Этим пассажем Теодор Райк (Reik 1929) предваряет свою небольшую книгу «Удовольствие и страдание в остроте». С тех пор за сорок лет мало что изменилось. Как ни далеко мы продвинулись, однако прорыв в выяснении истинного значения юмора для метапсихологии в свете психоаналитического понимания человека так и не произошел.
Поэтому не остается ничего иного, как кратко изложить суть работы Фрейда об остроумии (Freud 1905).
На мысль поработать над этой темой Фрейда натолкнуло наблюдение, что его студенты обычно смеялись над психоаналитическими толкованиями снов. Тогда он стал искать материал для сравнения; тщательное изучение имевшейся в то время литературы и бесчисленных отдельных примеров выявило обилие бросающихся в глаза совпадений. Он установил, что в качестве технических средств остряки используют отклонения от обычного мышления, смещение и абсурд. Среди прочих отличительных признаков остроты Фрейд отметил сгущение (то есть в известном
306
смысле экономию) и замещение, изложение через противоположное или подобное, двусмысленность с игрой слов (косвенное изложение), а также унификацию (создание неожиданной связи). Острота может заключаться в слове или мысли, быть тенденциозной или нетенденциозной. Среди тенденциозных острот Фрейд выделяет агрессивные и непристойные. По крайней мере у слушателей острота должна вызывать удовольствие.
Для тенденциозной шутки, вообще говоря, нужны три участника: рассказчик, объект и слушатель, получающий удовольствие. Фрейд полагает, что источник удовольствия при тенденциозной шутке иной, чем при шутке безобидной, в которой эффект достигается исключительно благодаря техническому приему. Наряду с откровенно скабрезной, агрессивно-враждебной и циничной (критически-глумливой) он приводит еще и скептическую шутку. Источником удовольствия является то, что удовлетворяется тенденция, которой в противном случае суждено было бы остаться неудовлетворенной. Здесь мы имеем дело с экономией психических затрат. На пути к остроте первой ступенью служит игра, второй — шутка, причем удовлетворение от того, что здесь дозволяется запрещаемое критикой, одновременно является и способом получения удовольствия. В дальнейших рассуждениях Фрейд признает, что даже невинная шутка никогда не бывает вполне свободна от некоторой тенденциозности; она всегда преследует побочные цели: подкрепляя мысль, помогает выразить и защитить ее от критиков •— мысль противопоставляется сдерживающей силе, критическому суждению. Удовольствие от остроты — это предудовольствие, которое возникает от того, что прекращается подавление. Слушатель остроты экономит ту энергию, которая в противном случае потребовалась бы ему на устранение вытеснения. Если сам рассказчик не может смеяться, то энергия расходуется на существенную часть этого преду довольствия. Если для остроты обязателен третий участник, то для юмора это не так. Острота тем отличается от работы сновидения, что здесь предсознательная мысль на миг подвергается бессознательной переработке, результат которой тут же подхватывается сознательным восприятием. Это придает остроте характер озарения, хоть мы и говорим, что «придумали» остроту.
Комическое ведет себя несколько иначе, чем острота, поскольку здесь третий участник, выполняющий в лучшем случае функцию усилителя, не играет существенной социальной роли. Возникновение удовольствия от комических телодвижений можно объяснить тем, что человек сравнивает их с представлением о собственном движении, причем избыток энергии отводится через смех. Совершенно иначе обстоит дело с бессмыслицей и глупостью, комическое действие которых достигается как раз благодаря недостатку энергии. Таким образом, комическое может рождаться из прямо противоположных условий, проявляющихся то в избытке, то в недостатке, служащих источником удовольствия; это, согласно Фрейду, немало способствовало запутыванию проблемы.
Источником удовольствия от комического служит разность двух предсозна-тельных затрат. В конце концов Фрейд предположил, что весь комизм основывается, по сути, на частичной идентификации с самим собой как с ребенком.
Высвобождение неприятных аффектов является наиболее мощным препятствием для комического воздействия. Следовательно, юмор как возможность замещать такие неприятные аффекты проистекает из сэкономленной энергии аффектов. Благодаря этому удается избежать жалости, гнева, скорби, отвращения и т.д. Вот почему «смех сквозь слезы» является отчасти признаком аффекта. Фрейд считает юмор защитной деятельностью высшего уровня, которая служит защите от возникновения неудовольствия за счет внутреннего источника.
