Ребенку это представляется таким образом, что его формы интеракции противоречат существующим интеракциям и тем самым ставят под сомнение достижение удовольствия. Несовместимость этих требований (с одной стороны, возникающих из формы интеракции, которую представляет ребенок: «я хочу, чтобы у меня был более интенсивный контакт с матерью, а именно там, где я испытываю наибольшее удовольствие», а с другой стороны, требований интеракций, которые предъявляются ребенку: «тебе не положено сближаться с матерью подобным образом, иначе она [и отец] не будут тебя любить») вынуждает разрешить конфликт, который, согласно модели инкорпорации противоречий, полностью осознать уже невозможно.
564
Эта модель описывает возрастающую вследствие усвоения интеракциональных актов дифференциацию, которая хотя и происходит ценой отказа от непосредственного получения удовольствия, однако обеспечивает удовольствие в конечном счете (пусть даже и в измененной форме). Этот принцип действует также и здесь, однако он настолько трансформирован, что удовольствие достигается не при усвоении отдельных компонентов, а при их отделении.
Достижение удовольствия (то есть удовлетворительных интеракций с матерью и т.д.) возможно только тогда, когда один из двух мотивов исчезает. Это объясняется следующим: если а) я настаиваю на продолжении прежней формы интеракции, то есть на своем инстинктивном желании, вводя его в сексуальный контекст, то оно попадает в область актуальной интеракции, которая характеризуется исключительно фрустрацией (утратой любви или наказанием); если б) я настаиваю на инстинктивном желании интеракции, нацеленной на единение, то это желание оказывается в конфликте с тем, что заставляет меня желать продолжения данной
формы интеракции.
Тем самым единственная возможность, которая позволяет сохранить удовлетворительную интеракцию, состоит в том, чтобы расщепить в этой сфере проблематичную форму интеракции (как затвердевшую психическую структуру), убрать ее с поверхности мыслительных и поведенческих структур. Поскольку формы интеракции «спаяны» с фигурами речи описанным Лоренцером образом, отделение удается только тогда, когда устраняется прежний симбиоз формы интеракции и речи; форма интеракции отъединяется от речи и отбрасывается в сферу, из которой она вначале и возникла: к доречевому уровню слепой и неистовой схемы стимул— реакция. Репрезентация, действующая в качестве символической формы интеракции, приобретает давно оставленное новое качество: она превращается в «клише», как говорит, следуя Фрейду, Лоренцер. Это происходит в процессе вытеснения. Символическая форма интеракции, или, если выразиться кратко, «символ», лишается своего качества «осознанности», становится клише, то есть бессознательным репрезентантом.
«Осознанные репрезентанты имеют характер символов, бессознательные репрезентанты, напротив, являются несимволическими структурами. Я предложил бы называть их клише, чтобы обозначить одновременно их сходство и различие с символами» (Lorenzer 1970a, 93).
«Следует подчеркнуть, что клише в качестве репрезентантов генетически связаны с символами. Клише, то есть бессознательные репрезентанты, происходят от символических репрезентантов, которые образовались в процессе социализации и "экскоммуницировались", то есть были исключены из коммуникации в речи и поведении в процессе вытеснения» (Lorenzer 1970b, 79).
Таким образом, следствием вытеснения является «десимволизация»: «Превращение символов в клише, то есть из символических в десимволизиро-ванные репрезентанты происходит в результате вытеснения» (там же, 82).
В этом процессе конфликт сглаживается также и благодаря тому, что часть проблематичной взаимосвязи отбрасывается в сферу интеракциональных форм, уже не доступных для речи. Хотя в качестве клише эти конфликтные элементы теперь изгнаны из сознания, а значит, и из речевой коммуникации (и тем самым из интенционального поведения), они все же остаются, своеобразным способом смешавшись «за спиной индивида» с сохранившимся символически опосредствованным поведением, причем таким образом, что последнее не может быть правильно понято ни самим индивидом, ни его партнерами по интеракции. В тот момент, когда клише — не узнаваемые ни самим индивидом, ни другими — вмешивается в действие, это действие приобретает элементы, которые уже не соответствуют
565
непосредственной ситуации, уже ей не отвечают. Как правило, обусловленные клише элементы вызывают в символической системе нарушения, которые в психоаналитической практике хорошо известны в качестве «невротических расстройств»:
«Пациент, который боялся быть покусанным собакой, однажды к своему удивлению обнаружил, что этот страх, в соответствии с отчетливым телесным ощущением, сидит в гениталиях, то есть имеет бессознательное содержание — быть укушенным в гениталии» (Fenichel 1931, 47).
