«Вначале было слово». Чтобы решить проблему, надо прежде всего ее назвать. Власть этого не делает, ибо не может признаться в том, что бездарно потеряны пять лет, и не хочет расписываться в своей полной несостоятельности. Значит, инициатива переходит к российскому обществу, к нам. Но надо не только сформулировать новую повестку дня, но и сделать ее работающей. И это гораздо труднее». («Новая газета», № 82, 2004 г.)
На 12 декабря (День Конституции) предложено созвать Всероссийский гражданский конгресс, где соберутся представители общественных организаций и партий от СПС до коммунистов, профсоюзов, независимых СМИ, творческих организаций. Бизнес не приглашается по «бережливым» соображениям, т.к. он находится «в наиболее тяжелых условиях коррупционного пресса и шантажа…»
«Конгресс должен запустить мощную пропагандистскую кампанию, сопоставимую с той, которую в конце пятидесятых – начале шестидесятых запускали интеллектуалы в США в отношении изменения установок белого населения по отношению к черным американцам. Она должна содержать два эшелона. Первый – точный и глубокий анализ общественного сознания, и на этой основе – генерация ключевых идей, которые должны внедряться. Второй – постоянное воплощение этих идей посредством любых каналов воздействия на общественное сознание – от растяжек до кинофильмов. «Интеллигенция в большом долгу перед народом» – этот забытый советский тезис стал сегодня прискорбным диагнозом. Долг надо возвращать. Или, как люди приличные, стреляться.
Коротко о третьем направлении. Конгресс должен учредить свою общественную комиссию по расследованию бесланской трагедии. Власть не дает нам оснований рассчитывать на успех парламентской комиссии. Надо действовать самим. Мы надеемся, что в этом нам помогут наши сограждане из Беслана.
…Успех Всероссийского гражданского конгресса может создать к 2007 г. новые условия, позволяющие ставить новые задачи.
…В 2007-м и 2008 годах на выборах (если не произойдет чего-то непредвиденного) мы снова столкнемся с решающей альтернативой: либо продолжится тупиковый тренд в сторону неэффективной диктатуры, либо появится возможность вернуться на путь строительства демократии в России». (Г. Сатаров: «Демократура-3» // «Новая газета», № 82, 2004 г.)
Для иллюстрации формирующегося противостояния президентским политическим инициативам достаточно аналитического материала Г. Сатарова, т.к. он наиболее полно аккумулирует весь спектр оппозиционных идеологий.
Серьезное исследование, подводящее базу под идею консолидации политических платформ, высказал доктор исторических наук, главный научный сотрудник ИНИОН РАН Борис Орлов, сформулировав иной подход к наполнению объединительной идеи. В своих выводах ученый исходит из современного европейского поиска возможностей сближения либеральных и социал-демократических ценностей в рамках социал-демократического движения. Собственно, весь двадцатый век многие европейские общественные деятели и ученые были заняты осмыслением ключевой проблемы: можно ли соединить две основные составляющие человеческого бытия – свободу и социальную справедливость. В нашей истории, напоминает Орлов, «тоже были свои страницы взаимоотношений между социал-демократами и либералами, о которых стоит помнить, если мы намерены выстраивать прочную и стабильную политическую систему на принципах безусловной, а не управляемой демократии» Возможно ли сегодня подобная консолидация в России, с учетом того, что «почти все века своей истории российское общество прожило в условиях конфликтной политической культуры, это вошло в плоть и кровь, стало неотъемлемой чертой ментальности русского человека, его сознания. И каждый раз, когда наступала краткая пора созидательных реформ, находились люди, которые прерывали этот процесс». Показательная реакция общества на события в Беслане, точнее, на заявление руководства страны, что террористы объявили нам войну. Поддержка, которую имеет нынешний президент в широких кругах российского общества, объясняется, по мнению Б. Орлова «не в последнюю очередь как раз тем, что предрасположенность к конфликтному разрешению существующих проблем, свойственное большинству населения, перекликается с установкой самого президента…». Поэтому так популярны до сих пор в народе Иван Грозный и Иосиф Сталин. «…считается, что хороший руководитель – это тот, кто жесткими мерами способен навести порядок».
«Оказалось, что нашему обществу нужна некая национальная идея «русская идея», вокруг которой и должно сплотиться общество. Тонны бумаги были исписаны искателями этой идеи, а она все никак не находилась. И вот наконец – ура! – идея обнаружилась. Появился враг, в борьбе с которым общество может сплотиться. Как в этой ситуации должны вести себя либералы и социал-демократы? На мой взгляд, они должны в первую очередь уяснить для себя то, что их принципиально сближает. Это приверженность созидательной консенсусной политической культуре. Это главное. А уж как там будет дальше развиваться политический процесс, надо ли либералам и социал-демократам объединяться в одной общедемократической политической организации или каждое направление будет продолжать оставаться самостоятельным, покажет будущее». (Б.Орлов: «Стратегия союзов в повестке дня демократии» // «Независимая газета», 16.11.04 г.)
