голос.
Забывши, что совесть – издержки профессии мой голос повесился».
Эти строки Андрей Вознесенский прочел на Франкфуртской книжной ярмарке-2003…
«И голосом ломавшимся моим ломавшееся время закричало, и время было мной, и я был им, и что за важность, кто кем был сначала», – когда-то произнес Евгений Евтушенко. А что произошло сегодня? «У его поэзии был двигатель внутреннего сгорания, а лакированный лимузин без мотора пусть ржавеет, сколько ему еще положено», – написал о поэте М. Синельников («МК», № 27, 2003 г.). «Захворал воробышек, воробышек-хворобушек. Ранен был гадкой, знать бы, чьей рогаткой. Чистит перышки свои, выпал камушек в крови», – эти шесть строчек написал шестилетний Е. Евтушенко, а сказано, как будто сегодняшним поэтом, переставшим быть «душою времени».
О роли литературы в нашей жизни почти уже не говорят, только редким напоминанием в отдельных публикациях возникают светлые добрые имена из еще памятной немногим «советской» литературы. Грустные строки О. Павлова о выпущенной книге Б. Можаева «Земля ждет хозяина» можно отнести сегодня ко всему его поколению.
«Путь писателя не оборвался, а будто потерялся в новом времени. Слышно только тех, кто глумится. Серьезные общественные темы свалены в литературе на обочину. Все это он предчувствовал еще в 1982 году, когда сказал на симпозиуме «Цивилизация и литература»: «Для них совершенно не важно, какая конъюнктура – сексуальная, социальная или даже идеологическая. Главное – попасть в денежную струю или на конвейер служебной выгоды. Расхожая, недолговечная продукции, рассчитанная на ослепленную рекламой, нетребовательную публику. Миллионными тиражами забивает книжные прилавки, наводняет журнальные полосы, театральные подмостки и кино. Как у бойких расчетливых лотошников у этих сочинителей все можно найти для разжигания интереса к шикарной жизни и похотливого желания – все, от телесного и нравственного стриптиза до откровенной проповеди насилия. И вся эта хитроумная затея приблудного сочинительства существует только для того, чтобы увести читателя и зрителя от реальной действительности, от ее больных и тревожных вопросов». (О. Павлов: «Он был мужик – а их на земле много…» // «НГ», 14.08.2003 г.)
«Упаси меня боже, кого-то осуждать или тем паче бичевать. Ничего не попишешь – обстоятельства таковы. Другое дело, что их во многом сделала такими именно советская творческая интеллигенция. Сперва бурно восставившая очередные «сумерки свободы» и прямо вытекающие из них кординально новые взаимоотношения власти и культуры, общества и искусства и практически сразу как-то мгновенно сникшая, растерявшаяся. Культуру, ясное дело, никто отменять не стал. Но и эти «души прекрасные порывы» остались без особого влияния. Зато в образовавшуюся лакуну решительно хлынули те, кто побойчее, да активизировавшийся не по дням, а по часам художественный молодняк – те, для кого выражения типа «срубить бабла по-быстрому» либо «украсть денег у спонсоров» стали осмысленным творческим кредо. Те же из маститых, кто «выжил в катаклизме» разделились на две группы: одни так поныне и продолжают пребывать в глубокой растерянности, а иные, решительно стряхнув с себя оцепенение и сонный морок, как это водится «задрав штаны», устремились в погоню за новым комсомолом эпохи крутой бури и конкретного натиска. Все перепуталось, все смешалось в Доме Муз. И уже не отличить, где «мраморные мухи» чистого искусства, а где жирные котлеты масскульта. Где «кончается асфальт» мейнстрима и в каком мете начинаются нехоженые заповедные тропы. Постмодернизм, этот ничтоже сумяшеся, уравнивающий в правах талант и бездарность, глиняный божок, ставший на какое-то время главным идолом молодых творцов как будто бы уже похоронен.
Жаль только одного, что в среде творцов, кои сегодня явно на коне, а завтра – так будут единственной определяющей силой, уже не раздастся столь знаменитое прежде: «старик, ты гений». Его место заняли другие варианты цехового, внутрикорпоративного восторга и восхищения: слушай, здорово ты устроился (примазался, прилип, присосался!)» (А. Вислов: «О мухах и котлетах» // «Литературная газета», № 44, 2003 г.)