448
тельного-предсознательного и бессознательного как систем и предлагает новое разделение: на связанное Я и вытесненное (XIII, 18). Причиной этого стала констатация факта, что сопротивление аналитической терапии и прекращение вытеснения могут быть бессознательными, служить принципу удовольствия и одновременно вытесненному, которое, даже стремясь к отводу, в динамическом смысле ему противопоставлено. Навязчивому повторению подлежат теперь такие воспоминания, которые не может связать Я, то есть те, что «в известной степени неподвластны вторичному процессу» (XIII, 37). Если они недоступны Я, заключает Фрейд, значит речь должна идти о чем-то инстинктивном. При этом само навязчивое повторение, которое до сих пор рассматривалось как результат тщетных попыток справиться с травмой, неожиданно становится свойством влечения как такового. «Влечение с этой точки зрения можно было бы определить как присущее живому организму стремление к восстановлению прежнего состояния... выражение инертности в органической жизни» (XIII, 38). Это последнее замечание делает явным, что такая удивительная перемена есть не что иное, как возврат к основным идеям «Проекта». В результате Фрейд приходит к завораживающей и вместе с тем необычной идее, что всему живому присуще стремление вернуться к неживому, и он называет это стремление влечением к смерти. Мы не можем здесь более детально останавливаться на этой проблеме и затрагиваем ее лишь потому, что она оказала значительное влияние на дальнейшее развитие психологии Я.
Фрейд со всей определенностью признает, что к своему постулату о влечении к смерти он пришел не путем чисто психологических рассуждений, а опираясь на биологический подход. Нельзя, однако, не согласиться, что приведенные Фрейдом ссылки на биологию в связи с этой проблемой являются сомнительными и неоднозначными. Ведь смерть касается отдельного существа; по отношению к жизни как таковой она неизбежно становится неопределенным феноменом. Когда же Фрейд рассматривает проблему смерти, стремление к уничтожению в рамках общей биологии, взаимосвязь любви и ненависти, диалектика отрицания и разделения трактуется уже не как конституция Я, не как субъектно-объектное отношение, не как специфическое, а как результат противоречия двух первичных влечений, эроса и смерти, которые в различных сочетаниях принимают у индивида различную форму. Тем самым противоречие выносится из сферы психологии Я и сводится к борьбе двух титанов — эроса и танатоса. Эта операция представляет собой главную предпосылку для создания систематики в рамках структурной модели, которая многими считается окончательным вариантом фрейдовской психологии Я.
Очерк «Я и Оно» (1923) начинается с замечания Фрейда, что в нем развиваются идеи, которые были намечены в работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1920) (XIII, 237). В «Новом цикле лекций по введению в психоанализ» (1932) он еще раз подчеркивает, что исходный пункт к пересмотру учения об инстинктах, то есть гипотезы об агрессивном влечении, был тот же самый, что привел и к новой формулировке отношений между Я и бессознательным, а именно «впечатление из аналитической работы, что пациент, который оказывает сопротивление, об этом сопротивлении часто ничего не знает. Однако он не осознает в себе не только факт сопротивления, но и мотивы его» (XV, 115).
В «Я и Оно» Фрейд подробнейшим образом излагает причину пересмотра своей теории. Еще раз подробно остановившись на понятиях «сознательного, пред-сознательного и бессознательного», он указывает на не учтенную в этой системе проблему:
«Мы создали себе представление о связной организации душевных процессов в личности и называем эту организацию Я личности. Это Я связано с сознанием, оно владеет подступами к системе подвижности, то есть к отводу возбркдений во вне-
449
шний мир. Это та душевная инстанция, которая контролирует все частные процессы, которая ночью отходит ко сну и все же руководит цензурой сновидений. От этого Я исходит также вытеснение... Во время анализа мы наблюдаем, как больной, если ему ставятся известные задачи, испытывает затруднения; его ассоциации, стоит им только приблизиться к вытесненному, застопориваются. Тогда мы ему говорим, что он находится во власти сопротивления, но сам о нем ничего не знает, и даже в том случае, когда, испытывая неприятные чувства, он должен догадаться, что в нем действует сопротивление, он все равно не может ни назвать, ни указать его. Но поскольку это сопротивление явно исходит из его Я и принадлежит последнему, то мы оказываемся в непредвиденной ситуации. Мы обнаружили в самом Я нечто такое, что тоже является бессознательным и ведет себя подобно вытесненному, то есть оказывает сильное воздействие, не становясь сознательным, и для осознания чего требуется особая работа.. Исходя из наших представлений о структурных соотношениях душевной жизни, вместо этого противопоставления (то есть сознательного и бессознательного — Г. Я.) мы должны ввести другое: противопоставление между связным Я и отколовшимся от него вытесненным» (XIII, 243—244).
