Кавказ всегда был очень сложным регионом России. Здесь все смешалось в кучу: и религия, и национальность, и территориальные проблемы. Здесь лежат мины, которые Федеральный Центр никак не хочет обезвредить, мины, которые будут взрываться в нужное время, в нужный час. И так походя, неосторожно, высокомерно, пренебрежительно высказываться в адрес кавказцев, как это делает Андрей Кураев – значит вредить собственному Отечеству, потому что слишком много крови русских солдат в течение двух столетий пролито на Кавказе, чтобы удержать его под властью России. С учетом той национальной политики, которую ведет Россия, очень велика вероятность распространения военного очага из Чечни по всему Северному Кавказу. Не спецназом должна решать Россия вопрос на Кавказе, а Словом, продуманным, взвешенным и следующим за ним Делом. Пример духовной ответственности русского интеллигента, прежде всего, перед собой, являет писатель Борис Васильев: «Сколько дров наломали только в национальной политике! Коли не знаете ни менталитета, ни верований, ни культуры, ни обычаев разных народов, то посоветуйтесь с теми, кто этим занимается. И еще один момент – надо эти народы уважать. Мы же высокомерны до глупости. Умей наши вояки слушать знающих людей, они бы раз и навсегда уяснили, что народ, не испытывавший ни в какой форме крепостное право и потому генетически внутренне свободный, можно уничтожить, но не покорить» («Новые Известия»).
Еще один перл из статьи Андрея Кураева – свидетельство очередного заблуждения в оценке народов Северного Кавказа: «А по другую сторону Кавказа – Кубань. Плодороднейшие земли планеты. Почему же в последнее тысячелетие здесь не было земледельческих цивилизаций? Отчего эти черноземы оставались пустошью, пока не появились русские крепости, казачьи поселения, станицы и заставы? Не оттого ли, что рядом были горцы, считавшие нормой жить за счет набегов на соседей?»
Историки свидетельствуют, что к набегам, никогда не являвшимся основой горской экономики, горцы прибегали в исключительных случаях. Зловещее слово «набеги» принадлежит к еще одному мифу, созданному вокруг народов Северного Кавказа. Видимо, господин Кураев начитался тех теоретиков, которые в своих трудах причиной, побудавшей Россию вмешиваться в изначально внутренние по сути конфликты на Северном Кавказе, обозначали «набеговую систему, реально угрожавшую целостности империи». Эту теорию отрабатывали не только столичные авторы, но и представители научной мысли Северного Кавказа. Свое отношение к «набеговой» причинности Кавказской войны высказал кубанский историк, профессор КГУ Игорь Куценко.
«Не могу не повторить своего отношения к теории «набеговой» причинности Кавказской войны (мне приходилось писать об этом в связи со статьей М.М. Блиева в журнале «История СССР», 1991, № 6). Набеги с дневнейших времен были обычным явлением жизни народов приграничных районов. Их можно считать разновидностью «соседских отношений». Случалось, ими начинались войны. В XIX веке набеги служили поводом для ответных действий, например, после нападений горцев на казачьи станицы. Тем более, что объектами набегов кавказцев не были Москва, Калуга, Рязань или Воронеж. Набеги, которые велись в ходе войны, были внешним выражением сложных процессов внутреннего порядка. Их-то необходимо исследовать в первую очередь. «Набеговая концепция» по существу родственна «цивилизующей роли» колонизаторов. Она снимает имперский характер политики царизма, уравнивает в ответственности за войну агрессора и его жертвы. По такой «теории» получается, что на огромных просторах Сибири, Средней Азии, Кавказа царская Россия только и делала, что оборонялась от нападений беспокойных соседей, и, дабы обезопасить себя, включала новые земли и народы в лоно своего колониального государственного надзора.
Кавказская война и ее последствия заставляют вернуться к понятию «национализм». В советских словарях он трактуется как реакционная буржуазная идеология и политика, а также как движение за национальную независимость в зонах национально-освободительной борьбы. Такой подход одностороеннен, не учитывает содержательную сущность явления. Между тем в Кавказской войне именно сердцевина национально-этнического порядка стояла на первом месте: русские расправлялись с нерусскими «нехристями», горцы боролись с «гяурами». В националистической форме социальные противоречия часто предстают и сегодня» И. Куценко (ж-л «Жизнь национальностей», № 2-3, 1999 г.)
Во все времена побывавшие на Северном Кавказе путешественники отмечали высокую культуру земледельческих технологий у горцев. Известный русский ученый-аграрник XIX в. Клининг отмечал, что «еще многому придется учиться русскому человеку у горца в области земледелия».
