Отказ от анималистической организации, от непосредственной реализации инстинктивных желаний, является отправной точкой культурного развития, а принуждение к труду является лишь производным моментом. «Неожиданно мы соскользнули из экономической области в психологическую. Сначала мы пытались найти обретения культуры в имеющихся благах и институтах, возникших для их распределения. С пониманием того, что каждая культура покоится на принуждении к труду и отказе от влечений и поэтому неизбежно вызывает противодействие со стороны тех, кого эти требования касаются, стало ясно, что сами блага, средства к их получению и их распределение не могут быть существенным или единственным в культуре» (XIV, 330—331).
Следовательно, если принять аргументацию Фрейда, противодействие, которое вызывает культурное развитие у человека, является вполне естественным и даже неизбежным. Невротики представляют собой класс людей, которые из-за своего противодействия необходимому отказу от влечений реагируют асоциально и в конце концов заболевают (Freud 1927). Как бы Фрейд ни критиковал культурно обусловленный отказ от влечений и как бы ни выступал за как можно большее его послабление, все же он не убежден в необходимости полного его устранения. Напротив, Фрейд выступает за признание реальности и тем самым за необходимость отказа. Такое признание должно происходить с помощью «разума».
В последней лекции своего «Нового цикла лекций по введению в психоанализ» (1933) Фрейд выступает за «диктатуру разума». Разум должен овладеть душевной жизнью человека и оставить страстям, чувствам и инстинктивным желаниям подобающее им место. И, хотя эта диктатура разума является некой иллюзией, как уже было показано Фрейдом в его работе «Будущее одной иллюзии» (1927), к ней тем не менее нужно стремиться.
Мысль о диктатуре разума и тем самым мысли о разумном признании реальности и разумных формах управления влечениями в конечном счете находят свое воплощение и во фрейдовской терапевтической концепции. У больного так же, как и у здорового, устраняются далеко не все вытеснения и, соответственно, далеко не все подлежащие вытеснению инстинктивные желания могут реализоваться. Разум врача хотя и способен высвободить одну часть подлежащих вытеснению инстинктивных желаний и тем самым интегрировать их в реальность, все же другую их
398
часть, связанную с «анималистическим первобытным состоянием», он должен отвергнуть как враждебную культуре. При этом механизм вытеснения должен быть заменен осуждением, основанным на разумном взгляде на веления жизни.
Защита Фрейдом господства разума, совершенно очевидно ориентированная на философию классического Просвещения, относится, во-первых, к обществу как целому, которое должно быть разумно организовано. Во-вторых, эта защита относится к индивиду и прежде всего к психически больному, который должен отказаться от сопротивления реальности, чтобы достичь разумного ее признания. При этом, однако, Фрейд упускает из виду, что саму концепцию разума нельзя отрывать от реального общественного контекста и тем самым от реальной организации труда (Horkheimer, Adorno 1947).
Отстаивая диктатуру разума, Фрейд в конечном счете отстаивает диктатуру того разума, который типичен для буржуазного общества и который сделал возможным многого из того, о чем Фрейд говорит в другой связи. Чтобы в процессе исторического развития мог образоваться подобный разум, страсти, аффекты, чувственность, телесность и связанные с ними «влечения», сексуальность, должны были быть отвергнуты как нечто глубоко «неразумно-безрассудное» (ср.: Foucault 1961).
Тем самым влечение и его закрепление в бессознательном представляют собой как раз ту область, которая в значительной мере была отвергнута разумом Просвещения, а потому была вынуждена обособиться. Ницше своей критикой «сократиз-ма», «ложной» формы разума, который противопоставляет себя влечению, чтобы его одолеть, видя в нем «опасность», словно заранее критикует отстаиваемую Фрейдом идею о диктатуре разума. «Если потребно сделать из разума тирана, как это сделал Сократ, то не мала должна быть опасность, что нечто иное сделается тираном. В разумности тогда угадали спасительницу... Фанатизм, с которым все греческие помыслы набрасываются на разумность, выдает бедственное положение: находились в опасности, был только один выбор: или погибнуть, или — быть абсурдно-разумными... Разум=добродетели=:счастью — это значит просто: надо подражать Сократу и возжечь против темных вожделений неугасимый свет — свет разума. Надо быть благоразумным, ясным, светлым во что бы то ни стало: каждая уступка инстинктам, бессознательному ведет вниз...» (Nietzsche 1889) 6.
Бессознательное, регрессивно притягивающее к себе — особенно в сочетании с сексуальными влечениями — и подвергающее угрозе разум и организацию Я человека, — это мысли, которые обнаруживаются и у Ницше, и у Фрейда, хотя тот и другой приходят к различным выводам.
