314
возникновения психоневрозов. Юмор же можно считать одним из таких защитных процессов высшего уровня. Он пренебрегает сокрытием от осознанного внимания содержания представлений, связанных с неприятным аффектом, как это делает вытеснение, и преодолевает тем самым защитный автоматизм. Он осуществляет это, находя средства лишить энергии уже готовое проявление неудовольствия и преобразовать его путем отвода в удовольствие. Возможно даже, что средства для этой работы предоставляет ему опять-таки связь с инфантильным. Только в жизни ребенка бывают сильнейшие неприятные аффекты, над которыми взрослый сегодня бы улыбнулся, как смеется он, будучи юмористом, над своими нынешними неприятными аффектами. Сравнивая свое теперешнее Я со своим детским Я, он мог бы прийти также к тому превозношению своего Я, о котором свидетельствует юмористическое смещение — его можно было бы передать словами: я слишком велик (олепен), чтобы переживать по таким поводам. В некоторой степени эту мысль подтверждает та роль, которая выпадает на долю инфантильного при невротических процессах вытеснения» (VI, 266).
При этом, однако, Фрейд проходит мимо обратного механизма, который, вероятно, встречается чаще и который можно было бы сформулировать следующим образом: «Я слишком мал, чтобы представлять собой опасность. Обращайтесь, пожалуйста, со мной как с ребенком, над которым добродушно смеются, если он что-нибудь натворит. Ведь это все понарошку». Не следует упускать из виду, что, представив дело в таком свете, мы уточняем только вторую часть замечания Фрейда, которая противоречит нарциссическому чувству превосходства и величия. Однако этот тип исполненной юмора защиты от угрозы неудовольствия не опровергает полностью теорию нарциссизма. Вполне возможно, что здесь применены косвенные и более сложные методы усиления чувства собственной ценности. Мы сталкиваемся с этим у умных, но физически слабых детей, которые манипулируют превосходящим их силой противником, делая вид, что подчиняются им, и благодаря этой уловке достигают своих целей. Главный тезис Берглера, что острота, юмор и комизм направлены против специфической внутренней угрозы, а именно психического мазохизма, был бы в таком случае приложим лишь к таким формам юмора, в которых не принимается всерьез визави. Если же человек не воспринимает всерьез себя, он использует с дальним прицелом принцип «удовольствия через неудовольствие». Разумеется, это требует зрелой инструментальной функциональной способности Я. Впрочем, подобный процесс хорошо известен нам в клинической практике, когда истерический симптом служит средством шантажа. Крис (Kris 1952) и Дули (Dooley 1941) пришли к похожим результатам, доказав наличие корреляции между юмором и самокритикой.
Центральный пункт фрейдовской концепции юмора состоит в том, что источником предудовольствия является прежде всего экономия психической энергии и негативных чувств. На мой взгляд, это воззрение, по крайней мере в столь категоричной форме, оказывается несостоятельным перед интроспективным переживанием и теоретическим анализом. Оно основано на негативной концепции чувства удовольствия: удовольствие определяется через отсутствие или прекращение неудовольствия. Строго говоря, тогда бы и оргазм был попросту внезапным исчезновением неприятного напряжения, а хорошее настроение — лишь отсутствием внешнего стресса и раздражающих внутренних амбивалентных конфликтов. Но с такой негативной концепцией нельзя согласиться, ведь подобные состояния разрядки явно отличаются от специфических позитивных переживаний удовольствия и предудовольствия. Чувство удовольствия при прекращении зубной боли, несмотря на некоторую позитивную эйфорию, все-таки заметно отличается от генитальных и догенитальных переживаний удовольствия в собственном смысле. Наряду с экономией неудовольствия следо-
315
вало бы признать также наличие и радостных переживаний удовольствия, содержащих нарциссические, оральные, анальные и генитальные компоненты удовлетворения, по механизму близкие к сублимации. Во многих случаях было бы корректнее описывать психические механизмы не через экономию чувств неудовольствия, а через выражение «трансформация» этих чувств в удовольствие или предудовольствие, на что, впрочем, указывают также Вольфенштейн (Wolfenstein 1951) и Флюгель (Flügel 1954). Эта точка зрения сквозит во всей позднейшей психоаналитической литературе о юморе, но едва ли где четко сформулирована. Берглер рассказывает, например, что один интеллигентный читатель книги Фрейда об остроумии спросил его, не потому ли Фрейд так много говорит об экономии и явно увлечен этим термином, что когда писал эту книгу был в большой материальной нужде. Еще более сильным, чем экономия неприятных чувств, является избегание чувства вины, присущее многим формам юмора. Только в том случае, если агрессивная, оскорбительная резкость, лежащая в основе тенденциозной остроты, становится отчетливой, может появиться усиленное чувство вины.
