Итак, я вижу, что защита от воспоминаний не препятствует тому, чтобы из них возникли высшие психические образы, которые на некоторое время обретают устойчивость, а затем сами подвергаются сопротивлению чрезвычайно специфического типа, в точности как во сне, который вообще содержит в зародыше всю психологию неврозов. Таковы обманчивые воспоминания и фантазии, связанные соответственно с прошлым или будущим. Я приблизительно разобрался с правилами, по которым образуются эти картины, и с причинами, в силу которых они становятся устойчивее, нежели подлинные воспоминания, и тем самым узнал нечто новое о характеристике этого процесса. Наряду с ними возникают извращенные побуждения, а при вытеснении этих фантазий и импульсов, которое позднее становится необходимым, проявляется более высокая детерминация симптомов, проистекающих уже из воспоминаний, и новые мотивы цепляться за свою болезнь. Я изучил несколько типичных случаев сочетания подобных фантазий и побуждений и типичные условия, при которых происходит их вытеснение. Эти знания еще не являются полными. Техника начинается с предпочтения определенного пути как наиболее естественного.
Мне думается, что с объяснениями снов все решено, но вокруг громоздятся сплошные загадки. Тебя ждет органологическая сторона, здесь я не добился ни малейшего успеха.
Вот, например, интересный сон: человек со стыдом и страхом бродит среди незнакомых людей наполовину или полностью обнаженный. Достойно удивления, что, как правило, люди не сознают, что таким образом осуществляется их заветное желание. Материал этого сна, связанный с детской склонностью к эксгибиционизму, поучительным образом искажен и недопонят в известной сказке (мнимое платье короля — «Талисман»). Подобным способом Я пытается превратно истолковать и прочие сновидения.
39
С лета меня более всего интересует, где и когда мы встретимся, поскольку сама встреча уже твердо запланирована. А-р Гаттл чрезвычайно интересуется и мной, и моими теориями... Надеюсь, когда он приедет в Берлин, ты что-нибудь в нем найдешь и сможешь у него позаимствовать.
В Аусзее все хорошо. Я с жадностью ожидаю от тебя известий.
Сердечный привет всей семье.
Твой Зигм.
Вена 3. 10. 97
Аорогой Вильгельм!
Мой визит имеет то преимущество, что ты вновь можешь делиться со мной всеми частностями, поскольку на настоящий момент мне известно в общих чертах целое; только не жди ответа по каждому пункту, да и по поводу некоторых соображений ты, надеюсь, учтешь, что я, будучи в твоих делах посторонним, судить о них не способен. С внешней стороны у меня почти ничего не происходит, но внутренняя жизнь содержит немало интересного. Уже четыре ночи самоанализ, который я считаю необходимым для решения всей проблемы, продолжается во сне, и я получил от него чрезвычайно ценные результаты и выводы. Иногда у меня возникает ощущение завершения, и до сих пор я с точностью угадывал, с чего начнется сон в следующую ночь. Наибольшую трудность представляет для меня письменное изложение, тем более что оно очень пространно. Могу лишь сообщить, что старик у меня не играет активной роли, но что я направил вывод по аналогии с себя на него, а моя «прародительница» была уродливая, но чрезвычайно умная женщина, которая поведала мне многое о господе Боге и аде и внушила мне высокое мнение о собственных способностях; что позднее (между двумя и двумя с половиной годами) мое либидо пробудилось по отношению к матери, а именно после совместной поездки в Аейпциг, когда нам довелось вместе ночевать и я увидел ее обнаженной. (Ты давно уже сделал соответствующие выводы в отношении своего сына, насколько я понял из одного оброненного тобой замечания.) Младшего меня на год брата (он умер младенцем) я принял злобно, с истинно детской ревностью, и его смерть осталась во мне семенем для угрызений совести. Я вспомнил и товарища по моим нехорошим поступкам между первым и вторым годами, это был мой племянник, на год старше меня, теперь он в Манчестере, а когда мне исполнилось четырнадцать лет, он навещал нас в Вене. Похоже, мы оба жестоко обращались с младшей на год племянницей. Этот племянник и младший брат определяют теперь невротизм, но вместе с тем и интенсивность всех моих дружб1. Ты сам застал мой страх путешествий еще в цвету.
Что же касается самих сцен, которые лежат в основе этой истории, с ними я еще не разобрался. Если они проявятся и мне удастся определить истоки собственной истерии, я буду этим обязан старухе, которая в столь юном возрасте приуготовила мне средства к тогдашней и дальнейшей жизни. Ты видишь, прежняя привязанность берет верх и ныне. Я не могу передать интеллектуальную прелесть этого труда.
Рано утром приедут дети. Практика плетется еле-еле, я боюсь, что если она наладится, то станет препятствием для самоанализа. Мое убеждение, что трудности лечения проистекают из того, что врач в конечном счете поддается дурным склонностям пациента, его желанию сохранить свое заболевание, становится все сильней и отчетливей. Посмотрим, что будет дальше.
