Важнейшим вкладом Фрейда в современную ему теорию сексуальности следует признать, пожалуй, его представления об инфантильной сексуальности и ее определяющей роли в развитии зрелой психосексуальности взрослого человека. Фрейд связал значение инфантильной сексуальности в рамках постоянно развивающейся психоаналитической теории с гипотезой о детстве, которая выходит далеко за пре-
387
делы более узкой сферы проблем сексуальности. В качестве характерной особенности «детства» выступает большая впечатлительность и уязвимость, присущие ребенку. Так, засевшие в бессознательном инфантильные переживания и впечатления могут на протяжении десятилетий детерминировать поведение, причем сам индивид порой и не подозревает об этой базисной мотивации. Согласно Фрейду, соответствующие переживания не обязательно оказывают непосредственное воздействие, оно может проявиться только после латентного периода.
К гипотезе о латентной фазе, которую выдвинул Фрейд, рассматривая развитие человеческой сексуальности, он возвращается и в своем общем учении о неврозах. В работе «Человек Моисей и монотеистическая религия» (1937—1939), последнем большом сочинении, увидевшем свет при жизни Фрейда, он еще раз резюмирует, что «генез невроза всегда и везде (курсив Б. Н.) восходит к очень ранним впечатлениям детства» (XVI, 177). И он предлагает для развития невроза следующую общую схему: «Ранняя травма — защита — латентный период — проявление невротического заболевания — частичное возвращение вытесненного» (XVI, 185). Это, однако, представляет собой в сущности схему, по которой, согласно гипотезе Фрейда, происходит и развитие человеческой сексуальности: инфантильная сексуальность — защита от архаических и примитивных инстинктивных импульсов — латентный период — пубертат (=новый «всплеск» сексуальности) — частичное возвращение инфантильной сексуальности (например в связи с выбором объекта).
Насколько тесной представляется самому Фрейду связь между его гипотезой о сексуальном развитии человека, с одной стороны, и гипотезой о возникновении неврозов, с другой, видно, также из построения «Лекций по введению в психоанализ» (1916—1917). Здесь он не выделяет проблему сексуальности в самостоятельный раздел — в отличие от «ошибочных действий» и «сновидений» — своими рассуждениями о сексуальности он делится главным образом в третьей части «Лекций», где речь идет об общей теории неврозов.
В следующих разделах мы обсудим взгляды на «детство», «анималистичность» человека и «культуру», что позволит понять, почему Фрейд усматривал столь тесную связь между сексуальностью и неврозом.
ПРОБЛЕМА «ДЕТСТВА»
В 1920 году Фрейд писал в предисловии к 4-му изданию «Очерков», что их вообще могло бы и не быть, «если бы люди умели учиться, непосредственно наблюдая за детьми» (V, 32). В этой, возможно, несколько преувеличенной формулировке выражается то значение, которое Фрейд придавал детству. Психоаналитическую теорию в целом, поскольку она происходит от самого Фрейда, можно было бы интерпретировать как грандиозную попытку выяснить, что же следует понимать под детством и как проявляются последствия детства в психической жизни взрослого человека. При этом, однако, «детство» следовало бы понимать как в онтогенетическом, так и в филогенетическом смысле; к предполагаемым Фрейдом взаимоотношениям между обеими формами детства мы еще вернемся в разделе, посвященном «анималистичности» человека.
Противоречия между первичным процессом и вторичным, аффектом и разумом, бессознательным и сознательным, Оно и Я, сном и бодрствованием, наконец, между инфантильной сексуальностью и зрелой психосексуальностью взрослого человека отражают исходную постановку проблемы. Детство человека в антропологическом смысле репрезентируется у Фрейда гипотезой об архаичной конституции влечений, которой позднее противостоит достигаемая в дальнейшем
388
«культурность» взрослого. Также и здесь очевидны параллели с философией Ницше. Виттельс (Witteis 1931) указал на то, что основополагающее для психоаналитической теории разделение на первичные и вторичные функции почти полностью совпадает с делением Ницше на дионисийское и аполлоническое начала (Nietzsche 1872). Дионисийское начало выступает у Ницше, однако, как упоение чувствами, архаика влечений, которой подобает собственная форма разума, трансценденция Я и прочие свойства, которые Фрейд приписывает системе бессознательного или Оно.
В «сновидении» человек, по мысли Фрейда, снова превращается в ребенка, психический аппарат в основном работает в соответствии с первичными функциями. «Игру» ребенок использует для того, чтобы избежать натиска разумной реальности. С другой стороны, целью воспитания является создать целенаправленный, идентичный характер, сформировать способность различать желание и действительность, фантазию и реальность — короче говоря, учитывать реальность. При этом ребенок подвергается большим «ограничениям» (VI, 141), «а потому сопротивление принуждению со стороны мысли и реальности является глубоким и стойким» (VI, 141). То есть не одна только сексуальность в узком смысле слова долгое время противится своему преобразованию сообразно с реальностью и остается трудновоспитуемой, но и вообще становление разума и взросление и связанные с этим процессы преобразования вызывают, по Фрейду, сопротивление. Сновидение и фантазия остаются, таким образом, осколками прежней «свободы»; они избегают насилия со стороны реальности.
