Для европейцев Аслан Масхадов – возможный партнер для переговоров, для российского руководства – преступник и террорист, возможность переговоров с которым исключена. Для граждан Европейского Союза секретность, окружающая по сей день операцию освобождения заложников, история с родственниками в первые дни после штурма, лишенными информации и возможности увидеться с близкими, сокрытие сведений о примененном газе и прочие детали освобождения – дикость, как и отказ Госдумы создать парламентскую комиссию по расследованию обстоятельств трагедии, для российских властей – нормальное поведение. Для общества – похоже, тоже. Для европейцев давление, оказанное и оказываемое на СМИ в связи с терактом, – грубое нарушение гражданских свобод. Российский парламент, напротив, только что принял поправки, даже ужесточающие такой контроль над прессой.
Захват заложников в Москве и последовавшая за ним реакция российской элиты ознаменовали поворот к ужесточению политики федерального центра в Чечне, укреплению так называемых «силовых структур», росту контроля над СМИ, осуждению тех российских политиков, которые «проявили мягкость» с Западом и, прежде всего, с Европейским Союзом. Возникли напряженность, пауза и замешательство. Похоже, российская политика разворачивается с запада на северо-восток. То есть берет новый курс на «норд-ост»?» (В. Рыжков, депутат Госдумы. «Известия» – 19.11.02 г.)
«В первые дни после 11 сентября ни риторика высших государственных деятелей, ни опыт внешней политики США последнего десятилетия не располагали к оптимизму. Однако затем атмосфера вроде бы (страшно ошибиться и принять желаемое за действительное) стала отчасти меняться. Признаюсь, что главные мои надежды связаны не столько с профессионализмом или тем более мудростью страны, сколько с силой американской демократии и нравственным состоянием американского общества.
Эти недели я пытался внимательно, насколько позволяет Интернет, отследить российскую реакцию на случившееся. Честно говоря, ощущение от этого массированного чтения осталось довольно странное. На российских сайтах я то и дело читал о панике, охватившей Нью-Йорк, об арабских погромах, о мародерстве в опустевших кварталах, о воцарившейся атмосфере страха и подозрительности.
Репортерам вторили аналитики, за редчайшими исключениями начинавшие свои слова статьи различными производными от слова «конец». Конец американскому лидерству, Ною-Йорку как мировой столице, глобализации, торжеству западных ценностей, процветанию, свободе, неприкосновенности личности, этнической терпимости, политкорректности, мультикультурности и т.д. и т.п. При этом в большинстве подобных суждений, наряду с традиционным и для нашей прессы взвинченностью и гиперболизмом, звучала нота устало-снисходительного превосходства: «Нечего, мол, было выпендриваться и делать вид, что вы не такие, как все. Поняли, наконец, когда жареный петух клюнул!».
Данные опросов общественного мнения свидетельствуют, что до половины населения России полагает, что американцы получили по заслугам. Конечно, авторы СМИ, которых мне довелось читать, довольно единодушно осуждали такие настроения как проявление варварства. При этом, однако, сами они легко позволяли себе не менее людоедские заявления. Призывы сплотиться перед лицом мусульманской угрозы раздавались на каждом шагу. Одна молодая дама еврейского происхождения, с которой я некогда был шапочно знаком, написала, что теперь уже всем ясно, что абсолютное зло – это ислам как таковой. Вероятно, набирая эти слова на своем компьютере, она казалась себе образцом беспощадной трезвости мысли. То нехитрое соображение, что на основании совершенно аналогичных посылок ее родителей могли бы сжечь в газовой печи, надо думать, не пришло ей в голову…
Важнейшей стороной американской жизни после 11 сентября стала непрерывная общественная дискуссия, особенно примечательная в обстановке всеобщего патриотического единодушия. Спор, в частности, шел о том, как нащупать новое правильное соотношение свободы и безопасности.
Теперь американцам предстоит заново решить, какие из свобод, привычных для ее граждан, были проявлением непозволительной беспечности, с которой надлежит расстаться навсегда, какие можно ограничить на время, а без каких немыслимо жить. Вопреки настойчивому требованию любезных моему сердцу либертарианцев не делать ни шагу назад, отступать все же придется. К тому же новые теракты могут существенно сдвинуть любой найденный баланс в сторону дальнейшего усиления дисциплинарных мер и полицейских институтов. И все же существующий консенсус относительно того, что отказаться от свободы означало бы для Америки признать победу террористов, вряд ли может быть поколеблен…» (Андрей Зорин. сетевой журнал «Полит.ру» – ноябрь 2001 г.)
