Бывает и так, что нужное слово хоть и не подменяется словом противоположного значения, но из-за оговорки сказанное приобретает смысл, противоположный тому, что намеревался выразить говорящий. Так, один профессор в своей речи по поводу вступления в должность сказал: «Я не склонен (вместо «не способен») оценить заслуги моего уважаемого предшественника» (XI, 27). «Geneigt» (склонен) не является прямым антонимом слова «geeignet» (способен), но, будучи употребленным вместо последнего, отражает намерение, противоположное оценке
заслуг.
Вторая группа оговорок отличается тем, что вместо замены слов, смысл которых вполне ясен, слова искажаются и приобретают необычное звучание, оставаясь при этом более или менее понятными. Например, господин, у которого спросили о состоянии здоровья его лошади, отвечает: «Ja, das draut... Das dauert vielleicht noch einen Monat» [Да, это продлится, быть может, еще месяц]. Объясняя несуществующее слово draut, он сказал, что это печальная [traurige] история. Из столкновения слов traurige и dauert родилось новое слово (XI, 35). Другой пример приводит Бреннер (Brenner 1967, 157—158). Один пациент рассказал, что в юные годы, когда он увлекался физической культурой, он оговорился и сказал physible culture вместо physical culture. При этом ему пришло в голову, что «physible» звучит почти как «visible» (то есть «зримый»). Тем самым его ассоциации вывели на бессознательно присутствовавшее у него желание показывать другим свое обнаженное тело и, с другой стороны, желание видеть обнаженными других; эти желания и были важными бессознательными детерминантами его интереса к спорту. Эксгибиционистские и вуайеристские желания пациента столкнулись в какой-то момент с его осознанным намерением сказать physical, и таким образом из слов physical и visible образовалось это двусмысленное слово. Смешанные образования такого рода, как мы видели в приведенных выше примерах, являются результатом компромисса и «означают, что каждое из двух намерений наполовину осуществилось, наполовину нет» (XI, 61).
Было бы неверно считать, что первый вид ошибочных действий, при которых вытесненное намерение приводит к полной замене слов, дает основания для вывода об осознанном или почти осознанном характере этих действий. «Так, например, может случиться, что пациент при первой встрече с врачом по ошибке назовет свою жену матерью. Он продолжает совершать эту ошибку и после того, как ему на нее укажут. Более того, он даже подробно объяснит, что его жена вовсе не похожа на его мать. И лишь после долгих месяцев анализа пациент оказывается в
297
состоянии осознать тот факт, что в его фантазиях жена играла роль матери, на которой он хотел жениться много лет назад, в разгар своего эдипова комплекса. В подобных случаях ошибочные действия отчетливо вскрывают содержание Оно, в отношении которого Я пациента в течение многих лет сохраняло исключительно сильный контркатексис» (Brenner 1967, 155).
Описки настолько сходны с оговорками, что на их счет вряд ли можно что-то добавить.
При очитках роль побуждающего к беседе слова берет на себя сенсорный стимул — текст. Речь есть активное действие, чтение же, напротив, пассивный, копирующий акт понимания образов. При очитках это действие искажается активным действием создания образов. Они могут быть вызваны ожиданием или ожидаемым содержанием. Корректурная вычитка именно потому оказывается столь тяжелым трудом, что человек настроен видеть на бумаге верное слово и вместо напечатанного с ошибкой видит именно его. Ошибочные действия в строгом смысле слова определяются все же мотивом «личной заинтересованности» или «комплексом». Так, Фрейд в одной газете прочитал заголовок: «Der Friede von Görz» (согласие в Герце), хотя на самом деле было «Die Feinde vor Görz» (неприятель у Герца). Он заметил при этом: «Мудрено ли ошибиться при чтении человеку, проводившему на этот фронт двоих сыновей» (IV, 125). Наборщик, набиравший книгу по биологии, постоянно ошибался на слове «Verschmelzung». Этим словом в книге обозначалось телесное соитие при совокуплении и оплодотворении. Наборщик, однако, постоянно читал «Verschmutzung» (загрязнение), причем виной всему было то, что в его представлении акт соития являлся чем-то грязным (Heiß 1956,116).
В большинстве случаев очитки заключаются в полной подмене написанного слова другим, в той или иной мере связанным с первым. Между текстом и неправильно прочитанным словом смысловая связь имеется не всегда, однако они могут быть связаны еще теснее. Это правило особенно касается тех случаев, когда человек читает что-то неприятное, доставляющее боль и страдание, и подмена слов защищает его от этого; она позволяет человеку отстраниться от текста. При этом человек должен сначала (бессознательно) правильно воспринять текст, и лишь после этого он сможет откорректировать его по своему желанию.