40
Сердечно приветствую тебя и твою небольшую семью, надеюсь в скорости вновь получить кусочки с твоего стола.
Твой Зшм.
1Ср. «Толкование сновидений», G. W. II— III, 487, где Фрейд еще резче формулирует эту часть аналитического прозрения: «Интимный друг и заклятый враг всегда оставались необходимыми предпосылками для жизни моих чувств; я вновь и вновь создавал их, и нередко детский идеал проявлялся настолько сильно, что друг и враг совпадали в одном лице, разумеется, уже не одновременно и не в постоянно сменяющихся ипостасях, как эпю было возможно в первые годы детства».
В письмах Флиссу мы видим, как он Фрейд воспринимал самого себя и то, как он постепенно распознавал сущность и динамику своего бессознательного. Мы читаем о заботах, связанных с его венскими пациентами, и о его желании провести психоанализ с русским царем, чтобы в дальнейшем без забот жить на полученный гонорар. Прямо у нас на глазах он пытается бросить курить и вновь поддается этой привычке, не успев даже дописать письмо. Живо представляем мы, как он собирает грибы вместе с детьми.
Фрейд неустанно стремится проникнуть в глубинные слои своего бессознательного. Он записывает свои сны и анализирует их, разбирая свои промахи и симптомы невроза. Он одержим некоей страстью или «демоном». В своем собственном бессознательном Фрейд находит разрешение загадки Сфинкс и новую методику, которую он с осторожностью начинает применять к самому себе.
Письма относятся к периоду научной и личной изоляции, продолжавшейся примерно до 1910 года. С цоразительной отчетливостью проступает взаимосвязь между великим открытием бессознательного и проводимым Фрейдом самоанализом. После смерти своего отца Якоба (23 октября 1896 года) Фрейд обрел в самом себе основного своего пациента и едва не рухнул под бременем сверхчеловеческой задачи анализировать самого себя. Ни до, ни после подобный процесс не был записан столь точно и со столь ценными научными выводами.
Некоторые важные рассуждения относительно переписки Фрейда с Флиссом были опубликованы гораздо позднее Максом Шуром (Schur 1966), который, будучи личным врачом Фрейда, пользовался доверием семьи и имел доступ к неизданной части переписки.
Макс Шур исходил из нового анализа знаменитого сна об Ирме (см. статью А. Беккер в этом томе). Фрейд постоянно указывает, что этот сон первым подвергся полноценному анализу. К сновидению об Ирме Фрейд впервые систематически применил метод свободных ассоциаций для каждого отдельного элемента явного содержания сновидения11. Затем Фрейд соединил разрозненные ассоциации и добился осмысленного целого. Систематический анализ этого сна относится к ночи 24 июля 1895 года, которая благодаря ему становится историческим моментом: согласно интерпретации Макса Шура, основанной на новом материале, этот сон приснился Фрейду в кульминационный момент его позитивного переноса на Флисса. Шур добавляет важный материал к сновидению об Ирме, который относится к периоду, когда термины «сопротивление» и «переработка» еще не были четко сформулированы. Ирма страдала от запоров, и Фрейда постоянно мучил вопрос, является ли этот симптом неотторжимой частью невроза или же признаком органического заболевания. Сон указывает на внутренний конфликт: справедливо ли он упрекал Ирму, что она не следует его указаниям и тем самым препятствует выздоровлению, или же она в самом деле страдает органическим заболеванием? Из неопубликованных писем Фрейда Флиссу, написанных в этот
41
период, выясняется, что, по просьбе Фрейда, пациентка была обследована Флис-сом с целью установить, имело ли место «заболевание носа», которое соответствовало бы ее соматическим симптомам. Флисс приехал из Берлина, назначил операцию, провел ее и несколькими днями позже возвратился в Берлин. В письме от 3 августа 1895 года Фрейду пришлось сообщить другу, что произошло после его отъезда. Состояние больной резко ухудшилось, к ней вызвали венского врача, и тот, ко всеобщему ужасу, обнаружил неизвлеченный тампон. Когда постороннее тело, к тому времени уже разложившееся, было извлечено из носа пациентки, началось опасное для жизни кровотечение. У больной еще дважды наблюдалось сильное кровотечение, прежде чем она совершенно оправилась. Фрейд медлил сообщить об этом другу и наконец написал, присовокупив длинное извинение и постоянно подчеркивая, что никто не упрекает в случившемся Флисса. Здесь отчетливо видно, как развивается позитивный перенос у Фрейда на Флисса. Первоначально Фрейд весьма сомневается, показаны ли такие операции, тем более выясняется, что они вовсе не безопасны, затем Фрейд испытывает потребность избавить Флисса от ответственности за последовавшее осложнение. Это кажется наиболее сильным и непосредственным мотивом знаменитого «сна об Ирме». С этого момента и до 9 июня 1901 года, когда Фрейд написал Флиссу неопубликованное прощальное послание, которое тем не менее оказалось непоследним, происходил перенос.