307
Итог книге подводят слова: «Как нам представляется, источником удовольствия от остроты служат сэкономленные издержки на сдерживание, от комизма — сэкономленные издержки на представление (катексис), а от юмора — сэкономленные издержки на чувство». Они представляют собой способы «воссоздания удовольствия от душевной деятельности, утраченного, собственно, лишь благодаря развитию этой деятельности. Ибо эйфория, которой мы стремимся достичь этим путем, представляет собой не что иное, как настроение некоторого периода жизни, когда нам вообще было свойственно совершать нашу психическую работу с малыми издержками, настроение нашего детства, когда мы не знали комического, не были способны к остроумию и не нуждались в юморе, чтобы чувствовать себя в жизни счастливыми» (VI, 269). Позволю себе сразу же отметить, что Фрейд, при всей точности его оценки регрессивного момента, все же неверно оценил роль юмора в детстве, — скорее всего из-за нехватки эмпирического материала.
Читая эту раннюю книгу Фрейда, которая вся искрится новыми оригинальными идеями, не перестаешь наслаждаться, изумляться и восхищаться. В 1928 году Фрейд снова вернулся к вопросу о юморе. Б одном небольшом эссе он так пишет о юморе: в триумфе нарциссизма заключено нечто величественное, в нем победно утверждает себя неуязвимость Я. Не надо отрекаться от юмора, «он утешителен, он означает не только триумф Я, но также и торжество принципа удовольствия, который может утверждаться здесь вопреки неблагоприятно складывающимся реальным отношениям» (G. W. XIV, 385). При этом человек ведет себя как ребенок, и сам тут же играет по отношению к этому ребенку роль умудренного жизнью взрослого. С точки зрения динамики это представляет собой гиперкатексис Сверх-Я. Если острота была вкладом бессознательного в комическое, то юмор есть вклад в комизм через посредство Сверх-Я.
Знаменательно, что на этом месте Фрейд вдруг резко обрывает эту, казалось бы, столь плодотворную мысль, и возникает ощущение, что он не отваживается развить ее до конца. Очевидно, теория Сверх-Я казалась ему еще недостаточно разработанной; Сверх-Я несколько неожиданно отказывается здесь от реальности и служит иллюзии. Сверх-Я говорит: «Посмотри, вот мир, который выглядит столь опасно. Детская игра — вот что было бы здесь как нельзя кстати, чтобы обратить весь этот мир в шутку!» Если бы Сверх-Я могло утешить Я с помощью юмора, это только лишний раз подкрепило бы гипотезу о происхождении Сверх-Я из идентификации с родителями.
Наш краткий обзор этой книги об остроте никак не передает все богатство и красочность сочинения, но он нужен нам для дальнейших рассуждений. Почти высокопарные слова вроде «величие», «благородство» и «достоинство», на которые Фрейд не поскупился здесь, говоря о юморе, понуждают нас продолжить эту линию.
Как я уже пытался написать в одной работе в 1957 году, логично было бы ожидать, что юмор будет причислен к разряду механизмов защиты Я. Анна Фрейд говорит в этой связи: «Всегда, когда внутри или вне анализа происходили преобразования аффекта, активно действовало Я» (А. Freud 1936, 27). В этом свете проявляющееся в юморе Сверх-Я очевидно представляет собой близкую к Я часть того, что обычно называют Я-идеалом. Механизмы защиты служат для того, чтобы избежать опасностей со стороны (1) реальности, (2) инстинктивных сил и (3) аффекта. Значение юмора для первого и третьего случаев неоспоримо, но он, разумеется, необходим и во втором, поскольку смещения катексиса, которые здесь происходят, могут ослабить гнет влечения. Пренебрежение юмором как защитным механизмом может быть по сути объяснено лишь тем, что среди психоаналитиков
308
бытует бессознательная тенденция не воспринимать юмор всерьез, несмотря на все безудержные похвалы, которые сам Фрейд и многие другие аналитики нашли для
этого явления.
Райк, книгу которого мы цитировали вначале, совершенно верно отметил несколько пренебрежительное отношение Фрейда на тот момент к остроте. Удовольствие от остроты есть результат неожиданного устранения издержек на сдерживание. Речь идет о внезапном вторжении в запретную мысль.
Согласно Берглеру (Bergler 1956), смех — здоровый и необходимый интрап-сихически обусловленный процесс разрядки, который служит снижению тревоги. Все формы остроумия, юмора и комизма направлены против специфической внутренней опасности, против угрызений совести, обвиняющей человека в том, что он является приверженцем принципа достижения удовольствия через неудовольствие, психического мазохизма. Смех пользуется следующей триадой: псевдоагрессией, дистанцированием и созданием искусственной мишени-противника. Правда, эта фигура мишени бессознательно воспринимается как проекция собственного Я-идеала, унижение которого создает иллюзию, что внутренний мучитель слишком слаб, чтобы стать опасным. Готовность к смеху тождественна осознанию вины плюс способности направлять с помощью бессознательных компонентов Я мелкие личные выпады против внешних представителей внутренних обвинителей. Богатая мыслями книга Берглера тоже не лишена недостатков: складывается впечатление, что обоснование собственной теории Сверх-Я занимает автора больше, нежели