Забывание намерений является ошибочным действием лишь тогда, когда оно касается намерения, которое мы действительно хотели выполнить и которое так и остается неисполненным, будь то действие, совершаемое время от времени или привычное (например, почистить зубы). То есть если человек сознательно или добровольно откажется от какого-то плана или замысла и тем самым надлежащим образом вычеркнет его из памяти, то здесь ошибочного действия нет. При забывании намерений имеют место нежелание и стремление сделать наоборот, которые успешно противодействуют припоминанию и исполнению. Это противление и нежелание противостоят намерению либо прямо, либо косвенно. Так, например, можно забыть о свидании из-за антипатии к человеку, с которым предстояло встретиться, но равным образом к забыванию приводит порой неприязнь к месту условленной встречи, с которым может быть связано болезненное воспоминание.
Механизм забывания имен «состоит в нарушении задуманного воспроизведения имени посторонним и в данный момент неосознаваемым течением мыслей. Связь между искаженным именем и комплексом, вызывающим это нарушение, или существует с самого начала, или устанавливается за счет поверхностной (внешней) , часто с виду искусственной ассоциации. Среди вызывающих нарушение комплексов наиболее действенными являются комплексы собственных отношений с людьми (личных, семейных, профессиональных)» (IV, 47—48).
298
Забывание впечатлений можно отнести к ошибочным действиям лишь тогда, когда эта забывчивость явно выходит за известные рамки обычной способности человека хранить воспоминания.
Наряду с простым забыванием встречаются забывание имени с ложным припоминанием (вместо нужного имени всплывает имя-заменитель, которое тотчас признается неверным) и ошибки памяти, которые вначале недоверия не вызывают. Такая форма забывания аналогична покрывающим воспоминаниям, которые объясняются процессом смещения: в памяти в виде воспоминаний-заменителей сохраняются индифферентные воспоминания детства, находящиеся в ассоциативной связи с действительно важными вытесненными воспоминаниями.
Мотивом затеривания и запрятывания вещи (а также их порчи) является желание отделаться от нее: например, от какой-то вещи с изъяном, которую хочется заменить лучшей, или от предмета, напоминающего о человеке, с которым испортились отношения. Затеривание порой объясняется желанием сделать по-своему или мотивом самонаказания, оно может даже иметь магическое значение: человек, стремясь избежать других потерь, приносит вещь в жертву судьбе. Иногда, при наличии символической мыслительной связи, склонность терять вещи переносится с одного предмета на другой; бывает, что потерянный предмет символически отображает вытесненную мысль.
Захватывание вещей по ошибке часто используется для того, чтобы желание, встретившее отказ, все-таки выполнилось. Овладение предметом подается как счастливая случайность. Фрейд запретил одному пациенту звонить своей возлюбленной, но тот, под предлогом необходимости позвонить Фрейду, «нечаянно» набрал не тот номер и попал прямо к своей пассии (XI, 74).
Некоторые из названных групп или видов ошибочных действий в сочетании друг с другом могут образовывать ошибочные действия смешанного типа.
ОБЩАЯ ТЕОРИЯ ОШИБОЧНЫХ ДЕЙСТВИЙ
До появления психоанализа ошибочные действия трактовали по-разному. Одни объяснения приближались ко взглядам психоаналитиков, другие толковали предмет прямо наоборот. То обстоятельство, что ошибочные действия только внешне кажутся непреднамеренными, а на деле за ними стоят свои причины, отмечали не только поэты и философы (например, Гёте, Шопенгауэр, фон Гартманн): даже в обыденном сознании еще до эпохи Фрейда не все «оплошности» считались случайными. Так, всегда считалась предосудительной забывчивость в определенных отношениях между людьми. Когда человек забывал откликнуться на приглашение, в этом видели знак пренебрежения и намерение оскорбить; если подданный, обращаясь к своему соверену, «забывал» предписания этикета, его могли за это казнить. Старая пословица гласит: «Lingva lapsa verum dicit» [оговорка выдает правду (лат.) — Ред.]. Каждый человек, пишет Фрейд, постоянно занят психическим анализом своего ближнего и при этом неизменно судит о бессознательных намерениях и замыслах другого по его поступкам, которыми тот говорит о себе больше, нежели думает и намеревается сообщить. «Ив этом, пожалуй, заключается наказание за внутреннюю неискренность, когда люди, ссылаясь на забывчивость и непреднамеренность позволяют выплеснуться наррку таким побуждениям, в которых им лучше было бы признаться себе и другим, раз pic не могут с ними совладать»
(IV, 236).
И все же обыденному сознанию чуждо последовательное толкование ошибочного действия как поступка, преследующего определенные цели, пусть и совершен-
299
ного непроизвольно и по неведению. Оно толкует его по-другому — в полном согласии с научной концепцией, полностью противоположной теории психоанализа, — как случайность или как некое порождение физиологических и психофизиологических факторов, таких, как легкое недомогание, нарушения кровообращения, состояния усталости, истощения, волнения, рассеянности. Кроме того, оговорки объясняются также такими факторами, как соотношение звуков, созвучность слов и словесные ассоциации, связанные со словами, которые человек собирается произнести. Согласно Вундту, у утомленного человека ассоциативные наклонности начинают преобладать над интенцией к верному произнесению слов.