Голоса сторонников жестких мер правительства по наведению порядка в России, достаточно часто были слышны в центральной прессе. По их мнению, теракт только вскрыл те общественно-социальные нарывы, которые вызрели в России вследствии либеральной вседозволенности. Для них вооруженный сепаратистский мятеж в Чечне представляет собой разновидность гражданской войны, при этом линия фронта ежеминутно может пройти через любой российский город. Не только армия находится в состоянии войны с «кровожадным, жестким и непримиримым врагом», но и все «отечественное общество».
«Дело совсем не в ограничении гражданских свобод и накидывании удавки цензуры на российские массмедиа. Должно быть, покончено с тем духом вседозволенности, который в России считается либерализмом. Либерализм – это свобода, ограниченная ответственностью и законом. Происходившее в России без малого последние десять лет – свобода от закона и любой ответственности, даже от ответственности человека перед самим собой.
Этот разлагающий дух пропитал все поры российского общества и отечественного бытия, создав исключительно благоприятную атмосферу для возникновения и функционирования инфраструктуры гражданской войны.
Но если власть намерена отсидеться за высокими стенами, вновь надеясь обойтись полумерами и виртуальной политикой, то ей неплохо бы знать: у гражданской войны есть начало, но никогда не знаешь, против кого она может обернуться и чем закончиться». (В. Соловьев. «Век», № 39, 2002 г.)
Одним из главных источников терроризма назывался олигархический капитализм.
«Я повторяю, что экономическая система, созданная псевдодемократами, – это тупик, в котором побывали США и страны Европы. Олигархический капитализм привел в 20-е годы прошлого столетия развитые страны к Великой депрессии. И они его ликвидировали жестко и решительно. Рузвельт отправлял олигархов в тюрьму за нарушение законодательства. У нас олигархический капитализм лишил возможности нормально трудиться большинство населения. В том числе и в республиках Кавказа. Но кавказцы – это не русские. С ними нельзя общаться так, как с нами. Они не терпят, а берутся за оружие. Поэтому хозяевам страны нужно решать: либо они сохраняют олигархический капитализм, который в российских условиях является питательной средой для терроризма, либо открывают дорогу мелкому бизнесу. Дают возможность людям реализовать себя. В первую очередь на Кавказе. В противном случае терроризм будет усиливаться. Я еще раз хочу подчеркнуть: главный источник терроризма – олигархический капитализм». (С. Норка. «Век», № 39, 2002 г.)
Публикация Дмитрия Орешкина в «Московских новостях» подвела своеобразный итог постнордостовскому многоголосью: «Может быть, единственный позитивный опыт «Норд-Оста» заключается в отчаянно ясном понимании, что сегодняшний мир слишком сложен, чтобы искать простые решения». (Д. Орешкин «МН», № 42).
И все же «Норд-Ост» всколыхнул Россию. Ни после захвата заложников в Буденновске и Кизляре, ни после взрывов домов в Буйнакске, Москве и Волгодонске, ни после трагедии в переходе под Пушкинской площадью люди не требовали от государства компенсации морального ущерба. Жертвы трагедии на Дубровке решили доказать, что обычный гражданин имеет в России право на претензии к государству в защите своей жизни. Сначала четверо выживших заложников: дочь и отец Рябцевы, Светлана Генералова, Николай Любимов и родственники четырех жертв теракта Виктор Бондаренко, Лариса Фролова, Анна Бессонова и Петр Сидоренков, – потребовали от столичных властей в общей сложности 7,5 млн. долларов. Все – по миллиону, кроме последнего. Он, потерявший на «Норд-Осте» сына, оценил свой моральный ущерб в 500 тысяч.
«Адвокат заложников Игорь Трунов первым из российских юристов сделал шаг, множество раз описанный в американских детективах, – предложил пострадавшим представлять в суде их интересы абсолютно бесплатно, в надежде на победу. Перспективы этого громкого процесса пока туманны, но как минимум один результат уже есть. Иски заложников разделили российское общество. Кто-то считает, что требовать деньги от государства подобным образом аморально. Другие полностью поддерживают истцов и их адвоката: за беззаконие кто-то должен понести наказание. Хотя бы рублем» («Известия» – 4 декабря 2002 г.)
Для сравнения, в августе 2002 года около шестисот родственников погибших в результате терактов 11 сентября подали иск в судебное управление города Александрия близ Вашингтона. Истцы требовали выплатить им около 1 триллиона долларов компенсации за потерю членов семьи. В роли ответчика стало правительство Судана, где в течение долгого времени жил Осама бен Ладен, семь банков, восемь исламских фондов и три члена саудовского королевского дома. Но, по словам родственников, главная их цель – не деньги, а наказание виновников трагедии.