Рассмотрим теперь в этой связи еще раз основной тезис книги: «Как нам представляется, источником удовольствия от остроты служат сэкономленные издержки на сдерживание, от комизма — сэкономленные издержки на представление (катексис), а от юмора — сэкономленные издержки на чувство» (VI, 269).
В свете предыдущих наших рассуждений скорее, пожалуй, можно было бы сказать: в первом случае удовольствие возникает вследствие внезапной разрядки высвободившегося контркатексиса, во втором — от удивления, что произошло не то, чего ожидали (причем, если это неожиданное событие несет угрозу и для собственной персоны, возникает, наоборот, страх). В третьем случае речь идет о подлинной трансформации чувств благодаря переработке со стороны дружественного Я-идеала. Фрейд рассматривал весь вопрос, по-видимому, несколько односторонне — с точки зрения экономии либидо. Впрочем, и в его тексте имеются многочисленные указания на то, что толкование, которое мы здесь даем, он вполне видел и сам.
Поэтому если, на наш взгляд, понятие экономии в книге Фрейда об остроумии чересчур сильно выпячено, то тем важнее представляется нам другая интерпретация юмора в его более позднем эссе, на которую мало обращали внимания при дальнейшей разработке этого круга проблем.
Как я писал в моей работе 1957 года, «юмор позволяет Я получить удовольствие даже в травмирующей ситуации. Тем самым он стоит в ряду таких регрессивных процессов, как невроз, психоз, опьянение и экстаз, которые должны избавить душевную жизнь от гнета страдания, но в отличие от подобных феноменов, делает это, не выбивая у человека из-под ног почву душевного здоровья». Интересно, кстати, что еще Гегель в своей эстетике указал на то, что юмор возможен только на почве психического здоровья.
Продолжу цитату из своей работы: «Фрейд находит объяснение этой поистине грандиозной работе, следуя все тому же принципу прослеживания индивидуального развития симптома. Отношение юмористически настроенного человека к другому напоминает отношение взрослого к ребенку, проблемы которого с высоты своего отцовского превосходства он высмеивает, находя их ничтожными. Однако гораздо более важной следует признать такую установку в отношении собственной персоны. Здесь может быть только динамическое объяснение — личность юмориста отвлекает большое количество катектическои энергии от своего Я и перекладывает ее на Сверх-Я как интроецированную из детства репрезентацию взрослого. Этому раздутому Сверх-Я Я теперь кажется маленьким, интересы его ничтожными и невинными».
316
Таким образом, совершенно очевидно, что неприятие всерьез представляет собой процесс смещения катексиса, отвлечение объектного либидо (либо агрессии в чистом виде, либо смешанной с другими влечениями) от угрожающих факторов внешней среды или внутренних амбивалентных конфликтов на дружественный Я-идеал. Здесь, следовательно, подтверждается тезис, что острота есть привносимое в комическое бессознательным, а юмор — привносимое Сверх-Я. Как может заметить читатель, вопреки первоначальной формулировке Фрейда я предполагаю, что смещение энергетического катексиса на Сверх-Я происходит не со стороны Я, а со стороны амбивалентных конфликтов внутри личности. Мне представляется, что Я здесь рассматривалось слишком общо как представитель гораздо более сложных процессов. Если же взглянуть на амбивалентность как на главную проблему освоения человеком мира, тогда именно амбивалентные конфликты окажутся главными трудностями, которые предстоит преодолеть Я и для защиты от которых
может пригодиться юмор.
Подобные катектические смещения всегда являются выражением активности Я. Мотивация для этой активности в юморе проистекает из потребности в защите от тревоги и депрессии. Предпосылками для этого являются определенные силы Я, относительно дружественный Я-идеал (что входит в понятие «психическое здоровье») и, как указал А. Винтерштейн (Winterstein 1934), зачастую оральные черты личности. В соответствии с этим склонные к юмору люди очень часто встречаются среди алкоголиков и циклотимиков.
Что же до личности Фрейда, с которым связан здесь наш главный интерес, то представляется весьма характерным, что он называет юмор «своенравным» и едва ли принимает во внимание выраженный момент смирения, который нередко весьма отчетливо проступает даже в приводимых им самим примерах.
Это, несомненно, является выражением борющейся прометеевской личности, чей юмор немного напоминает гётевское выражение «всем силам вопреки остаться». Насколько эта точка зрения субъективна, показывает как раз пример, на который Фрейд в этой связи ссылается. Он снова и снова вспоминает человека, сказавшего накануне собственной казни, что хорошо начинается неделя. Теперь становится совершенно очевидным, что эта острота, смотря по тому, как ее рассказать и кто слушатель, может вызывать различные реакции, и что именно выбор этого конкретного примера для юмора свидетельствует о скептической позиции Фрейда. Для Фрейда, этого пуританина, открывшего ведущую роль сексуальности в поведении человека, показательно и то, что он не привел скабрезных острот, психологический анализ которых так до сих пор и не сделан.