До сих пор противопоставление во многом похоже на то, с которым мы познакомились в ранних трудах Фрейда, посвященных учению о неврозах. Также и там связное Я противопоставлялось отщепленному и расщепленному вытесненному, также и там сопротивление устанавливало различные межевые знаки для того и другого. Однако прежде главным образом имелись в виду общепонятные сопротивления: чувство стыда, опасения, неловкость и т.п. Предлагая новое противопоставление, Фрейд исходит из бессознательного сопротивления, то есть из чего-то первично непонятного и сокрытого, о котором можно сделать вывод только по его воздействиям. Таким образом, Я в этой концепции является скрытым отчасти от себя самого, более того, оно действует даже вопреки собственным сознательным устремлениям. Здесь, правда, еще сохраняется указанное нами противоречие, но уже вне связи с объектом. Фрейд скорее подчеркивает, что благодаря такой констатации характер бессознательного приобретает многозначное качество, которым, однако, не следует пренебрегать (XIII, 245).
Для более подробной характеристики Я Фрейд исходит из представления о сознании как границе между внутренним и внешним (XIII, 23), поверхностном слое душевного аппарата (XIII, 246). Сознательными, по Фрейду, являются в первую очередь чувственные восприятия, приходящие извне, затем также ощущения и чувства, возникающие в ответ на раздражители, приходящие изнутри, из тела. Внутри-психические процессы, например, мыслительные, осознаются лишь благодаря посредничеству речи, «связи с соответствующими словесными представлениями» (XIII, 247). «Сознательным может быть только то, что когда-то рке было сз восприятием, и что, помимо чувств изнутри, желает стать сознательным; оно должно сделать попытку превратиться во внешние восприятия. Это становится возможным благодаря следам воспоминаний» (XIII, 247). Я, следовательно, обладает знанием о внутрипси-ческих процессах: актуально — благодаря собственной организации, исторически — благодаря посредничеству других. То, что речь идет о человеческом, культурно обусловленном посредничестве, скрывается в этом контексте за общим понятием «внешние восприятия». Между тем нарциссический объект, который прежде изображался либо в качестве человека, заботящегося о ребенке, либо внешнего мира в целом, исчез, Я из объекта превратилось в некий орган.
Для внутрипсихического, противостоящего этому Я, понятие вытесненного стало слишком узким. Вслед за Гроддеком (Groddeck 1923), необычайно ярко и образно изобразившим разумно-бездумное всемогущество бессознательного, отныне Фрейд называет эту не относящуюся к Я часть Оно.
450
«Теперь индивид для нас есть психическое Оно, непознанное и бессознательное, на поверхности которого покоится Я, развившееся из системы В как ядра... Я не отделено строго от Оно и внизу с ним сливается» (XIII, 251).
Создается впечатление, что Оно заняло место субъекта. Оно образует ядро нашей личности (XVII, 128), воспринимает исходящие от тела инстинктивные потребности (XV, 80), с необычайной остротой ощущает напряжения, вызванные потребностями, а также их изменения и стремится отвести энергию влечений и их удовлетворить. Но прежде всего Оно определяется как огромный резервуар для либидо, и тем самым теория нарциссизма претерпевает коренное изменение. Все либидинозные катексисы исходят отныне из Оно. Первично они направлены на объекты и только вторично, при вынужденном отступлении либидо, — на Я. Тем самым Я выступает по отношению к Оно в качестве объекта, точнее сказать, замещающего объекта (вторичный нарциссизм). Полярность Я и объекта превратилась в результате в напряженные отношения между Я, Оно и внешним миром.
Если Я выступает в них до сих пор чуть ли не исполнительным органом Оно, то монополия на эту функцию обеспечивает ему господствующее положение в таких отношениях. Это проявляется уже в самом названии: «Оно» должно выражать «основное свойство этой душевной провинции, ее чуждость Я» (XV, 79). Без собственного доступа к внешнему миру и сознанию Оно можно описать лишь негативно, со стороны Я, в качестве его антипода. Только Я является инстанцией, которая владеет доступом к подвижности и тем самым контролирует поведение, отстаивает требования реальности, обеспечивает дальнейшее существование индивида и не в последнюю очередь является местом страха и центром защиты (ср.: А. Freud 1936). Стараясь привлечь к себе направленную на объекты инстинктивную энергию Оно, Я словно лишает ее сексуального характера и вместе с тем несвязанности, либидо десексуализируется (XIII, 258) и устремляется на новые цели. То есть можно с равным правом сказать, что Я является исполнительным органом Оно, и наоборот, что Я властвует над Оно; Фрейд использовал для этого образ «коня и всадника» (XIII, 253) или конституционной монархии. При этом следует иметь в виду, что такие отношения подчинения или господства вытекают из рассмотрения конфликтной ситуации; там, где ее нет, или там, где она не является острой, ощутимой разницы между Я и Оно не существует.