Фрейд также связывает бессознательное с инстинктами человека, с его изначальной анималистической природой. «Если у человека имеются унаследованные психические образования, нечто подобное инстинкту животных, то это и составляет ядро бессознательного» (X, 294). Таким образом, в бессознательном содержится «природа», которая вроде бы преодолена в ходе культурного развития. Тем самым инфантильное представляет собой лишь стык с еще более глубоко лежащим прошлым человека; инфантильное коренится в анималистичности человеческой природы. Описывая инфантильный невроз, Фрейд дает весьма точное определение этой проблематике: «Владей человек инстинктами... не стоило бы удивляться, если бы он совершенно по-особому отнесся к процессам сексуальной жизни, хотя он и не может их ограничить. Это инстинктивное было бы ядром бессознательного, примитивной духовной деятельностью, которая позднее низлагается и перекрывается приобретенным человечеством разумом, но очень часто, быть может, у каждого, сохраняет силу, способную опускать высшие душевные прощссы до своего уровня (курсив Б. Н.). Вытеснение было бы возвратом к этой инстинктивной ступени, и человек платил бы способностью к неврозу за свое великое новоприобретение, а возможностью невроза доказывал бы существование ранней инстинктоподобной первоступени» (XII, 156).
399
Однако предполагаемая здесь Фрейдом примитивная духовная деятельность как раз и является самым существенным в образовании сновидений. Сновидение возникает вследствие возврата на примитивные ступени духовной деятельности человека. Аналогичным образом Фрейд рассуждает и по поводу симптомообразования.
Если в вышеприведенных цитатах касательно предполагаемого у человека «инстинкта» Фрейд высказывается еще сравнительно осторожно, то во многих поздних своих сочинениях он выражается менее сдержанно. В работе «Человек Моисей и монотеистическая религия» (1937—1939) Фрейд постоянно подчеркивает, сколь тесна связь между человеком и животным. Она гораздо теснее, чем обычно предполагается в силу культурных убеждений и высокомерия. Архаическое наследие человека, его изначальная инстинктивная конституция, относится в своем самом нижнем слое к миру животных и делает искусственным дистанцию, которую человек установил между собой и животным. «Мы видим, что наши дети во множестве важнейших аспектов реагируют не так, как это соответствует их собственному переживанию, а инстинктивно, подобно животным, что можно объяснить только филогенетическим приобретением» (XVI, 241).
Об отношениях между человеком и животным Фрейд пишет в той же работе: «Мы сокращаем пропасть между человеком и животным, которую слишком широко разверзли в прежние времена человеческого высокомерия. Если так называемые инстинкты животных, позволяющие им с самого начала вести себя в новой жизненной ситуации так, словно она была старой, давно знакомой, если эта инстинктивная жизнь животных вообще поддается объяснению, то это объяснение может быть только таким, что они привносят опыт своего вида в новое собственное существование, то есть они сохранили в себе воспоминания о том, что было пережито их предками. Человеческое животное, в сущности, ничем не отличается. Инстинктам животных соответствует его собственное архаическое наследие, даже если оно другого объема и содержания» (XVI, 207—208).
Линия развития в обратном направлении — от зрелой психосексуальности взрослого к инфантильной сексуальности — находит, следовательно, свое завершение (поскольку сексуальность человека, по Фрейду, глубочайшим образом связана с бессознательным и тем самым с «инстинктами») не в индивидуальном детстве и не в имеющей свой конец истории человека, но простирается вплоть до животного состояния человека. «Любовь» тем самым остается в глубочайшем смысле слова «анималистической».
Даже если влечение может разным способом культурно преобразовываться, подавляться и направляться на новые цели тем не менее согласно Фрейду, оно закреплено биологически и в качестве его исходного пункта следует предполагать архаическую структуру человеческих влечений. Каким бы пластичным ни было влечение и каким бы ни была его судьба, всегда можно обнаружить — по крайней мере с помощью психоаналитического метода — его биологические корни. Отправной точкой фрейдовской критики культуры, равно как психоаналитического учения о неврозах и вклада Фрейда в теорию сексуальности, является гипотетическое противоречие между «природой» и «культурой», которое хотя и преодолимо, но не устранимо.
Наконец, остается упомянуть еще об одной проблеме, тесно связанной с предполагаемым Фрейдом противоречием между «природой» и «культурой». Преодоление инфантильной сексуальности, преобразование ее в зрелую психосексуальность взрослого достигается благодаря связыванию архаических влечений. Если же, с другой стороны, сексуальность человека теряет опору в «анималистичности», чересчур отдаляется от своих корней, слишком сильно «приручается», то следствием этого, как предполагает Фрейд, говоря о «любовной жизни» культурного человека в це-