Один из главнейших выводов, который обнаружила масс-медийная разноголосица после бесланского теракта, – отсутствие государственно-информационной политики. Как бы вызывающе это ни звучало для либерального уха, специфика России такова, что именно государство должно стимулировать социальную ответственность СМИ перед обществом, суть которой – в поддержании единого национального самосознания. Аморфность информационной политики или, что еще хуже, отсутствие ее стратегической оформленности есть прямое следствие невнятности политического языка власти в ее диалоге с обществом. Да и существует ли этот диалог? Ноябрьский эфир руководителей информационного вещания НТВ, РТР и Первого канала с президентом России В.В. Путиным – одно из редких публичных озвучиваний государственной стратегии и тактики. Коль скоро мы так тяготеем к Европе (даже если и не к ней), то все европейские страны приводили информационную политику в соответствие со своим политическим курсом и геополитическим раскладом сил в мире. Если мы позиционируем себя империей (неоимперией, сильной Россией), то весь комплекс информационной имперской атрибутики давно апробирован в России еще со времен Екатерины II. Сегодня невооруженным глазом видно использование некоторых ее фрагментов в масс-медийных технологиях. Транслируя эту идею, федеральные СМИ создают образ правителя-победителя и реформатора, делая это неумело, размыто, рыхло, спорадически и одновременно топорно-навязчиво. Информационный «сценарий власти» (по определению Ричарда Уортмана) – пожалуй, единственное свидетельство имперских амбиций нашей державы. А в остальном, судя по всему, «не по Сеньке шапка». Может ли Россия сегодня осуществлять имперский проект, памятуя при этом, что «империи – это государственные устройства, в которых одна этническая группа устанавливает и сохраняет контроль над другими этническими группами в границах определенной территории» (Альфред Рибер). Что касается «либеральной империи», понятийное и терминологическое авторство А. Чубайса здесь вторично, ибо все тот же Рибер («Изучая империи») употреблял этот термин, характеризуя «либеральную империю» как государственное устройство, где «основная власть сосредоточена в руках представительного правительства только в метрополии, но не на территории колоний». Использование в СМИ имперской информационной атрибутики в сочетании с политической слабостью страны воспринимается по меньшей мере эклектичным. Если мы единая гражданская нация демократизирующейся России, тогда в СМИ должны звучать другие тексты, соответствующие идеологическим конструкциям либерализма, адекватные целям символика и персонификация идей. И поскольку в политической системе мы пока еще вне империи, вне демократии и хочется надеться еще вне тоталитаризма и автократии, то и информационное пространство имеем соответствующее: рыхлое, разнородное, разобщенное. «Улица корчится безъязыкая, ей нечем кричать и разговаривать!», «Народ безмолвствует, да здравствует народ!..» – сколько их, знакомых со школьной скамьи, «классических» определений сути русского, российского общественно-политического дискурса можно вспомнить. Каждая новая беда разъединяет, делает общество многоязыким и безголосым одновременно. После Беслана, равно как и после «Норд-Оста», власть так и не предложила народу общеприемлемого языка, способного внятно объяснить проблемы новой России и сформулировать перспективы ее развития. А. Архангельский называет это главной бедой не только ельцинского периода, но и истории России последних двух столетий со времен православной монархии. «Это безъязычие – причина многих драм 90-х годов, вплоть до октябрьского бунта 1993-го и начала чеченской компании в 1994-м. Нельзя ни о чем договориться, если нет языка. Но оно же, политическое безъязычие, позволило реальности бурно расти и развиваться: не было слов, способных передвигать горы, но зато и не было слов, способных останавливать потоки. Эти потоки в конце концов и вынесли нас за пределы коммунизма» (А. Архангельский: «Конструкторы и деконструкторы» // «Известия», 18.10.04 г.). Сегодня власть разговаривает с обществом посредством политтехнологов, чей «целлофанирующий язык» приспособлен для разговора о ценностях, в которые говорящие решительно не верят. «Если же политический язык создан только в качестве дымовой завесы, и его единственное призвание – прикрыть неприглядную реальность, защитить говорящих от страха перед неуправляемой жизнью, стало быть, язык этот не до Киева доведет, а чуть дальше, до очередного политического Чернобыля». (А. Архангельский)