Гений русской словесности Лев Толстой оставил нам в наследство трагические строки: «О ненависти к русским никто не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Перед жителями стоял выбор: или оставаться на местах и восстановить со страшными усилиями все с таким трудами заведенное и так легко и бессмысленно уничтоженное, ожидая всякую минуту повторения того же или противно религиозному закону и чувству отвращения и презрения к русским покориться им…». Это Лев Николаевич, конечно, не о сегодняшней Чечне: там ведь сейчас в воронке по имени Грозный идет каждодневный созидательный процесс. В «Хаджи-Мурате» столетие назад Толстой писал о бессмысленном разорении русскими войсками чеченского аула Садо.
А вот еще одно поэтическое прозрение: «Кавказ подо мною! Один в вышине стою на вершите у края стремнины…». Сегодня эти строки можно отнести к самому Кавказу, который остался один – на один со своими проблемами. Подлатали его, подретушировали, назначили ему из Центра в каждую республику по феодалу, а над ними – Прокуратора, а теперь вот объявили новый боевой клич имперского патриотизма: «Россия для русских». Куда податься братьям меньшим – нацменьшинствам – со своими проблемами? У Президента прямой эфир с народом – раз в году, в Думе национал-патриоты – державники, в этнорегионах – верные «опричники».
Писатель Ю. Поляков считает, что без исторически сложившейся терпеливости русского народа не было бы ни петровского рывка в Европу, ни сталинской модернизации, ни (уж точно) ельцинской приватизации! Власть пользуется этой «низкой болевой чувствительностью», измываясь над людьми. «Помните эту сказку про Морозко? Россию можно сравнить с Настенькой в зимнем лесу. Она, леденея, на глумливый вопрос деда: «Тепло ли тебе, девиц? Тепло ли тебе, красавица?» – отвечала согласно своему национальному менталитету: «Тепло, дедушка! Тепло, батюшка!» – за что и была вознаграждена. А если, полагаясь на ответы Настеньки, Морозко так бы расстарался, что и вознаграждать ввиду необратимого переохлаждения девичьего организма было бы некого? Тогда что? Боюсь, отношения российского населения с властью напоминают этот печальный вариант русской сказки». Сказанное Поляковым правдиво, горько и пессимистично. Еще в эпоху коммунистического диктата Солженицын заметил, что большевики сделали «заклаником истории» прежде всего русских, в этом и есть трагическая причина неугасающего национального брожения нашего общества: последствия экспериментов, которые русские позволяли делать над собой, неизбежно обрушива лись и на другие российские этносы, имеющие противоположную русским ментальность и качественно иные этнопсихологические характеристики.
Много написано о том, что русские любят страдать. В подтверждение приводится сказанное Ф. Достоевским Мережковскому: «Страдать надо, молодой человек, страдать…» Кавказцы этого делать не только не любят, но и не умеют. Чувство, которое принято обозначать этим словом, на Кавказе приобретает другое звучание, другой смысл. Страданию подвластны все, человек приходит в мир, чтобы страдать, другое дело, насколько значимо это состояние в его социальной и личной жизни и как оно выражается внешне. Для того чтобы выжить, горцу нужно было тщательно шлифовать свой менталитет. Какой же высокой оценки достойны примеры адыгского этикета, свидетельствующие о гордом героическом духе не отдельных личностей, а целой нации: сын, смертельно раненый, поднимается навстречу входящему в дом отцу; женщина, приказывающая занести тело убийцы своего мужа в кунацкую, потому что он, хоть и враг семьи, но гость; старуха, потерявшая в кровавой битве двух сыновей, спрашивает, убит ли знаменитый князь бжедугов, и услышав в ответ «да!» с трагической гордостью произносит знаменитую фразу: «Тех, кто убит, шапсугские женщины восполнят в одну ночь, а вот от этой потеря бжедуги оправятся нескоро». Кавказ все время жил в войнах, и не только людских. Горец постоянно сражался с природой, так как каждый участок земли нужно было у гор отвоевывать. И если Россия – страна женского рода, то Кавказ – несомненно, имеет характер мужской. Он далеко не идеален. Он просто имеет свою специфику, отличную от России.
