«Русский фактор» в российской политике» – доклад под таким названием был подготовлен Департаментом политических проблем Фонда «Реформа» под руководством Андраника Миграняна при участии Алексея Ельманова, Андрея Рябова, Валерия Соловья. Основные его материалы опубликовала «Независимая газета» (№ 6, 2000 г.). Впервые прозвучал научный анализ роли русского народа в постсоветском политическом пространстве, основной вывод которого составляло утверждение, что «политическая и социальная стабильность России, ее настоящее и будущее, в значительной мере зависит от самочувствия русского народа, т.к. он остается количественно преобладающим в демократической России (85%). Его историческая роль в создании государства ведущая, значительно влияние русской культуры и языка на другие народы в составе России». По мнению авторов, именно русский народ наиболее пострадал в советский период, т.к. империя СССР денационализировала русский этнос как никакой другой. И хотя «бремя служения империи и тяжесть ее поддержания» лежало именно на русских, никаких льгот и преимуществ они не имели. «СССР погиб во многом потому, что русские не захотели его держать. Бремя империи подточило жизненные силы русской нации, и она встретила его разрушение не без горечи, но и без сопротивления».
В докладе подробно анализируются причины и последствия расчлененности русской нации, т.к. после распада СССР 25 миллионов этнических русских оказались за пределами России. Постперестроечное время поставило на повестку дня задачи обретения новой идентичности России, национальной консолидации, утверждения ее нового места в мире. Но поскольку проблема формирования национального государства и российской нации до сих пор так и не стала предметом широкой общенациональной дискуссии, инициатором которой должно стать само государство и общенациональные СМИ, сформировался националистический дискурс, который в числе политических врагов, мешающих обустройство России, обозначает инородцев и западную демократию. Именно либеральная интеллигенция, стоящая во главе демократического движения, боится, что апеллирование русских националистов к великодержавному началу русского национального сознания вернет Россию к империи. «Усилиями демократических масс-медиа, которые поощрялись и направлялись некоторыми высокопоставленными политиками, была развернута крупномасштабная пропагандистская компания по диффамации русского национализма и его компрометации в общественном мнении». К тому же русские националисты сами дают для этого достаточно поводов ксенофобией, кавказофобией и т.п. «В идеологию российского суверенитета демократическое движение вкладывало смысл формирования западной модели нации-государства, намеренно игнорируя и подавляя прежде всего русскую этничность. Национализмы в других советских республиках, а также в российских автономиях, российскими демократами поддерживались и даже поощрялись, поскольку рассматривались как барьер против русского национализма». Все это немало способствовало тому, что протестно настроенная против уродливой капитализации страны значительная масса русского этноса пока предпочитает коммунистов, а русский вопрос в современном политическом дискурсе России отдан на откуп таким одиозным личностям как В. Жириновский.
«Хотя влияние русского национализма на политику ограничено, и он не стал субъектом политического процесса, усиливающиеся в обществе националистические и государственнические настроения представляют собой важный фактор, который государство и политические силы не могут игнорировать. В настоящее время наибольшего успеха в мобилизации патриотического ресурса добился президент Владимир Путин. Однако для закрепления и развития достигнутого результата он должен продемонстрировать эффективность и целеустремленность новой власти, ее способность ответить на чаяния общества и его значительного национал-державнического сегмента. Нынешней властью продвигается концепция усиления роли государства, надэтнического патриотизма и формирования политической нации. Она приемлема для большинства общества как стратегическая цель, но лишь в том случае, если будет создано дееспособное государство, проводящее успешную стратегию модернизации.
Патриотизм и умеренный национализм могут стать важным политическим ресурсом новой власти. При этом «русский фактор» будет использоваться ею дозировано и исключительно инструментально – для легитимизации и консолидации режима. Фактически это означало бы, что власть взяла на вооружение концепцию надэтнического «гражданского» национализма. Этнический русский национализм ожидает в этом случае незавидная участь: отдельных его представителей кооптируют во власть (исключительно на второстепенных позициях) для придания ей патриотической окраски, «конвенциональных» националистов используют в качестве клаки, радикальных – будут по-прежнему маргинализировать и даже, возможно, подавлять. Используя патриотический ресурс, власть одновременно постарается позаботиться о том, чтобы у нее не было на этом поле серьезных конкурентов.
