647
побркдениями, тем больше истерик рассматривает себя в качестве жертвы своих влечений и их последствий, «которых он вовсе не желал». Все поведение истерика проникнуто желанием, что кто-то ему поможет, сделает за него. Но тем самым истерик становится настоящей жертвой извращенца, который, делая из него козла отпущения, удовлетворяет его потребность в невиновности и наказании. И если в конечном счете наступает неизбежный разрыв, истерик осознает то, что он ожидал от этих отношений: неадекватное функционирование Я. В этом смысле над любым отношением к истерику витает злой рок непонимания. Поскольку он находится в ловушке сексуальных желаний, другой человек не слышит просьбы истерика, порождаемые его Я. В действительности же на этом уровне речь идет не столько о страстных желаниях, сколько о потребностях, которые взывают к реакции окрркения. Отсюда также «флирт» истерика с психопатией, которая, по Винникотту, «понуждает окружающих задирать нос». Это, однако, предполагает переоценку представления о травме. Согласно Хану, существует вполне реальная травма, но не сексуальной природы. Она связана с фрустрацией со стороны матери. Ребенок реагирует на нее в форме самолечения, которое выливается в приносящую утешение гиперсексуализа-цию. Это наблюдение предполагает изменение техники, ориентированной не столько на толкование фантазий и сексуальных или агрессивных желаний, сколько на реальную поддержку ребенка. Ведь ничто не дается истерику легче, чем уход от самого себя. Внутренняя жизнь истерика — это «кладбище отказов». Поглощение (фаллического) парциального объекта еще более закрепляет отвержение человека (объекта в целом), частью которого этот объект является, поскольку проникновение матери
столь опасно.
То, что было изложено Э. Бренманном в рамках дискуссии по проблемам истерии на Международном конгрессе в Париже в 1973 году п, еще больше ориентировалось на толкования М. Кляйн. Для него за сексуальным конфликтом разыгрывается еще один конфликт — конфликт между исполненной страхами угрозой катастрофы и отрицанием этих страхов; но это является признаком борьбы, будь то с ликвидацией Я или с тяжелой депрессией. Мы видим здесь истерика, находящегося в состоянии конфронтации и постоянного душевного разлада. В душе истерик полностью окружен своими примитивными страхами, но все же ему удается конституировать псевдообъект, позволяющий ему избежать психотического распада. В аналитической ситуации терапевтические связи подрываются двумя факторами: демонстративным доказательством того, что зло существует в другом, и потребностью в том, чтобы аналитик разделял с ним идеализацию образа Я. Подобные защитные маневры являются эффективным средством истерика противостоять своему страху катастрофы. Истерик стремится не столько к изменениям, сколько к той выгоде, которую он извлекает из своей истерии. В результате фальсификации истериком своего окружения его орально выраженная зависимость не ничего ему не дает. Используя другого в качестве лекарственного средства, он получает лишь вторичную выгоду от отношений в ущерб своей физической реальности. Предрасположенность к истерии лежит в основе установления ложных объектных отношений. Но это объясняется неспособностью матери управлять страхами и деструктивностью ребенка. Интересно, что Э. Бренманн отводит важное место установке матери, тем самым несколько уменьшая дистанцию между сторонниками и противниками Мелани Кляйн. Он полагает, что матерью владеет страх, который она переносит на ребенка. В результате возникает проективная «цепь соединений», приводящая к взаимному усилению страхов. Одновременно мать находит всеисцеляющее средство, благодаря которой ребенок чувствует себя в полном порядке. В этом кроется причина истерического отрицания. Поскольку эта концепция построена на психотическом фундаменте, становится понятно, почему анализ истерика столь часто сопряжен с огромными трудностями.
648
Г. Панкоу (Pankow 1974) исследовала образ тела при истерическом психозе. Этим она внесла существенный вклад в разграничение истерического и шизофренического психозов. Панкоу проводит различие между первой (обусловленной формой) и второй (обусловленной содержанием) функциями образа тела и делает вывод о том, что в истерическом сумеречном состоянии никогда не возникает угроза чувству целостности тела. «Истерический психоз связан с трудностями идентификации», причем важное место занимает восприятие тела. Необходимо заметить, что Панкоу усматривает взаимосвязь между структурой семьи и образом тела.