Английский философ и этнограф Эдмунд Спенсер был изумлен агротехнической культурой черкесов, которую он увидел, объезжая в 1836 году вместе с графом Воронцовым Черноморское побережье Кавказа: «С первого же момента, когда открылись передо мной черкесские долины, вид страны и населения превзошел самое пылкое мое воображение. Вместо пустыни, населенной дикарями, я нашел непрерывный ряд обработанных холмов, почти ни одного клочка земли некультивированного, огромные стада коз, овец, лошадей и быков бродили в разных направлениях по колено в траве, везде раскрывались красивый парк, величественные очертания роскошных лесов, коттеджи с изящными верандами, фермами, фруктовыми садами…».
Эти земли до сих пор хранят следы адыгского земледелия. Еще можно встретить в лесах знаменитые адыгские вишни и груши, селекционированные местными умельцами. Только самих черкесов нет на этих землях. Когда-то на горных склонах, спускающихся к Черному морю, жило самое большое адыгское племя шапсугов, к которому я и принадлежу. Ныне от него осталось три маленьких аула под Краснодаром. Вот где полная драматизма тема для религиозного человека Кураева. Почему? Куда делся этот народ? Что случилось с ним? Напомним еще для иллюстрации, что в Венеции и Генуе, которые в XIII-XIV вв. активно торговали с Северным Кавказом через Черное море, существовал обычай каждый год составлять гороскопы для города. Так вот одним из обязательных пунктов была информация о том, сколько хлеба поступит в Италию из Черкессии, от того самого народа, который стал соседом кубанских казаков после завоевания Северо-Западного Кавказа Российской империей и который, кстати, потерял вследствие этой войны более двух миллионов от трехмиллионного этноса.
Такое ощущение, что имперская политика царской России, а потом и СССР, остается так мила некоторым сердцам по сей день, что делает еще более очевидной крайнюю необходимость исторического «ликбеза» именно в средствах массовой информации как наиболее доступном источнике распространения знаний. Работая в архиве, я натолкнулась на любопытный документ, который до сих пор не введен в научный оборот. Приведу небольшой его фрагмент как характерную иллюстрацию «бережного» отношения к изгнанным российским этносам.
ГАРФ, Ф. 3316, Оп. 64, Д. 298, Л. 1,2
От полномочного представительства СССР по Франции 4 марта 1926 года секретарю ЦИК СССР Енукидзе: «Ко мне явился представитель живущих в Сирии черкесов, вместе с одним известным французским писателем Куртелемоном, который уже с десяток лет проявляет особое внимание к восточным народам. Черкесы в Сирии составляют примерно 118 тысяч человек, из которых 50 тысяч живут в той части Сирии, которая находится под французским мандатом, а 68 тысяч – под английским мандатом.
Так как все эти черкесы – выходцы из Кавказа, а именно из той местности, которая находится между рекой Кубанью и Абхазской автономной Советской республикой, они обратились к нам с просьбой разрешить им постепенное возвращение на родину. Я, ссылаясь на аналогичную просьбу татар из Румынской Добруджи, обратившихся к нам с просьбой о разрешении возвращения в Крым, – указал, что тяжелые материальные условия нашей страны затрудняют удовлетворение таких просьб, хотя мы, конечно, относимся чрезвычайно сочувственно ко всем восточным народам и, в частности, к выходцам из территории Советского Союза. Я обещал делегату черкесов послать их просьбу в Центральный Исполнительный Комитет». Х. Раковский
От Народного комиссара по иностранным делам 8 марта 1926 года секретарю ЦИК Енукидзе: «Я получил копию письма товарища Раковского к Вам от 4 марта по поводу желания черкесских эмигрантов вернуться на Кавказ. Товарищ Раковский пишет, что прилагает к этому письму записку, которая в одном экземпляре была направлена к Вам. Пожалуйста, дайте мне возможность ознакомиться с этой запиской.
По существу этого вопроса надо иметь в виду, что в султанское время черкесы были балованными детьми высшей власти, в то время как теперь, при кемалистах они чувствуют себя обиженными. Весьма энергичный воинствующий национализм кемалистов усматривает в них чуждый элемент, их прежние привилегии преторианского характера безвозвратно исчезли. Мы несколько раз обсуждали этот вопрос с товарищем Сурицем и другими, между прочим, с представителями ОГПУ, и мы всегда приходили к выводу, что при несомненной невозможности для нас принятия обратно всех черкесских эмигрантов, мы должны были бы принять и разместить небольшое количество, чтобы тем самым не дать погаснуть этим надеждам в других и поддерживать в них благоприятное для нас настроение. Сообщите, пожалуйста, в какой форме и каким путем Вы находите наиболее целесообразным дальнейшее рассмотрение этого вопроса». Чичерин