Концентрация внимания в большей степени на федеральных СМИ, имеющих выход на очень широкую российскую аудиторию, объясняется, прежде всего, целым рядом их преимуществ, главное из которых – возможность навязать свою позицию большинству населения. Цельная картина масс-медийного пространства, безусловно, отражает процессы, идущие в обществе. Какие бы тревоги относительно ограничения свободы слова ни высказывались, общественное мнение существует, и есть множество примеров его влияния. Власть вынуждена с ним считаться, иначе бы она так не стремилась к увеличению собственного влияния на информационную политику. Но в этой связи все чаще вспоминается восточная поговорка: «собака лает, караван идет», и движется наш караван пока в неопределенном направлении, хотя в общем векторе движения уже просматривается конечная цель. К тому же, как отмечают С. Константинов и А. Ушаков, исследуя исторические образы России на постсоветском пространстве, «переосмысление имперского прошлого России, нового исторического образа российской Империи и СССР осуществляются в достаточно узком кругу интеллектуалов, чьи концепции пока не трансформируются в конкретные программы, доступные широкой общественности. В отличие, скажем, от Казахстана (где – ради достижения конкретных геополитических и экономических результатов – СМИ последовательно внушают населению исторический образ страны, являющейся главным звеном «Великого шелкового пути» и мостом, соединяющим Азию с Европой) в России нет такого цельного образа ни на уровне исторической науки и образования, ни на уровне СМИ». («Национальные истории в советском и постсоветских государствах» – М., 2003 г.)
Адекватны ли общественные усилия реалиям современной России? «Возьмем дореволюционное русское общество. – со свойственной ему метафоричностью пишет А. Проханов («Завтра»). – В нем всегда бывали кружки, зоны, где происходило бурное интеллектуальное строительство, творчество. Возникали школы, утопические или прагматические представления, появлялись славянофилы, западники, вырастали марксистские кружки, возникала религиозная философия Толстого, Соловьева. Рождались всевозможные секты, культы, истерии. Потом при советском строе, все это исчезло, но появилось нечто иное: огромные интеллектуальные штабы, советский Генштаб, развивавший концепции океанического флота и города Антарктиды, или, например Госплан, планировавший темпы рождаемости в XXII веке. Что теперь происходит в нашем обществе? Где сегодня происходит концентрация этого интеллектуального творчества, где осмысливаются новые вызовы человечеству, где среди интеллектуалов возникают матки будущих вселенских идеологий?»
Отвечая на этот вопрос, академик РАН Геннадий Осипов выделяет очень важную для понимания тандема «власть-общество» мысль: можно сколько угодно твердить о наболевшем, пока эти проблемы не озвучит Президент, всякие дискуссии бессмысленны, ибо они будут повисать в воздухе.
«В стране сейчас очень много различных сообществ, которые пытаются что-то создать, выразить свои идеи, но таких, которые бы очень четко формулировали какие-то социальные концепции, сейчас у нас практически нет. Почему? Допустим, завтра мы соберем с вами двадцать наших академиков: физиков, химиков, философов, художественную элиту. Позовем, например, Раушенбаха и Капицу. Они установят все то, что с нами произошло за эти годы. Им станет ясно, что в стране произошла катастрофа, гигантское разграбление собственности. Что в результате реформ продолжительность жизни в России будет и дальше сокращаться, что смертность увеличивается. Так вот, эти ученые будут изо всех сил кричать о том, что нас постигло, но их никто не услышит. Лишь только Путин обмолвился о демографическом кризисе – тогда об этом заговорили все». Г.Осипов («Завтра»).
Может ли журналистика, являясь закономерной формой существования культуры определенного типа, оказать обратное воздействие на культуру? – вопрос, поставленный И. М. Дзялошинским, можно считать базовым для СМИ. Юрий Лотман определял духовный потенциал культуры ее способностью порождать интеллигентность. Культура состоятельна, когда общество состоит из самостоятельно мыслящих индивидов, терпимых друг к другу, иначе говоря, культура – это, прежде всего, терпимость, готовность признать право на существование другого мнения. «У нации есть крайняя необходимость не в образованных людях, а в интеллигентах, что не одно и то же. Интеллигентность – явление редкое, – констатировал Юрий Лотман в «Беседах о русской культуре» (ТВ «Культура», 21.09.03 г.), – перерыв в интеллигентности – вещь опасная. Это равно национальной катастрофе, сравнимо с гибелью библиотек, где хранятся знания о культуре». Тема функции интеллигенции в России находится в состоянии непрерывного обсуждения еще с прошлого века. Применительно к сегодняшней ситуации она приобрела наибольшую остроту, так как качество публичной политики, видео-, аудиоряда отечественных СМИ позволяет усомниться в присутствии этой организующей и мобилизующей общество прослойки. Лишь изредка мелькнет из-за спины монстра масскультуры светлый лик, высокое слово, читательский отклик, звонок в студию, и понимаешь, что есть и другая Россия, сохранившая свою интеллигентность, а значит, понимание своих прав и обязанностей. Но пока собирается она с силами, «в национальных вопросах народы встречаются чаще посредством антиинтеллигенции», – как заметил Лотман, – или, скорее посредством политтехнологов, по определению А. Храмчихина, «наиболее порочной и выродившейся части отечественной интеллигенции» («Отечественные записки», № 3, 2003 г.).