Итак, даже при успешном протекании процесса воспитания первоначальное, инфантильное до известной степени сохраняется. Оно закрепляется в самых глубинных слоях личности. Поэтому гипотезу Фрейда о бессознательном следует понимать так: «Инфантильное и есть источник бессознательного, бессознательные процессы мышления суть не что иное, как процессы, которые создаются исключительно в раннем детстве» (VI, 194).
У «нормального» взрослого человека эти инфантильные психические феномены всячески преобразованы и напластованы, и поэтому едва ли их можно наблюдать непосредственно. Только если применить особый метод, а именно психоаналитический, эти процессы могут быть вновь познаны и активированы. «Характер этих бессознательных мыслительных процессов легче понять по высказываниям больных при некоторых психических нарушениях. Весьма вероятно, что мы, как давно предполагал Гризингер, смогли бы понять бред душевнобольного и расценить его как сообщение, если бы не претендовали на то, чтобы осмыслить его сознательно, а применили свое искусство толкования, словно имеем дело со сновидениями. Также и сновидения в свое время мы рассматривали как "возвращение душевной жизни к эмбриональной позиции"» (VI, 194—195).
Для выдвинутых Фрейдом гипотез о переходе от инфантильной сексуальности к психосексуальности взрослого являются важными некоторые его представления о качестве бессознательного, в котором хранятся инфантильные переживания, а именно воспоминания о реальных событиях в том виде, как они переживались ребенком. Здесь следовало бы прежде всего назвать постулированные Фрейдом нерушимость и постоянство закрепившихся в системе бессознательного впечатлений и переживаний, будь то онтогенетического или филогенетического происхождения. «Замечательная особенность бессознательных процессов как раз и состоит в том, что они остаются нерушимыми. В бессознательном ничто не кончается, ничто не пропадает и не забывается» (П/Ш, 583). Но поскольку инфантильная сексуальность поначалу полностью связана с системой бессознательного и первичным процессом, становится понятно, почему Фрейд приписывает столь сильное влияние,
389
детерминирующее сексуальность взрослого, именно инфантильным сексуальным переживаниям и связанным с ними объектам.
Инфантильные инстинктивные желания «представляют собой принуждение для всех последующих душевных устремлений» (И/Ш, 609). И впредь «примитивные состояния могут возникать снова и снова; примитивно-душевное в полном смысле слова является непреходящим» (X, 337). С другой стороны, как уже говорилось, с фрейдовским пониманием сексуальности тесно связаны представления о навязчивом повторении и регрессии. Об угрозе регрессии в связи с сексуальностью Фрейд пишет: «Нормальная сексуальность взрослого человека проистекает из инфантильной благодаря ряду процессов развития: соединениям, расщеплениям и подавлениям, которые практически никогда не происходят идеально и совершенно и потому оставляют после себя предрасположенность к инволюции функции в болезненных состояниях» (VIII, 409).
Однако, не только в случае болезни, но и в норме в «любовной жизни» взрослого происходит оживление инфантильных моментов. Оживают, согласно Фрейду, прежде всего эмоциональные отношения, игравшие роль в связи с эдиповой ситуацией. К этому времени ребенок уже был «любовным существом, способным к продолжению рода» (VII, 22). Типичным для своей истории развития образом он проявлял нежность, преданность, ревность и ненависть, то есть те психические феномены, которые, согласно Фрейду, у взрослого человека не возникают впервые, а должны толковаться как повторение. Подобные повторения коренятся отчасти в онтогенетической истории развития индивида, отчасти — в доисторическом существовании рода и в конечном итоге восходят к анималистическому прошлому человека.
Таким образом, по мнению Фрейда, ребенок не является асексуальным и бесстрастным существом, напротив, он предполагает, что ребенок способен к самым сильным аффектам. Тем самым он вступает в открытую конфронтацию с идеологией, исходившей из того, что ребенок есть чистое, милое и невинное создание. Что же касается «благонравного» характера ребенка, который якобы лишь потом портится из-за вредного влияния среды и опыта, то и тут Фрейд отстаивает противоположную точку зрения. Если вообще имеет смысл применять к поведению ребенка какие-либо ценностные мерки, то, по мнению Фрейда, ребенок скорее эгоистичен и бесцеремонен во всем, что касается удовлетворения его инстинктивных желаний. В этом смысле Фрейд говорит о «безнравственном периоде детства» (И/Ш, 256) — мнение, которое можно соотнести с представлением о «полиморфно пер-вертированных» наклонностях ребенка. В целом о «первичном Я», характере ребенка Фрейд говорит: «Ребенок абсолютно эгоистичен. Он интенсивно ощущает свои потребности и бесцеремонно стремится к их удовлетворению, особенно по отношению к своим соперникам — другим детям, и в первую очередь по отношению к своим братьям и сестрам» (И/Ш, 256).