Напоследок мы оставили работу, которая, по нашему мнению, является примечательным достижением современной аналитической литературы. Речь идет о «Методологическом подходе к проблеме истерии» Дж. О. Уиздома (Wisdom 1961). В данном исследовании рассматривается природа истерической символизации. Речь идет о символизации парциальных объектов. Часть символизированного тела вместо того, чтобы использоваться как часть тела, сцепляется с тем, что она символизирует. Тем самым истерик становится неспособным полностью распоряжаться этой частью тела. Подобного рода символ сильно перегружен. Его невозможно заменить тем, что он символизирует. Причина этого в том, что истерик чувствует себя более защищенным символом, чем тем, что он символизирует. В симптоме символизируется травма, причем как угроза, так и реализация желания 13. Следовательно, символическое нарушение функции эквивалентно травме, но не ее последствиям. Любое символическое действие одновременно нацелено на то, чтобы воспрепятствовать удовлетворению желания.
Поскольку собственно использование функции выходит из-под контроля в пользу символического значения, то и символический пенис не может быть заменен использованием реального пениса. Парадокс истерика состоит в том, что сам пенис является фаллическим символом. Эта мысль нуждается в теории второго уровня, которую дает сам Фрейд: конверсию. Травма как дисфункция связана, по Фрейду, с застоем либидо, а именно в соответствии с его теорией «вытеснение — невозможность отвода — телесная символизация». Для Фрейда эта дисфункция является своего рода удовлетворением. Уиздом же придерживается мнения, что эта попытка удовлетворения терпит крах. Причиной вытеснения, по Фрейду, является эдипов комплекс, эта опорная ось второго уровня психоаналитической теории.
Напротив, центр тяжести работ, появившихся в послефрейдовский период, приходится на догенитальных наклонностях. У авторов, ориентированных на теорию М. Кляйн, вытеснение уступает место шизоидным механизмам. Догенитальные наклонности обнаруживаются в эдиповом комплексе. Тем самым новая оценка истерии требует новой оценки эдипа, как его понимают М. Кляйн и Фэйрбэйрн 14.
Уиздом приходит к заключению: то, чего боится истерик, это не фаллический символ, а символ вагины. Здесь следует вспомнить о том, что для истерика, живущего в мире парциальных объектов, речь идет не столько об отце и матери, сколько о пенисе и вагине. Кроме того, вагина отождествляется с пищей из груди, которая несъедобна из-за таящейся в ней угрозы; ее также нельзя и ассимилировать. Это приводит к парадоксу, в соответствии с которым пенис рассматривается в качестве зачинающего, деструктивного, орального, поглощающего органа. Следовательно, ядерный интроект пениса включает в себя гложущую вагину. Фаллическая фиксация обнаруживает двойственный аспект — деструктивный, поглощающий пенис и феномен «гложущая вагина — грудь — рот». Но если придерживаться формулировки Ференци, то пенис является фактически пенисом, лишенным всякого смысла. Цель вытеснения — парализовать ядерные интроекты. Замещающее удовлетворение происходит только через проективную идентификацию (а последняя через посредничество реальных или воображаемых других). Фобия, связан-
649
ная с истерией, представляет собой попытку (осуществляемую через проекцию) vOT-Mcn-wsi -ihöio объекта.. Что касается, отличия от психосоматических синдромов, то в предшествующем случае индивид реагирует на злой объект, поглощая его в
истерии.
Эта разъясняющая и основанная на воображении работа страдает, однако, одним методологическим недостатком. Авторский анализ целиком базируется на новой формулировке эдипова комплекса маленького мальчика. Поскольку все статистические данные свидетельствуют о преобладании женской истерии, было бы желательно, чтобы автор разрабатывал свои концепции, исходя из развития женской сексуальности, с которой тесно связана женская истерия. В этом смысле пересмотр представляется нам тем более важным, что женская сексуальность в наши дни является предметом новых интересных оценок (см. статью Н. Шай-несс). Однако мы не сомневаемся в том, что сформулированная Уиздомом точка зрения окажется в этом контексте плодотворной.
СИНТЕЗ 15
1. Психоанализ в целом проистекает из анализа конверсионной истерии, являющейся отправной точкой открытия Фрейда. В последнее время авторы в известной степени произвели разграничение конверсионной истерии и истерического характера, которые относительно независимы друг от друга.
Истерическая структура представляет собой дефиницию их общего латентного ядра, которое способно проявиться.
2. Роль фаллических фиксаций генитальной истерии (Фрейд) ставится под сомнение современными авторами, которые часто выдвигают идею о догенитальных и прежде всего оральных фиксаций.
В основе этой тенденции лежит тщательный анализ классических картин истерии, а также лучше изученных нетипичных форм истерии, характеризующихся признаками оральной фазы: глубокой зависимостью, токсикофилией, отыгрыванием, депрессивными и суицидальными тенденциями и т.д.