Так же, как растеряно общество, так и разобщены СМИ. Что мы имеем в активе от десятилетия свободы СМИ? Разногласие в формулировках итогов можно расценивать как существование независимости прессы, хотя, как определил ее действенность Константин Воронов, «мы свободны и независимы настолько, что от нас уже ничего не зависит».
Два года России после «Норд-Оста» подтвердили основные выводы Международной научно-практической конференции «Судьбы гласности 1986-2001. Опыт ее защиты 1991-2001», прошедшей в Москве 1-2 июня 2001 года и приуроченной к десятилетию Фонда защиты гласности. Итоги десятилетия, сформулированные президентом Фонда А. Симоновым, сводились к семи главным проблемам:
1. Доступ к информации становится все труднее;
2. Ни один гражданин не защищен от посягательств на его личную информацию;
3. Государственная монополия на СМИ движется к апогею;
4. Страна движется к пропасти нового единомыслия;
5. Готова вступить в силу «доктрина информационной безопасности», сочиненная спецслужбами;
6. Снизился уровень этических стандартов в прессе;
7. Уровень «слышимости» стремится к абсолютному нулю, поле гласности сужается, в людях вновь просыпается рабский страх сказать не то, не так или не там.
Почему свобода слова так и не стала насущной потребностью общества? Отвечая на вопрос, социолог Ю. Левада отметил, что по сути отсутствуют инструменты для серьезной защиты этой свободы и возможность эту защиту полнокровно осуществить. Причин несколько, но, пожалуй, основная состоит в том, что «мы имеем дело с обществом уставшим, разобщенным и основательно дезориентированным, которое как будто ценит и свободу, и порядок, готово не любить власть, но принимать ее и надеяться на лидера». Отмечая разобщенность народа, все же большие упреки социолог адресует образованной части общества: «Я не выделяю специально журналистский цех, профессионалов свободы слова, потому что они являются частью общества, частью образованной элиты, и, может быть, даже самой показательной частью. Именно здесь, в этой группе, проявилась невероятная разобщенность… В целом, пресса наша, если не считать очень официальной ее части, тоже находится в состоянии большой растерянности, причем это относится к тем органам печати, к тем газетам или каналам, которые раньше были символом каких-то передовых идей и представлений». Ответственность прессы перед обществом в России имеет свою специфику, слишком высок ее авторитет по сравнению с другими общественными институтами. В оценке значимости различного рода институтов и структур в жизни общества россияне отвели СМИ третье место после Президента и олигархов. Пресса разделила это место с правительством, далее следует армия, Совбез, ФСБ, Госдума. Ю.Левада объясняет это не столько успехами самих СМИ, сколько неразвитостью у российской аудитории способности серьезного, осмысленного восприятия массовой информации: «Общество нуждается в том, чтобы иметь голову, чтобы голова думала, чтобы голова предлагала решения. На словах все это признают, на деле этого не происходит. Должна существовать такая структура общества, чтобы наличное разномыслие, большая или меньшая привычка к нему, свободы, – все это выражалось в институтах, чтобы это можно было защищать. Всего этого у нас нет, но когда-нибудь должно быть. Правда, не в ближайшее десятилетие, может быть, через одно-два поколения».
Общество начинает жить нормами, навязываемыми СМИ, ими растиражированными. При наличии все увеличивающейся безответственности журналистики, позволяющей себе подменять сам факт его интерпретацией, создаются опасные тенденции. Отсутствие гражданской ответственности перед обществом за дезинформацию, за навязывание безнравственности, отсутствие интереса к той информации, в которой нуждается общество – имеют далеко идущие последствия. «Общество теперь воспринимает прессу, как примерно глухой воспринимает болтливого», «Пресса – зеркало, но зеркало формирующее»; «Телевидение кому принадлежит, тому и служит», «Публичная сфера у нас не получилась»; «Корпоративные правила об обуздании самих себя не выработаны» – таковы некоторые из оценок СМИ, звучавшие на конференции Фонда защиты гласности.