За все последние годы мне не удалось увидеть и услышать в российской прессе ни одного политика экономического, социологического и культурного обзора состояния республик Северного Кавказа. Естественно, что упоминание в СМИ о региональных «баронах», сепаратизме, клановости, отнести к разряду аналитических заметок было бы слишком примитивно. Да, северокавказскому суперэтносу действительно свойственна и клановость, и прочность семейно-родовых связей, и землячество, что так часто раздражает «патриотов» (вспомним: «они кучкуются, мимикрируют, обособляются»). Но культурологическая трактовка этих качеств определяет их как стимулы-регуляторы, позволяющие каждому из северокавказских народов сохранить этническую монолитность и этническую комплиментарность (давно утраченную русскими) и замедлить социальное расслоение, особенно губительное для северокавказской культуры. Благодаря политическим катаклизмам российской государственности на арене общественной жизни Северного Кавказа появились так называемые «новые буржуа». Наличие их в национальной культуре чревато далеко идущими последствиями, кроме того, модель их поведения свидетельствует о деформации ментальности этноса, угасании этикетных норм, – словом, тех категорий, которые держали нацию на плаву столетиями. «Смерть культуры есть исчерпание ее души, когда ее смыслы уже не вдохновляют людей, обращенных теперь не к осуществлению культурных ценностей, а к утилитарным целям и благоустройству жизни» – этот прогноз Шпенглера одинаково актуален не только для русской нации, но и для всех российских этносов. С прискорбием следует констатировать, что происходит обезличивание национальных культур, потеря приоритетности интеллектуально-культурной деятельности. Вслед за распадом традиционного уклада жизни мы теряем духовную национальную культуру. Народ, нация не могут существовать без высшей всеобщей идеи, а залог выживания культуры – стремление ее к сохранению своих отличий, своей самобытности. К классическом определению нации как «общности территории проживания, расы (крови), языка, традиций» Ренан добавил «привычку к плебисциту»: «Быть наследником общего славного прошлого, иметь за плечами общественные грандиозные начинания, обладать единой волей к действию в настоящем и желанием свершения еще более славных дел в будущем – вот что способствует становлению нации как единого целого. Она получила в наследство от прошлого не только угрызения совести, но и славные завоевания, а в будущем ее ждет осуществление единой программы совместных действий. Условием существования нации является привычка к плебисциту». Дословно «плебисцит» – решение народа, т.е. постоянное всенародное обсуждение общественных проблем. Судя по тому, насколько реально плебисцит присутствует в нашей жизни, можно констатировать, что в XIX веке северокавказские этносы гораздо больше могли претендовать на обозначение себя нацией, нежели на пороге XXI века. Но самое главное, что нацию делает жизнеспособной и объединяет в единое целое, – это план совместной деятельности во имя будущего. Если такой жизненной программы нет, существование нации обречено на угасание, не спасут ни обращение к истории, ни общие предки, ни патриотизм. Имеем ли мы, северокавказцы, шансы на этническое выживание в качестве монолитной нации? Есть ли у нас проект своего собственного существования – своя национальная идея? Парадоксально, но судьба народа зависит не от богатства и мощи государства, а от способности людей сохранить инстинкт жизни, который неизбежно угасает, когда нация утрачивает свой Путь. Отход от традиционализма в любой культуре приносит потрясения. На смену патриархальному чувству Гармонии приходит голый рационализм. Его суетные меркантильные законы приводят к отмиранию утонченных обычаев национального этикета, повсюду начинает властвовать меркантилизм, чинопочитание. Подвергается коррозии душа нации, наличие которой делает человека национально идентичным в любом этносе. Но что самое страшное, в нашей культуре давно отсутствуют личности – «одинокие души, которые пребывают вне потока», и поэтому видят дальше, могут освещать путь, предотвращая падение людей, не ведающих, куда идут в потемках. Именно такие люди формируют сознание нации, а каково ее сознание – такова и культура. Мало сегодня разобраться в оставленных предками духовных знаниях, надо еще и воссоздать эти знания на новой культурно-исторической почве.
Печально констатировать факт, что за весь так называемый демократический период нашего бытии историко-философская мысль северокавказских республик так и не поднялась до уровня осмысления культуры и истории этносов с позиции исторической миссии в мировой цивилизации, в анализе пройденного пути начисто отсутствует методологический инструментарий таких наук как культурология, социология, геополитика, философия. Сегодняшняя ситуация настоятельно требует именно такого подхода в воссоздании полного портрета культуры северокавказской культуры как шанс сохранить национальную идентичность в новом тысячелетии.
Сегодня, как составная часть Российского государства, мы вместе с ним проходим тот же путь политических, экономических и нравственных потрясений. Но «что дозволено Юпитеру, не дозволено быку». В русской культуре существуют устоявшиеся механизмы саморегуляции и восполнения. В ней есть личности, воздействие которых на общество может конкурировать с целой партией. С болью приходится констатировать, что у нас подобные индивидуальностьи – реликты. Их роль в национальном пространстве снивелирована и размыта. Русскую интеллигенцию называют «дитя несвободы», а как же обозначить роль северокавказской интеллигенции в этой «атмосфере ноющей бессмыслицы». Такое ощущение, что мы лишились духовно-интеллектуальной национальной элиты, роль которой сегодня состоит в том, чтобы помочь этносу приспособиться к миру европейской цивилизации. Это пустующее пространство духовной трансляции заполнено, с одной стороны, идеологизированной и коррумпированной, с другой – провинциальным воинствующим псевдопатриотизмом. Общественность отсутствует. Сонные республики теряют национальную самобытность и духовность, стремительно утрачивая смысл своего существования. Острое чувство бессмысленности, особенно среди молодежи, порождает бездействие, заполняемое наркоманией, преступностью, водкой и другими суррогатами жизни.