Этот пример (ср. также интерпретацию страха лошадей «маленького Ганса» у Лоренцера: Lorenzer 1970b, 93 и далее) наглядно показывает, что речь индивидов — а ведь речь относится ко всей форме интеракции — имеет частный характер; тем самым, поскольку наносится значительный ущерб пониманию, она становится, по выражению Лоренцера, «псевдокоммуникативной»:
«Вытесненные содержания не только исключены из коммуникации, из интер-субъектно понятной символической структуры, более того, они с тылу вновь присоединяются к этой структуре тем сбивающим с толку способом, для которого мы используем выражение "псевдокоммуникативный частный язык"» (там же, 93).
Подведем итоги: причина «частноязычных», то есть невротических нарушений состоит в том, что дивергирующие и важные для сохранения как формы интеракции, так и самой интеракции символические элементы накладываются друг на друга. Поскольку сосуществовать они не могут, определенная часть формы интеракции вытесняется, начинает функционировать из бессознательного и оказывать действенное влияние на поведение, незаметно прокрадываясь в символически опосредствованные компоненты действия и превращая их в непонятный частный язык.
Тем самым проясняется поставленный выше вопрос о взаимосвязи бессознательной репрезентации и системы символов: в действительности представить себе бессознательный «символ» невозможно, так как само качество бессознательного непременно указывает на то, что форма интеракции лишилась своей символической взаимосвязи. Бессознательный материал в сущности представляет собой форму репрезентации, которая в силу определенных причин лишилась возможности вербализации и использования и поэтому проявляется в определенных областях (с которыми должны иметь место ассоциативные связи) в виде безудержного отыгрывания.
Но именно потому, что у бессознательного сохраняются свойства репрезентанта, оно может ассоциативно примыкать лишь к тем образам, которые обнаруживают сродство с первоначальным конфликтом.
Тезис Фрейда: «Символическое отношение представляется остатком и признаком былой идентичности» (II/III, 357) находит здесь свое последнее подтверждение: то, что психоанализ когда-то называл «символом», в представленном здесь контексте означает то, что вследствие неудачных интеракциональных актов достигнутая прежде форма интеракции сохраняется вирулентной на до-речевом уровне в виде слепой схемы стимул—реакция и при соответствующих пусковых раздражителях вступает в действие в определенной области в качестве частного языка. Поскольку данная область ассоциативно связана с неудавшимся интеракциональным актом, ее и в самом деле можно рассматривать как признак былой идентичности — идентичности сосуществующих форм интеракции. Поэтому данный признак может быть использован в качестве исходного пункта для поиска психоаналитического метода, который бы через речь стремился выйти на след тех изгнанных в бессознательное форм интеракции, чтобы в новом интеракциональном акте (маркированном ситуацией переноса) вновь социализировать их в речи и тем самым в действии как инфантильное и конкретное искажение.
566
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Иннервация — нервное возбуждение
2 Формулировка «лишенное сознания Ничто» может поначалу вызвать некоторые затруднения. Возникает желание заменить ее понятием «бессознательное Ничто». Однако эту терминологию нельзя все же здесь использовать, поскольку понятие «бессознательное» в дальнейшем оставлено для частей личности, которые были когда-то осознанными, но по определенным психологическим причинам таковыми больше не являются. К описываемой здесь стадии это, однако, не относится. Индивид в прямом смысле слова лишен всякого сознания, а не бессознателен.
3 Дендрит — длинный отросток клетки, называемый на периферии клетки нервом.
4 Синапсы — место связи между двумя нервными клетками, в котором электрофизиологическая раздражимость преобразуется в биохимическую.
5 Голограмма — трехмерное изображение, создаваемое в пространстве лучами двух лазеров.
6 В другом месте Шпиц, как и многие другие современные психоаналитики, подробно рассматривает вопрос о разделении в процессе ран-недетского развития субъекта и объекта.
ЛИТЕРАТУРА
Божович Л. И.: Личность и ее формирование в
детском возрасте. — М., 1968 Выготский, Л. С: Мышление и речь. Собр. соч., т.
2. М., 1982 Balint, М.: Frühe Entwicklungsstadien des Ichs. Primäre
Objektliebe. Imago, 23,1937,270 Beres, D.: Symbol und Objekt (1964). Psyche, 24, 1970,
921
Die Menschlichkeit des Menschen (1967). Psyche, 24,
1970,423 Brenner, Ch.: An Elementary Textbook of Psychoanalysis.
New York 1955 Cassirer, E.: Philosophie der symbolischen Formen (1923-
1929), Зтт. Darmstadt: Wissenschaftl. Buchgesellschaft
1964 Cooper, D. G., Laing, R. D.-. Reason and Violence. A