…Поскольку либеральная и коммунистическая идеология в России «отыграны» и в значительной мере исчерпали свой ресурс, то, скорее всего, именно этнический русский национализм (вероятно, в сочетании с идеей социальной справедливости), причем в наиболее жесткой версии, будет востребован обществом и выйдет на первый план в ситуации национальной катастрофы, неизбежно сопровождающейся усилением внешнего давления на Россию».
Авторы доклада оказались правы в своем прогнозе: «этнический русский национализм» за прошедшие с момента подготовки доклада последние три года, действительно, вышел «на первый план», поскольку главные проблемы сформированного к исходу первой половины 90-х годов националистического дискурса так и не решены до сих пор в российской политике. В данном случае нас интересует проблема формирования новой национальной идентичности.
«В сознание граждан России внедрялась формула «не русский я, но россиянин», рожденная отнюдь не русским поэтом. Власть попыталась пойти по западному пути строительства «политической нации», в которой гражданско-государственная идентичность («российскость») превалирует над этнической. Эта модель была далеко не чужда и советской матрице, которая, как уже отмечалось, всячески подавляла этничность, редуцируя ее к политическим формообразованиям (Советам) и к социальному аспекту, намеренно разводя понятия «нации» и ее «духа» (языка, культуры, традиций, эстетических и этических ценностей). Однако реализация внешне привлекательного проекта в современных российских условиях выглядит проблематично. Причем отнюдь не только в силу традиционно острой чувствительности нерусских народов, но и по причине сложности, динамичности, открытости и разновекторности тенденций русского массового сознания». («Русский фактор» в российской политике» // «НГ», № 6, 2000 г.)
Рассматривая трансформацию политической стратегии в национальной сфере, Эмиль Паин, генеральный директор Центра этнополитических исследований, приходит к тревожным выводам.
«Все более отчетливо проявляется курс нынешнего политического истеблишмента России на сочетание ограничительно-запретительной политики по отношению к национальной элите нерусских народов с усилением охранительной политики по отношению к этническому большинству. Так, наряду с законом, запрещающим этническим меньшинствам использовать иную графику, кроме кириллической, в Государственной Думе принят (но пока еще не утвержден Советом Федерации и президентом) Закон «О русском языке как государственном языке России», который трактуется многими политиками как символ главенства русского языка и русского народа. В Думе подготовлен и активно обсуждается также проект закона «О русском народе», обсуждается идея пересмотра Концепции государственной национальной политики, принятой во времена Ельцина, и прежде всего замена принятой там формулы: «все коренные народы России являются государствообразующими» на идею исключительности – «русские являются государствообразующим народом России».
Включилась в это переосмысление национальной политики и Русская Православная Церковь. Она все настойчивее проводит в жизнь идею иерархии конфессиональных и этнических общностей. На вершине – «государствообразующий православный народ», второй уровень – так называемые «традиционные религии» (ислам, буддизм и иудаизм, далее идут нетрадиционные религии (католицизм и протестантизм) и исповедующие их этнические общности, и, наконец, все прочие конфессии и этнические общности. Таким образом, «вертикаль власти» может быть полностью сопряжена с вертикалью этноконфессиональных общностей. Вырисовывается картина, до боли знакомая по советским временам, – но страна изменилась, и легко себе представить, как на «вертикаль» в Центре ответят подобными же иерархиями республики. На вершине одной из них может оказаться татарско-мусульманский «старший брат», на другой – буддистско-калмыцкий, и т.д. Вместо интеграции России мы получим множество очагов напряженности, и понятно, что укреплению Федерации это способствовать не будет.
«Все это нисколько не повышает защищенность какой-либо этнической общности, в том числе и этнического большинства, а лишь взвинчивает этнические страхи. Уровень тревог среди представителей этнического большинства все возрастает, и сегодня он выше, чем у представителей меньшинств. Важно и то, что уровень этнических страхов, фобий у русской молодежи выше, чем у лиц старшего возраста.
Если все это приведет к росту и активизации русского национализма как идеи политического доминирования, то можно не сомневаться, что в ответ будет расти национализм этнических меньшинств. В этом случае этнополитический маятник совершит полный цикл колебаний, и нас будет ждать новый взрыв межэтнических конфликтов. Причем в худшем варианте, чем тот, который проявился в конце 80-х – начале 90-х годов. Тогда национальные движения меньшинств развивались под демократическими лозунгами. Ныне же более вероятно сочетание этнического национализма с религиозным фундаментализмом. И дело здесь не только в общем росте религиозности российского общества, сколько в разочаровании этнических меньшинств демократическим движением в России и на Западе». (Э.Паин. «Независимая газета», 27.05.03 г.)